Когда струится бархат Элизабет Чедвик Молодой дворянин Адам де Лейси возвращается домой и узнает, что его сводную сестру Хельвен, в которую он давно и безнадежно влюблен, собираются выдать замуж за кровного врага их семьи лорда де Мортимера. Но лорд замешан в заговоре против короля, и этой свадьбе не суждено состояться. Однако удастся ли мужественному Адаму де Лейси завоевать сердце прекрасной Хельвен? Любовь и предательство, жестокость и великодушие тесно переплелись в жизни молодых влюбленных, и помочь им может лишь верность своим чувствам. Элизабет Чедвик Когда струится бархат Глава 1 Границы Уэльса Ежемесячный базар в Равенстоу был в полном разгаре в тот день, когда после более чем годичного отсутствия Адам де Лейси вернулся домой. Его маленькое, но вымуштрованное войско неторопливо пробиралось сквозь толпу, сопровождавшую появление воинов любопытными взглядами и приглушенным шепотом. Молодой человек, возглавлявший отряд, едва обращал внимание на любопытные взгляды зевак, равнодушно скользя взглядом по шумным торговым рядам, не реагируя на причудливую смесь всевозможных запахов ярмарки и пропуская мимо ушей зазывные крики продавцов, расхваливающих товар. Не то чтобы Адам де Лейси презирал рыночный люд, просто был погружен в собственные мысли и слишком утомлен. Он миновал женщину, продававшую овечью шерсть, зимние сапоги из овчины и кожаные безрукавки. Мелодичное звучание валлийской речи радовало слух, и молодой человек временами отрывался от своих мыслей и с блуждающей улыбкой поглядывал по сторонам. Там, далеко, Адам привык к грубой гортанной германской речи, постоянно общаясь с неулыбчивыми мужчинами, превыше всего ценившими дисциплину, подчинение и порядок во всем. Их образ жизни совершенно не походил на обычаи беззаботных и крепких жителей Уэльса, людей непритязательных и небогатых, презирающих жадность и зависть. Многодневный поход в далекую страну на похороны недавно скончавшегося германского императора был полон лишений и жестоких столкновений. Долгий путь по чужим дорогам и откровенно враждебное отношение местного населения держали всех в постоянном напряжении и не давали возможности отдохнуть. Но возвращение домой оказалось еще более трудным из-за злобного нрава человека, возглавлявшего отряд. Адам был бывалым солдатом и умел постоять за себя среди опасностей дальних походов. Но надменный и требовательный голос женщины — дочери самого короля и вдобавок вдовствующей императрицы Германии — оказался испытанием совершенно другого рода. Высокое положение этой особы не позволяло Адаму защищать себя привычным способом, а обязательство феодальной зависимости исключало возможность бросить госпожу на полпути. Оставалось одно — сносить стиснув зубы неприятности, от которых невозможно было увернуться. Потом он даже привык к этому. Вдруг рядом завопила неопрятная старуха, предлагая за фартинг предсказать судьбу. Молодой воин с легкой горечью усмехнулся, швырнул монету в протянутую грязную ладонь, но не стал дожидаться предсказаний. Он уже знал свое будущее — по крайней мере ту его часть, которая кажется важной. Точнее, казалась важной до тех пор, пока безжалостная боль отвергнутого желания не умертвила это будущее. Адам резко пришпорил бока своего серого жеребца, и тот поскакал быстрой рысью. На утесе, нависающем над городом, свежей известковой побелкой светился замок Равенстоу, центр графства приемного отца Адама. Во времена правления Уильяма Руфуса замок спроектировал и построил Роберт де Беллэм, бывший граф Шрюсбэри, а ныне, вот уже четырнадцать лет, узник короля Генриха. Зловещее могущество этого человека давно принадлежало прошлому, но память о нем до сих пор была слишком яркой, особенно для тех людей, кто потерял друзей и близких, умерших под нечеловеческими пытками в подземельях замка. Родной отец Адама являлся вассалом де Беллэма, и его имя оказалось в одном ряду с другими гнусными приспешниками злодея. Из рассказов слуг, жутким шепотом темными зимними вечерами пугавших непослушных детишек, Адам узнал, что за человек был его отец: педофил-убийца, обожавший созерцать корчившиеся в муках жертвы пыток с той же ненасытностью, с какой обжора поглощает еду на роскошном пиршестве. Подъемный мост был опущен, но дежурившие охранники проворно преградили путь отряду. Но едва только стража замка разглядела хоругвь и лицо рыцаря, открывшееся из-под откинутого забрала, как тотчас проход был открыт, раздались приветственные выкрики, и Адам проследовал вперед, сопровождаемый любопытными взглядами. Из конюшни вышел старший конюх Эдрик, принял поводья серого жеребца и велел подчиненным помочь спешиться солдатам Адама. — С возвращением, мой господин, — он приторно ухмыльнулся. — Как долго вас не было. Адам оглядел оживленный двор замка, в котором все оставалось таким же, как всегда. В маленькой кузнице, прилепившейся к стене крепости, звонко и весело звучал молоток кузнеца. Какая-то женщина хлопотала у котла для приготовления пищи, поставленного на треножнике над костром. Дразнящий пряный аромат кушанья соблазнительно щекотал ноздри и словно окутывал, как вуаль танцующей райской девы. Адам вспомнил, что последний раз ел еще перед рассветом. Под ногами негромко квохтали куры, беспрестанно выклевывавшие что-то из земли. Среди них ворковали и перелетали с места на место голуби из голубятни графини Джудит. Соблазнительная девушка-служанка понесла через двор поднос с булками, сопровождаемая восхищенным свистом свободных от службы солдат, проводивших время за игрой в кости и одновременно гревших спины под залитой солнцем стеной замка. — Слишком долго, Эдрик, — со вздохом согласился Адам, и его лицо украсила настороженная улыбка, так хорошо знакомая старшему конюху. — Я ведь еще не был дома в Торнейфорде. Здесь ли лорд Гийон? — Поехал на охоту вместе с графиней, господин Адам. — Слуга помялся, глянул заискивающе и вдруг просиял. — Да, но зато здесь господин Ренард и госпожа Хельвен. Улыбка застыла на губах слуги и быстро померкла. Обращенное к нему лицо Адама внезапно изменилось. Рыцарь взялся рукой за уздечку, словно решил снова сесть в седло, и обернулся к своему войску. Услышал радостные вздохи облегчения, увидел, как солдаты расправляли затекшие руки и ноги, растирали измученные долгим походом мускулы и спины. Они очень устали, проскакав верхом громадное расстояние, и было бы глупо и крайне невежливо уехать теперь, когда все узнали об их прибытии. Доносившийся из котла запах еды вдруг напрочь лишил Адама былой решительности. От конюшни широкими шагами к нему приближался молодой человек. Длинноногий, словно аист, юноша на ходу снимал с правой руки перчатку для соколиной охоты. Широкоплечий молодой мужчина с черными как смоль волосами и крупными чертами лица, лишь недавно начавшими проступать из округлой детской физиономии. Адам не сразу сообразил, что это не кто иной, как Ренард, третий сын графа Гийона. Во время их последней встречи сей отрок был долговязым четырнадцатилетним мальчишкой, в котором массы было не более, чем в палке от мотыги. Теперь же парень нарастил довольно мощные конечности, и местами мускулы по размерам соответствовали взрослому мужчине, хотя худоба оставалась преобладающим свойством юного тела. Походкой молодой человек немного напоминал молодого кота. — Мы думали, ты совсем пропал! — Ренард приветствовал Адама энергичным хлопком по руке, пренебрегая какими-либо правилами вежливости. У парня был хрипловатый, но все еще ломкий голос, переставший быть звонким всего лишь весной. — Да, временами я действительно совсем пропадал, — насмешливо отозвался Адам и отступил на шаг назад. — Боже правый, как ты вырос! — Так все теперь говорят — но, как обычно приговаривает мама, не настолько, чтобы нельзя было меня пороть! — Юноша заливисто рассмеялся, обнажив белые, слегка неровные зубы. — Она увезла папу на охоту, только так его можно отвлечь от повседневных забот и устроить небольшую передышку, если, конечно, не подливать спирт в вино — а недавно мама так и сделала! Здесь остались только мы с Хельвен, Она будет очень рада увидеть тебя. Адам опустил глаза, боясь выдать нахлынувшие чувства. — А что, ее супруг тоже здесь? Они поднимались по ступенькам, направляясь по сводчатому проходу к большому залу. Под ногами захрустел, издавая приятный свежий запах, густо постеленный камыш. Сквозь высокие узкие незашторенные окна на молодых людей падали желтые полосы солнечного света. Светлые полосы искрились и на золотом шитье, украшавшем стяги, развешенные по стенам. Ренард сделал пальцем знак девушке-прислуге и, наклонив голову, искоса поднял на гостя взгляд темно-серых глаз. — Ральфа летом убили валлийцы. — Да хранит всевышний его душу, — перекрестился Адам, и эти машинальные действия и неподвластные ему самому традиционные слова сумели скрыть бешено нахлынувшие чувства. Ренард покачал головой. — Скверное вышло дело. С тех пор как это случилось, валлийцы все время нарушали наши границы, наскакивали отовсюду, словно блохи на пса. Пока наконец Варэн де Мортимер не дал им острастку, загнал их куда подальше и привез домой тело Ральфа. Хельвен очень тяжело переживала все это. Скорее всего, они с Ральфом крупно поскандалили перед его отъездом, и теперь она во всем винит только себя. Осторожно поблескивая глазами на Адама, подошла девушка с зеленым глазурованным кувшином и двумя кубками. Адам невидящим взглядом смотрел сквозь служанку, на щеке непроизвольно дергался мускул. Он машинально отпил налитого вина, по вкусу узнал изысканное легкое рейнское и вновь ощутил позыв тошноты, как тогда, на свадьбе Хельвен, когда именно этим вином напился до мертвецкого состояния. Чтобы спасти ему жизнь, леди Джудит заставила его вызвать рвоту. Впоследствии этот случай превратился в расхожую историю, которую частенько со смешком вспоминали многие, вынужденные подобным же образом спасать свои жизни. Адам иногда жалел, что у людей не нашлось тогда истинного милосердия, и ему не позволили умереть. Ренард уселся перед очагом на покрытую мехом табуретку, наклонился, опустив свой кубок между коленями и наморщив лицо. — Этот де Мортимер так и крутится теперь возле Хельвен, словно ополоумевший шмель над открытой банкой меда. Думаю, он скоро попросит у отца разрешения жениться на ней. — И, по-твоему, ваш отец согласится? Ренард пожал плечами, но воздержался от колкости. — Это выгодный брак. И поскольку Варэн когда-то был одним из ближайших сквайров нашего отца, думаю, его предложение будет принято благосклонно. Адам вылил почти все вино в рот и начал медленно глотать. Он опять ощутил на зубах скрип пыли, набившейся в рот, вспомнил боль от каблука со шпорами, впившегося в спину, и насмешливый голос, призывающий встать и вновь взяться за меч. Ноющее от ушибов тело, унизительное чувство поражения, болезненный поток рвущихся из горла рыданий, удержанный только сильным ужасом перед еще большим презрением. И напрасные попытки подняться и встать перед соперником, зная, что сейчас тебя снова собьют с ног. Всего лишь тренировка: в тринадцать лет противостоять двадцатилетнему мужчине, которому всего-то и нужно, что продемонстрировать всем свое превосходство и ясно указать самому молодому из сквайров, где его место. Да уж, Адам хорошо знал Варэна де Мортимера. — А Хельвен? — спросил он с нарочитой небрежностью. — Ну, ты же знаешь нашу Хельвен. Изображает неприступную крепость, как это умеет только она, но я-то считаю, ей все же придется сдаться. Ты же знаешь, Варэн и раньше сватался к ней, но тогда она предпочла ему Ральфа. — А сейчас Ральф мертв, — отстраненно произнес Адам. Ренард бросил на него удивленный взгляд, но что-то в настроении Адама заставило юношу прикусить язык и воздержаться от замечания, готового сорваться с языка. Вместо этого молодой человек спросил: — Что представляет собой Мод? Адам задумчиво поскреб поросший сероватой щетиной подбородок. — Она предпочитает называться полным титулом, — голос прозвучал иронично. — Просто заносчивая сука, кичливая и бесчувственная, словно глыба камня. — Она тебе не нравится, — невыразительно произнес Ренард. — Я не пытался это выяснять, она и меня хотела превратить в камень. Юноша понимающе улыбнулся, поглядывая поверх поднятого кубка. — Здесь нечему смеяться, Рен. Генрих ведь не просто так позвал ее на родину, чтобы потешить свою старую любовь или скрасить ей вдовьи годы. Матильда станет нашей новой королевой. Но, когда я видел, как она себя ведет, у меня просто кровь стыла в жилах — ничем не лучше самого жестокого мальчишки-озорника. — Но король направил за ней тебя, — сказал Ренард. — Почему именно тебя? Адам невесело улыбнулся. — Я же служил при дворе, думаю, Генрих знает, что я человек благоразумный и спокойный, я не стану взрываться, если меня кто-то обзовет неотесанным болваном с тушеной репой вместо мозгов. — Это она так тебя назвала? — глаза Ренарда округлились. Он спрятал лукавую улыбку, поспешно отхлебнув вина. — Это оскорбление еще из самых невинных. Конечно, большинство подобных слов было сказано по-немецки, но я вовсе не жаждал услышать перевод. Даже неотесанный болван с репой вместо головы имеет свою гордость. К тому же… — Адам замолчал на полуслове, застыв от неожиданного видения в конце зала. Она стояла в лучах солнечного света, окрашивавшего ее заплетенные в косы и прикрытые простой белой вуалью волосы в цвет осенних листьев дуба. Красновато-коричневая шерстяная накидка, ниспадавшая по стройному телу, была тщательно застегнута. Изысканная золотая вышивка по вороту накидки при движении переливалась, играя солнечными бликами. Женщина направилась к очагу. Адам зажмурил глаза, пытаясь не видеть ее. Дыхание перехватило, но он приготовился спокойно выдержать неизбежную встречу. Уж лучше сто раз опять столкнуться с надменным презрением императрицы Матильды, чем встретиться лицом к лицу с приближавшейся к нему женщиной. Это и была Хельвен, родная дочь лорда Гийона. Ее мать — валлийская простолюдинка, погибла от рук отца лорда Гийона во время войны 1102 года. Адам торопливо поднялся, расплескав вино на голубой бархат накидки, наброшенной поверх доспехов, почувствовал, как уши заливаются краской и понял, что покраснел, как застенчивый и неуклюжий юнец. — Адам! — радостно вскрикнула женщина, не скрывая чувств, обняла его за шею и, притянув к себе, крепко поцеловала в губы. Его окутал запах жимолости. Цвет ее глаз вдруг напомнил залитую солнцем морскую отмель — лазурь, аквамарин, кобальт с золотистыми искрами. В горле пересохло. Слова куда-то исчезли. Мелькнула глупая мысль, что язвительные замечания Матильды — вовсе не оскорбление, а сущая правда. Хельвен разомкнула объятия, чтобы, сделав шаг назад, полюбоваться изменившимся видом Адама — его новой бархатной накидкой, наброшенной поверх кольчуги, и тяжелым германским поясом для меча, украшенным сложным орнаментом. — Боже, боже, — насмешливо протянула она, — да один твой вид поднимает настроение! Твоя мать точно рассердится, что упустила шанс встретить такого рыцаря. Надо же было предупредить заранее о своем возвращении! — Вообще-то я хотел сначала поехать в Торнейфорд, — сдавленным голосом проговорил Адам. — Но дело в том, что у меня с собой письмо вашему отцу от короля. — Вот невежа! — возмутилась Хельвен, сверкнув глазами. — Хорошо еще, что из нас хоть кто-то не растерял остатков учтивости. Наверху готова горячая вода. Адам уставился на нее, охваченный внезапным страхом. Не то чтобы он не любил или не привык мыться. Наоборот, всегда наслаждался удовольствием и приятным расслаблением от горячей ванны. Но сейчас его охватил настоящий ужас от мысли, что по традиции именно Хельвен, как хозяйка, должна принимать самое непосредственное участие в его раздевании и хлопотать вокруг, пока он будет мыться. Адам слишком давно не был с женщиной. — Но я хотел допить свое вино, — одеревеневшим языком промямлил он, — да и поговорить с Реном хотелось. Ренард небрежно взмахнул рукой и совсем некстати для Адама произнес: — Все равно тебе придется обо всем снова рассказывать моим родителям. И никто не запрещает допить вино там, наверху. — Если уж я так старалась, готовя для тебя ванну, ты мог бы хотя бы из вежливости посидеть в ней. К тому же, кажется, ты впитал все дорожные запахи! — Едва ли таким тоном допустимо разговаривать с желанным гостем, и Хельвен сразу прикусила язык, но было поздно. После смерти Ральфа она, неожиданно для самой себя, стала частенько язвительно обращаться с людьми безо всякой на то причины, утратив прежнее благоразумие. Люди обычно не обижались — по крайней мере те, кто хорошо ее знал. Но сейчас время тесной детской дружбы между ней и Адамом казалось слишком далеким. Адам упрямо смотрел на противоположную стену, стараясь не встречаться с женщиной взглядом. — Ну, это как раз не удивительно. Я долго был в пути. Иногда кажется, слишком уж долго. Хельвен прикоснулась к его руке и посмотрела виновато. — Прости. Сама не понимаю, как это вырвалось. — Потому что ты старалась, хлопотала, а я, видите ли, не оценил, неблагодарный, не так ли? — ответил Адам, изобразив на лице нечто, отдаленно напоминавшее улыбку. — Так вот, если я и был сейчас недостаточно учтив, то это объясняется очень просто. Я досыта наелся приказаниями одной женщины. — Ну, теперь пошла война! — весело завопил Ренард сводной сестре, лицо которой уже начала заливать краска. — Ату его! — Я вовсе не хотел никого обидеть. — Адам поставил кубок, более чем наполовину полный вином, и пошел к занавеси, отгораживавшей ступеньки, ведущие в башню. — Принимайте пока меня таким, какой я есть. Потом, возможно, я сумею заслужить прощение. — Боже, — ухмыльнулся Ренард, — он неисправим, правда? Хельвен задумчиво сложила руки на груди. — Ничего не понимаю. Стоило мне заговорить про ванну, как он прямо взвился, будто готов сбежать куда угодно. — Может быть, германцы ему что-то снизу изувечили, — дерзко заявил Ренард, после таких слов не сразу осмелившись посмотреть на сестру. — А может, там все как раз в норме. Как раз в стиле Ренарда. Обычно люди, ничего не подозревая, видели в нем симпатичного, но немного поверхностного юношу, мало-помалу приближающегося к взрослости, совершая при этом все положенные ошибки молодого возраста. Но часто Ренард неожиданно опровергал такие суждения колким замечанием либо весьма здравым и проницательным высказыванием, что никак не вязалось с его небольшим жизненным опытом и кажущейся заурядностью. — Чепуха! — раздраженно бросила Хельвен. — Я помогала мыться стольким мужчинам-гостям, что прекрасно представляю, какими иногда бывают при этом последствия долгого воздержания. И меня это ничуть не смущает. — Но это тебя, — ехидно прищурился Ренард, — а каково ему? Хельвен недоуменно наклонила голову набок, озорно улыбнувшись. — Ты серьезно так считаешь? — Я считаю, — подвел итог Ренард с укором, — можно обжечь пальцы, если берешься играть с огнем. — Осушив свой кубок, он двинулся в сторону конюшни. * * * В комнате наверху Адам молча стоял, не отводя глаз от ванны, над которой вился парок. Вокруг суетились служанки, пробуя температуру воды, добавляя пахучие травы, раскладывая полотенца из толстой мягкой льняной ткани, подкладывая поленья в огонь и уголь в жаровни, чтобы отвести холод, идущий от толстых каменных стен. — Прости за мои слова, — Хельвен опустила за собой портьеру. — Я всего лишь подумала, что тебе будет приятно посидеть в ванне после долгого дня в пути. Адам улыбнулся одними губами, глаза продолжали высматривать что-то позади женщины. — Да, все так и есть. Хельвен окинула Адама внимательным изучающим взглядом. Все, что он говорил, было сказано безучастным и невыразительным тоном. Воистину, судя по его ответам, можно было бы с равным успехом разговаривать с тренировочным чучелом во дворе. Раздражение вспыхнуло и вырвалось наружу. — Неужели все дело в длительном воздержании? — нарочито сладким голосом пропела Хельвен. — Так я могу позвать какую-нибудь солдатскую потаскушку. Ответом были удивленно расширившиеся глаза Адама, и Хельвен осталась довольна произведенным эффектом. — Что-что? — Неестественно высокий тон его голоса давал ясно понять: мужчина прекрасно расслышал сказанное, просто не поверил своим ушам. — Ну, конечно же, ибо какая другая причина могла заставить тебя отказаться от ванны? Надеюсь, ты не страдаешь болезненной стеснительностью? — насмешливо закончила Хельвен. — Я не отказывался. — Лицо Адама приняло обычное выражение, однако горло было словно в тисках. — Нет, ты хотел отказаться. — Потому что устал, и у меня нет ни терпения, ни ума состязаться с тобой в красноречии! — резко бросил Адам. Однако как бы ни был шокирован и рассержен, он внезапно понял, что Хельвен специально дразнит его, желая выяснить, до каких пределов простирается его вспыльчивость и легковерие. Все — как в годы детства. — Это еще куда ни шло, — одобрительно кивнула Хельвен. — Я уже начала думать, что не ты вернулся из Германии, а отправил вместо себя восковую куклу. И теперь испугался, что она расплавится в горячей воде. Адам проглотил подступивший к горлу комок, подавив желание закрыть ей рот рукой. К счастью, чувство юмора победило и воцарилось над руинами гордости. Адам насмешливо фыркнул. — Значит, лисья окраска вовсе не случайна? Ты с самого начала хотела устроить все это. — Просто захотелось сорвать с твоей физиономии тупую маску, в которой ты сюда явился. И надо сказать, мне удалось. — Пухлые губки сжались и, наклонив голову набок в своей привычной манере, Хельвен посмотрела на Адама изучающим взглядом. — Значит, императрица настолько ужасно себя ведет? — Некоторые ведут себя и похуже, — он в первый раз улыбнулся по-настоящему. — Невежа! — повторила Хельвен свое обидное словечко и расхохоталась. — Хорошо, пока перестану тебя мучить. Ладно, давай сюда! — Ловким движением она сорвала накидку с плеч Адама. Та была сделана из тончайшего небесно-голубого итальянского бархата. Хельвен непроизвольно воскликнула, ощутив в руках изысканную ткань, к сожалению, сильно испачканную ржавчиной от кольчуги. — Неплохо прикрывает броню от солнца, — нарушил молчание Адам, расстегивая пояс для меча. Он был доволен переменой темы разговора. — Кроме того, в этой накидке выглядишь богатым и важным перед простолюдинами — это особенно ценится в эскорте императрицы. — В голосе слышался плохо скрываемый сарказм. Хельвен принялась стаскивать с него испачканную пятнами кольчугу. — Придется потрудиться, чтобы удалить пятна ржавчины, — вполголоса проговорила она со знанием дела. — Надо будет одного из слуг послать в оружейную, чтобы ее почистили. За этот год на нас несколько раз нападали валлийцы. В одном из таких боев и убили Ральфа. Хельвен тщательно свернула одежду. Получился аккуратный, но громоздкий узел. Адам хотел возразить, что не собирается оставаться в замке и не видит особой нужды в чистке, но кольчугу уже унесли. Он стиснул зубы и, присев на низкую скамейку, принялся стаскивать сапоги. — Когда я уезжал, на границе с Уэльсом было вполне спокойно, иначе я бы не согласился. — Ну а сейчас все переменилось, — насмешливо бросила Хельвен. — У них там за границей появился новый господин, который в отсутствие хозяина страстно возжелал отхватить часть твоих земель, а с начала лета вторгся на земли Ральфа. Папа так и не нашел времени дать ему должный отпор. По возрасту Майлс мог бы помочь, но он умер, вернее, утонул, так что мы даже не можем помянуть его на могиле. — Женщина прикусила губу, сдерживая предательскую дрожь. — Джон посвятил себя церкви, почти ослеп, и от него мало толку. Ренард быстро взрослеет, но все же еще слишком мал для серьезной ответственности, а Генри и Уильям — те и вовсе дети. — Хельвен нервно и с каким-то вызовом улыбнулась Адаму. — Итак, ты теперь дома и, я уверена, можешь взяться за исправление всех наших бед. — О, ничто не веселит меня лучше хорошей драки, — небрежно заметил Адам, наклоняясь, чтобы размотать подвязки. Улыбка Хельвен увяла, на лбу между прекрасными соболиными бровями обозначились легкие вертикальные морщинки. С Адамом всегда было нелегко. Она воспринимала его как родного брата, хотя он не был таким по крови. В детстве они часто вместе затевали всевозможные проделки — лазили на деревья, качались на веревках у конюшен, воровали яблоки из подвала и медовые коврижки прямо из-под носа у повара. Оба одинаково обожали прекрасных породистых лошадей, которых разводили отец и дед Хельвен. А однажды затеяли на спор скачки на неоседланных лошадях, и заработали крупную взбучку от взрослых. Хельвен целую неделю не выпускали на улицу, а Адам был с позором посажен в одну из дальних башен ее отца, где с избытком имел время для размышлений о глупости собственного поведения. Для них обоих юность наступила неожиданно. Хельвен быстро повзрослела и в пятнадцать лет вышла замуж за Ральфа ле Шевалье, жившего по соседству на земле, полученной от короля. Ральф был непревзойденным мастером в искусстве выездки великолепных боевых коней, принадлежавших отцу Хельвен. Именно восхищение той ловкостью, с которой де Шевалье управлялся со строптивыми и могучими жеребцами, стало поводом для первого сближения Хельвен с будущим супругом. По мере того как в душе Хельвен поселилась, а потом расцвела пышным цветом любовь к Ральфу, Адам постепенно замыкался в себе, становился необщительным и угрюмым, и его природная молчаливость достигла крайнего предела — кроме лошадей, юноша ничем и никем не интересовался. Однако нередко попадался в поле зрения Хельвен, и она не могла не заметить его угрюмый вид, усыпанное прыщами лицо и неуклюжую походку непомерно длинных ног. Единственным привлекательным качеством Адама в тот период было умение обращаться с лошадьми. Уверенные руки быстро ощупывали ногу захромавшего боевого коня и выискивали затаившуюся среди мускулов опухоль. Животные чувствовали силу и доброту заботливого мальчишки, и самые грозные боевые жеребцы спокойно позволяли ему не только взбираться на спину, но и лечить. Приняв у Адама рубаху, Хельвен подивилась крайне изношенному состоянию белья, не удержавшись от восклицания. — Видно, твоя императрица не столь придирчиво относилась к белью, как к верхним нарядам. Ты должен позволить мне снять необходимые мерки, чтобы швея могла сшить пару новых рубах. — Хочешь похозяйничать и в моей жизни? — съязвил Адам. Хельвен только рассмеялась в ответ и вручила служанке остальную одежду Адама. — Для того и нужны сестры. — Продолжая улыбаться, она повернула голову и через плечо посмотрела на Адама. Смех вдруг замер, в животе похолодело. До сих пор она как бы вела беседу с тем долговязым прыщавым парнем из детства. Теперь вся фальшь такого обращения открылась вместе с его наготой. Заблуждения, как и одежды, оказались сброшены, и Хельвен поняла: перед ней мужчина, хотя и откликающийся на имя Адам, но для нее совершенно незнакомый. Ренард предупреждал, но ока отнеслась к словам брата с легкомысленным вызовом. И теперь вдруг поняла, что перешла какую-то невидимую грань, и назад уже не вернуться. Вместо краснеющих пламенем прыщей на лице Адама светилась золотистым пушком борода, отросшая на обгоревшей на солнце коже. Рыжевато-коричневые волосы выгорели, особенно в неприкрытых головным убором местах, приобретя оттенок бронзы. На Хельвен смотрели глаза цвета свежего меда или цитринового камня, густые ресницы на кончиках золотились, а чуть пониже резко выступали скулы. Линию тонкого, четко очерченного носа искажало утолщение сломанной и плохо сросшейся кости, отчего нос казался слегка искривленным. По-видимому, след от повредившего нос удара остался и в виде тонкого белого шрама, идущего длинной изогнутой линией к верхней губе. На теле виднелись шрамы, которых раньше там не могло быть. Получить такие украшения мог только настоящий боец. Один из шрамов, очевидно, совсем свежий и еще розовый, полумесяцем изгибался на бедре и упирался в рыжеватый кустик вьющихся волос паха. В том, что располагалось рядом, также не осталось ничего мальчишеского. Хельвен крепко сжала губы, ощутив внезапную сухость во рту. Одновременно стало влажным совсем другое место. Никогда еще, ни во сне, ни наяву, ей и в голову не приходило поставить рядом с именем Адама де Лейси слово «красивый». Однако теперь стало понятно, что гадкий утенок возмужал и стал настоящим лебедем. — Адам, да ты никак совсем недавно побывал в серьезной переделке, — слабым голосом произнесла Хельвен, желая скрыть свое потрясение, и стала суетливо искать блюдце с мылом. Адам шагнул в овальную ванну и присел. Вода была так горяча, что он слегка охнул и вздрогнул. Но зато теперь его слегка увеличившийся ствол если и разрастется в полную мощь, то это будет скрыто от постороннего взора. — Несколько раз на нас нападали наемные солдаты и грабители. Наверно, они потом пожалели, что выбрали меня в жертву, но некоторым этого уже не объяснить… Я что-то не пойму, это приготовлено для меня? — Что ты имеешь в виду? — Хельвен машинально взяла из его протянутой руки блюдце с мылом. — От такого мыла я стану благоухать, словно турецкие цукаты! — Адам раскатисто рассмеялся. Раздосадованная допущенной ошибкой, Хельвен недовольно фыркнула и заменила мыльную жидкость, приготовленную с ароматом розы и лаванды, на менее ароматную. Наступило молчание. Хельвен слишком волновалась, чтобы возобновить разговор в легком тоне, Адам же от природы был неразговорчив. Для Хельвен уже стало ясно, как ее тело реагирует на Адама. Когда-то, очень давно, такие же чувства вызывал Ральф. Но желанное замужество обернулось печальной стороной после того, как было опозорено неверностью Ральфа. Для Хельвен принципиально важно было иметь все. Она не соглашалась довольствоваться частью, которую ей оставляли, как бросают объедки нищему, терпеливо ожидающему подачки от пирующих на празднике господ. — Ренард рассказал мне про Ральфа. — Адам нарушил затянувшееся молчание. — Жаль, что так все случилось. Он был хорошим человеком и я знаю, что ты любила его. Хельвен очнулась от своих мыслей, пытаясь отбросить воспоминания. Да, Ральф был хорошим человеком: искусный воин и превосходный наездник. В нем было все, что так ценится среди мужчин. Но он оказался плохим мужем и непостоянным любовником. Ральф не пропускал ни одной юбки, примерно так, как разгоряченные жеребцы преследуют кобыл. Кроме того, в их жизни часто вставал необъяснимый вопрос, на что тратится серебро из семейного сейфа. — Нельзя строить дом на песке, — откликнулась она с легкой горечью, подавая Адаму рубашку и домашний халат отца, так как его собственные вещи не были распакованы. — А где лошади Ральфа? Хельвен пожала плечами. — Я продала их. Но пара лошадей оказались не до конца объезжены. За них можно хорошо получить, если поработать с ними еще немного. Адам молча продолжал мыться. Женщины и лошади. Ле Шевалье был большим ценителем тех и других. Адам преуспел только с лошадьми, но изучил это искусство он во многом из-за ревностной потребности доказать, что не уступает человеку, которому Хельвен отдала свою любовь. Теперь, став взрослым мужчиной, он мог по праву гордиться этим умением. Боевые кони всегда готовились тщательно, их приучали к беспрекословному подчинению командам. Только после такого обучения конь становился чем-то более важным, нежели средством быстрого передвижения и таранящей силой в бою. По командам наездника он превращался в дополнительное оружие: умел развернуться в нужную сторону на крошечном пятачке, мог стать на дыбы или, наоборот, оставаясь на месте, начинал кусаться и лягаться. Заслышав призывный клич, прибегал к хозяину или ложился на землю по другой команде. — Я мог бы завершить работу Ральфа, — предложил Адам с деланным безразличием, за которым скрывался острый интерес. Хельвен помедлила и покачала головой. — Адам, я не могу вот так использовать тебя, ты только что вернулся из похода. — Но мне это было бы только приятно. Я еще ни разу не занимался дрессировкой лошадей с тех пор, как мы отправились в Германию. К тому же такое занятие позволит немного расслабиться и отдохнуть перед борьбой с валлийцами и управлением моими землями. — Наоборот, это я буду тебе обязан. Хельвен внимательно посмотрела на Адама. Их взгляды встретились, но Адам тут же отвел глаза, все еще чувствуя себя скованно. — Ну, хорошо. Спасибо тебе. — Она кивком подтвердила свое согласие. — У меня есть пара таких лошадей и еще один жеребец, которого Ральф намеревался продать в Виндзоре на рождественских праздниках. Адам вылез из ванны и принялся растираться полотенцем, затем быстро натянул на себя принесенную Хельвен одежду. Тщетно стараясь прогнать чувство беспомощности, он казался себе рыбой, запутавшейся в сети. О Хельвен, Хельвен! — Они в конюшне, у стены замка. Папа и Ре-нард выезжали на них несколько раз после смерти Ральфа. — Лицо Хельвен просветлело. — Можешь прямо сейчас пойти посмотреть, если ты хочешь. Конечно, если не устал с дороги. До ужина еще есть время. — Нет, я не слишком устал, — Адам обрадовался появившемуся предлогу поскорее уйти из комнаты, уйти от ее манящего запаха, запаха жимолости и женщины, женщины, столь волнующе близкой. Хотя предложение поступило от Хельвен, он первый двинулся к выходу. — Никакая усталость не удержит меня, когда можно взглянуть на хорошую лошадь. Хельвен поморщилась. — Другого я и не ожидала. * * * Адам с интересом наблюдал за тем, как Эдрик и два младших конюха выводят трех боевых коней на круг возле конюшен. Один из коней был поджарый гнедой красавец с темным отливом. Другой — эффектный пегий жеребец, явно подходивший для выгодной продажи, но уступающий по росту гнедому. Замыкал троицу рыжий андалузец с кремовыми гривой и хвостом и царственной походкой. Именно к нему подошел Адам, завороженный его красотой, похлопал по шелковистой коже, чувствуя под своей ладонью легкую дрожь мощных мускулов. — И Ральфу Лайард больше всех нравился, — тихо произнесла Хельвен, глядя, как Адам оглаживает рукой переднюю ногу жеребца и осматривает копыто. — Как раз на нем его и убили. Адам оглянулся на нее и осторожно опустил копыто коня. — Разве валлийцы не забрали себе коня? — Не думаю, что у них было на это время… — Я бы не пожалел времени. — Адам сделал знак конюху и ловким прыжком вскочил на широкую неоседланную спину жеребца. Конь заартачился и скакнул в сторону, но Адам ласковым поглаживанием успокоил норовистое животное. Затем пришпорил коня. Хельвен с интересом наблюдала, как Адам пустил Лайарда по кругу. У нее защемило сердце — Адам проделывал все в точности так, как Ральф. Он сидел на неоседланном жеребце как влитой, легко и уверенно мгновенно реагировал на малейшее движение Лайарда. Жеребец гарцевал, изгибая дугой холку и быстро перебирал передними ногами. Адам подал команду, и конь тут же встал на дыбы, пританцовывая на задних ногах. Последовала другая команда — передние ноги опустились на землю, и он поскакал легкой рысью, вскоре сменившейся галопом. Адам развернул коня перед Хельвен и спешился. Даже сквозь загар проступал румянец от полученного удовольствия. — Ничего лучшего я не испытывал! — объявил он с мальчишеским задором. — Хельвен, за него можно сорвать большой куш! — Дай боже, чтобы ты хотя бы раз такими же глазами смотрел на женщину! — рассмеялась Хельвен. Адам изменился в лице, словно внезапно захлопнулись ставни открытого окна. — С чего ты взяла, что я не смотрел? — процедил он, не отводя взгляда от коня. У Хельвен перехватило дыхание от острого желания задать очередной вопрос. Однако помешал послышавшийся топот приближавшихся всадников. К конюшням подъехали вернувшиеся с охоты хозяева замка. Хельвен повернулась в сторону прибывших и, прикрыв глаза ладонью от солнца, ожидала их приближения. Гийон, граф Равенстоу, восседал на прекрасном рысаке с небрежностью прирожденного наездника. Он был с непокрытой головой, и свежий летний ветерок развевал черные волосы с седыми прядями. До Адама донесся раскатистый его смех в ответ на брошенную реплику ехавшей рядом с ним женщины. Вьючную лошадь, нагруженную тушей косули, повели к кухонному навесу для разделки мяса. Загонщик со своим помощником подозвали собак, сгрудившихся вокруг охотников. Пятнистая ирландская сука ревниво терлась у ног графа, тыкаясь носом в его ладонь. — Видишь, он все еще держит при себе Гвен, — тихо обронила Хельвен. — Сегодня первый раз после рождения щенков она оставила их ради охоты. Если ты хорошенько попросишь папу, он, возможно, подарит тебе одного, когда щенки подрастут. — А кто сказал, что мне нужна собака? — Чтобы ты не скучал в Торнейфорде. Адам бросил на нее удивленный взгляд и направился навстречу прибывшим. Он сделал всего несколько шагов, как граф, предупрежденный конюхом, пошел навстречу. Следом, приподняв юбки, поспешила его жена. — А мы считали тебя пропавшим! — воскликнул Гийон, крепко стискивая Адама в объятиях. — Да, да, негодный щенок! Почему ты не давал о себе знать? — графиня Джудит тоже притянула Адама к себе и нежно поцеловала. Гневное выражение на лице было напускным, а в серых глазах играли искорки веселья. — В тех местах и ситуациях, в которых я находился в последнее время, не всегда было легко отыскать пергамент и перо, а также укромный уголок для письма. К тому же, вы ведь знаете, я не мастак писать. Графиня рассмеялась, соглашаясь с последним утверждением. Ее приемный сын стал грамотным благодаря непреклонному упорству, проявленному как ею самой, так и священниками. Однако Адам так и не освоил чистописание. Его буквы с раздражающим постоянством расползались по пергаменту вкривь и вкось. — Никаких оправданий, — сурово заметила графиня. — Я уверена, ты мог найти писца. — А вот я не уверен, — сухо вставил Гийон. Адам пытался притвориться удрученным, впрочем, без особого успеха. — Виноват, раскаиваюсь. — Ладно, — с легким раздражением бросила Джудит, на мгновение напомнив Адаму ее единокровную сестру-императрицу. — А почему ты устремился к тишине и покою дома вместо того, чтобы красоваться при дворе? Адам в недоумении развел руками. — Моя миссия завершилась, и король отпустил до Рождества, чтобы я смог побывать в родных краях. — Так, значит, он снова в Англии? — Джудит взяла Адама под руку и повела его в сторону центральной башни замка. — Мы слышали только, что он направился в Руан. — Да, и был в прекрасном расположении духа. В моем багаже письма к вам и вашему мужу. Графиня Равенстоу вздохнула и печально оглянулась на мужа. Письма от Генриха редко были написаны ради личного общения. Гораздо чаще в них содержались распоряжения или раздраженные жалобы, которые обычно удостаивались весьма саркастических высказываний мужа графини, вынужденного прочитывать эти послания. — Нельзя ли отложить письма на более позднее время, скажем, после ужина? — с надеждой спросила она. Гийон скептически рассмеялся. — Так или иначе, они либо испортят мне ужин, либо повредят пищеварению. Какая разница? Джудит метнула на мужа сердитый взгляд. — Разница в том, что ты мог бы спокойно подождать, пока Адам разберет свои вещи. Будь там срочные новости, я уверена, он сразу бы их тебе вручил. — Ладно, хватит, а то совсем меня запилишь! — жалобно протянул Гийон, изображая жестами, как несправедливо поступает с ним сварливая жена, но при этом весело улыбаясь. Графиня изумленно прищурилась. — Неужели не ясно, что ты этого заслуживаешь? — Она оглядела зал. — Где Ренард? — Подозреваю, он сейчас обучает дочку сокольничего делать приманки, — откликнулась Хельвен. — Новый ястреб уже не нуждается в дальнейших тренировках. — Боже милосердный! — Джудит подняла взор к небу. — Могу поклясться, у этого мальчика моральных устоев не больше, чем у бродячего кота! — Если не меньше, — невозмутимо заметил Гийон. — Ренард довольно скоро должен утихомирить свои страсти, вот только пройдет ощущение новизны от его нынешних занятий. А эта девчонка вовсе не невинная цыпочка, которую можно проглотить с первого натиска. Она, не задумываясь, клюнет его в самое больное место, если парень отважится сделать что-то вопреки ее согласию. — Граф наклонил голову, заметив на другом конце зала группу людей, сгрудившихся возле подмостков, и переменил тему разговора. — Я вижу, что Суэйн и Обри все еще вместе с тобой, но не могу узнать двух других парней и мальчишку. Адам понял намек. — Сейчас я вас познакомлю, — он искоса взглянул на рассерженную графиню и улыбающуюся Хельвен. — Стефен женился на немке, а Саэр стал крестоносцем. Пришлось найти им замену. Этот парень — мой оруженосец, внебрачный сын Дерби. Отец мечтал сделать его священником, но мальчишку выгнали из послушников за то, что он устроил пожар в трапезной и занимался блудом со служанкой прихожанина в келье для переписывания рукописей. Не имеет никакой профессии, а значит, и средств к существованию. Дерби просил меня принять его на службу и обучить ремеслу наемника, чтобы парень мог зарабатывать на жизнь мечом. Пока дела у него идут неплохо. Я подумываю о том, чтобы оставить юношу у себя, когда его посвятят в рыцари. Гийон, долгие тридцать лет выбиравший зерна среди плевел, критически оглядел новых воинов. Суэйн, английский телохранитель Адама, был, как всегда, угрюм лицом и крепок телом, его рот походил на обветренную трещину в глыбе грубо отесанной скалы. Он стоял, упираясь в доску огромными красными кулачищами. Обри ФицНигель нормандец с тихим голосом, глазами водянистого цвета и редкими светлыми усами, уже более десяти лет сопровождал Адама. Его долговязая и тощая фигура напоминала бледный, словно выгоревший на солнце, стебель громадного растения. Но внешность была обманчивой. В действительности воин имел недюжинную силу и крепкую хватку, вырваться из которой не проще, чем разорвать полосу хорошо проваренной кожи. На замену Стефену и Саэру были приняты два наемника-анжуйца: двоюродные братья, оба темноглазые и белозубые, улыбчивые и веселые. Однако Гийон готов был держать пари, что этим ребятам не стоит слишком доверять. Незаконный сын Феррара представлял собой крепко сбитого, пышущего здоровьем парня с зеленоватыми глазами, взлохмаченной кудрявой шевелюрой цвета древесной стружки и веснушками, усеявшими вздернутый нос и придававшими ему вид мальчишки, далеко не доросшего до семнадцати лет, которые, однако, он уже прожил на этой земле. Надо также сказать, что юноша был гораздо более невинным созданием, чем можно судить по характеристике, только что оглашенной Адамом. Подле стояли еще с дюжину крепких тяжело вооруженных вояк, переживших множество стычек и сражений как на границах с Уэльсом, так и на пестром лоскутном одеяле всяческих герцогств и княжеств, расположенном между Англией и Германской империей. Вся группа была в целом случайной и не слишком надежной, хотя каждый напустил на себя самоуверенный вид испытанного и не ведающего страха бойца. — Это ребята надежные, и в трудную минуту меня не подводили, — сказал Адам, когда они оставили солдат, убиравших подальше от подмостков свое имущество в ожидании вечерней трапезы. — Неужели мои сомнения так заметны? — удрученно спросил Гийон. — Старею, наверно. — Затем задумчиво взглянул на Адама. — Не разбалуются они здесь без сражений? — Подобное не исключено, однако я не ожидаю каких-либо проблем. Вряд ли мирный период окажется долгим. Взгляд графа посуровел. — В таком случае дай-ка мне письмо прямо сейчас. Адам невозмутимо пожал плечами. — Я могу пересказать содержание, чтобы не гонять попусту моего оруженосца. Я знаю, что в этом письме, так как был рядом с Генрихом, когда тот диктовал писцу. Вас приглашают принять участие в рождественском празднике в Виндзоре вместе со всей семьей. Гийон расслабился и, проворчав что-то, повел Адама к маленькому солярию в дальнем конце зала. Солярий был отгорожен от основного помещения резной, довольно хрупкой на вид перегородкой из дерева, вход в виде арки прикрывала портьера. — Готов биться о заклад, не для того он это задумал, чтобы просто повидать своих внуков, — граф поднял с обтянутой кожей скамейки забытый деревянный детский меч. — После того как умер его наследник, Генриха прямо-таки гложет горчайшая зависть к моему потомству. Опасно даже упоминать о моих детях, не говоря уже о том, чтобы показываться с ними ему на глаза, в особенности с Уильямом. Ничего удивительного, подумал Адам. У короля Генриха около двух десятков внебрачных детей, среди них и сама графиня Джудит, но единственный законный сын утонул, а новая молодая жена что-то не спешит восполнить потерю. Замечательным судном был «Белый Корабль», новенький, такой гладкий и красивый, он принял холодным ноябрьским вечером в Барфлере на свой борт младшего члена правящей династии. Сын короля хотел догнать другие корабли, отплывшие в Англию в полдень. Все пассажиры были крепко навеселе, команда тоже не отставала, и корабль налетел на скалу сразу же после выхода из гавани, причем почти все погибли. Среди утонувших оказался и старший сын Гийона, наследник. Но подрастали еще четверо ребят, последний из которых появился на свет через месяц после кораблекрушения. — Генрих приглашает туда всех, хочет добиться у всей родни верности Матильде, как его преемнице. Гийон поскреб на лосинах пятно от древесной коры. — Думаю, придется поехать, — вздохнул он. — Все-таки она его единственная прямая наследница. Однако такой ход не вызовет радости ни у кого. А Генрих не думает, что возможен бунт? — Возможно несогласие, возражения. Но только не бунт. Легкие морщинки в уголках рта Гийона обозначились более отчетливо. — Некоторые совсем близки к тому, чтобы взбунтоваться. — Он поморщился. — Представляю, как неприятно будет всем отдавать почтение какой-то женщине — притом иностранке. А судя по тому, что я о ней слышал, Матильда никому не станет подслащивать горечь от ущемленной гордости, скорее предпочтет смотреть, как они станут умирать от переживаний. — Граф бросил на Адама испытующий взгляд. — Как насчет Уильяма ле Клито? Он племянник королю по старшему брату Генриха и, несомненно, имеет, первоочередное право на Нормандию, если даже не на сам трон. Адам удивленно посмотрел на графа. — Вы разве один из сторонников ле Клито? — Какая чушь, да нет же! — Гийон даже захохотал. — Ты за кого меня принимаешь? Да этот парень приспособлен для управления государством не более, чем ястреб в шорах готов летать! За всю свою жизнь он ничего не сделал самостоятельно, только танцевал, как марионетка на веревочке короля Франции, плетущего интриги! Боже правый, да если бы я и склонился на чью-либо сторону, то это был бы другой племянник Генриха, Стефен из рода Блуа. Нет, я и в нем сомневаюсь. Слишком добродушен и прост, чтобы стать крепким, как Генрих. Адам поддел кончиком сапога засохшую веточку лаванды, затесавшуюся среди камышей. — А что тогда вы скажете в отношении Роберта из Глочестера? Он сын Генриха и обладает стойкостью, которой недостает у Блуа. Гийон в ответ просто взмахнул игрушечным мечом, решительно отвергая названного Адамом кандидата в правители. — Стойкость мужлана. Роберт плебейского происхождения. Если бы мы позволили себе рассматривать его как нашего будущего короля, то пришлось бы заодно принимать в расчет всех других королевских бастардов. А их, по меньшей мере, столько же, сколько лет Генрих просидел на троне. К тому же я слишком хорошо знаю Роберта, чтобы доверить ему в качестве оруженосца своего второго сына. Он не тот человек, который способен получить удовольствие от тяжести короны на голове. И еще: он готов преклоняться перед пылью с ног Матильды еще со времен их детства. Адам, улыбаясь, склонил голову: — Я все понял. Гийон рассек воздух игрушкой, затем положил меч на колени и проницательно посмотрел на Адама. — Но, с другой стороны, если мы присягнем Матильде, то тем самым присягнем и ее будущему мужу, кто бы им ни стал. Или у нас остается право иметь свой голос в этом вопросе? Думаю, вряд ли, зная, какой увертливый человек наш Генрих. Адам неожиданно подумал, что теперь становится понятно, от кого Ренард унаследовал внезапные всплески глубочайшего проникновения в суть вещей, способные вывести собеседника из равновесия. — Ты, случайно, не знаешь, кто это может быть? Ничего не заметил, пока вы добирались сюда из Германии? Адам ощутил, что у него горят уши. — Нет, мой господин, — он пристально вглядывался в носок своего сапога, которым раздавил пучок лаванды, и рассыпал крошечные высохшие шарики по стеблям камыша. В ноздри проник сильный вяжущий запах цветка. — Только честно. — Не то чтобы… Гийон шумно выдохнул воздух. — Ладно, забудь. Вне всякого сомнения, я скоро все узнаю. Достаточно того, чтобы ты держал при себе своих солдат. Я знаю, чего можно ожидать. — Я их удерживаю вовсе не по этой причине, а для борьбы с валлийцами. — Полуправда или полуложь, но Адам надеялся, что объяснение звучит вполне искренне. В сущности, все его сведения проистекали из того случайного факта, что он нечаянно услышал разговор короля с епископом Солсбери, причем дискуссия сановников носила характер взаимной оценки вариантов развития событий, и не означала принятия серьезных решений. — Хельвен говорила, что за нашими рубежами появился новый лорд, успевший причинить немало беспокойства. — Давидд ап Тевдр. — Гийон сморщился, произнося это имя. — Мало сказать — беспокойство. Если это простое беспокойство, тогда надо признаться, что я замедлил темп жизни и мне пора на покой. Парень беспрестанно носится кругами вокруг меня самого и наших патрулей. Обвиняет нас, что наши люди и люди Ральфа присвоили себе земли, принадлежащие ему по праву, кричит, что мы отодвинули границы в глубь его территории. Но нельзя же запретить фермерам пасти скотину там, где они находят более сочные пастбища, а животным и подавно не отличить траву Уэльса от травы Англии — вкус-то одинаковый. Потому и неизбежны вторжения туда и сюда без всякого злого умысла. Я бы прослыл дураком, если бы поверил, что нарушители — только одна сторона. Думаю, стоит послать несколько человек на границу и выследить этого типа. Но Тевдр славится умением скрываться в лесу, и не исключено, что ничего не выйдет. Я даже, грешным делом, подумывал предложить ему брачный союз, раз уж Хельвен овдовела. Она по линии матери валлийка, да и по моей частично, благодаря ее тезке — моей бабушке. Но, если серьезно, то я практически решился принять предложение де Мортимера, когда оно поступит официально. — Боже, неужели вы согласитесь на это? Гийон недоуменно пожал плечами. — Отец Варэна, Хью, мой личный друг, и еще лет десять назад предлагал породниться, поженив их. Но Хельвен тогда сделала свой выбор в пользу Ральфа, и я отклонил предложение Хью. С тех пор он пытается уладить дело с женитьбой Ре-нарда на своей младшей дочери. Однако я не тороплюсь. Этот союз должен ослабить натиск валлийца, а то и вовсе прекратить конфликты. Кроме того, раз уж мы живем по соседству с ним, нам нужен сильный человек вроде Варэна, поддерживающий порядок в пограничных землях. В этих краях вдове нельзя оставаться одинокой. Это очень опасно. Хельвен спокойно относится к тому, что повторной брак не стоит откладывать. — Выходит, вы хотите принести Хельвен в жертву разрешения здешних проблем? — волнуясь, спросил Адам. Гийон посмотрел на него в упор и с раздражением бросил: — Не будь младенцем. Часто ли брачные дела совершаются без скрытой практической выгоды? К тому же едва ли это можно назвать жертвой. Ты лучше спроси Хельвен, если сомневаешься. Варэн ей нравится, да и сам он возмужал и переменился в лучшую сторону. Однако все так же упрям и любит поступать по-своему. Готов пойти на все, чтобы добиться своей цели. Но именно это и нужно, когда имеешь дело с моей дочерью. Любой другой вмиг окажется у нее под каблуком. Да ты и сам знаешь, что она из себя представляет. — Знаю, что Хельвен не уживется долго с человеком такого сорта, как де Мортимер, — пробормотал Адам. — Что вы станете делать, если он высечет ее? Насколько я помню, у него это единственное средство для тех, кто противится его воле или даже просто вступает в спор. — Не знаю, что ответить. Наверно, постараюсь сохранять мирные отношения. Одному богу известно, как этой девчонке всегда удавалось водить меня вокруг своего маленького пальчика. Она ведь единственная дочь на целую ораву сыновей и дорога мне не только сама по себе, но и как память о ее дорогой матери. Я никогда не мог быть к ней строгим, хотя и надо было. — Значит, вы решили вместо себя предоставить такое право Варэну де Мортимеру? — Адам скептически приподнял брови. Гийон помрачнел и сжал губы. — Мне известно, что вы с Варэном друг друга на дух не переносите, твоя ненависть прямо в кишках у тебя сидит. Еще я знаю, что ты сильно устал после долгого путешествия. При других обстоятельствах я бы без колебаний велел тебе убираться отсюда. Моя дочь сама примет окончательное решение. Я не стану препятствовать и заставлять делать что-либо против ее воли, и она это знает. Адам потер переносицу, размышляя, как реагировать на услышанное. Ненависть в кишках сидит, как верно ощутил граф Гийон. Да, переварить и забыть это чувство нельзя, чувство яростного трепета и сильнейшего напряжения в животе. И даже не только в животе, ненавистью пропитаны кости, ненавистью налита душа. И ненависть эта такова, что спокойно и отстраненно о ней говорить и даже думать он никогда не сможет. Лучше просто переменить тему разговора, пока трещина в отношениях не стала опасно широкой пропастью. — Как поживает лорд Майлс? По-прежнему бодр? — Здоров как лось, если учесть его годы! — Гийон засмеялся с явным облегчением. Он тоже опасался возможной размолвки. — От сырости у него ноют кости, да и устает намного быстрее, чем хочется, особенно хуже ему стало после смерти Алисы. Она ведь была на полных десять лет моложе, и он всегда считал, что уйдет из жизни первым. На несколько дней увез Уильяма в Кэрмоэл, чтобы научить мальчика выслеживать зверя, как настоящий валлиец. Впрочем, не верю, что парнишка сумеет быть неподвижным более одного мгновения. Но завтра или послезавтра оба должны вернуться домой. — А я до сих пор воспринимаю Уильяма младенцем на руках, — грустно сказал Адам. — Кажется, только вчера его крестили. — Это было через три месяца после того, как затонул «Белый Корабль», а вместе с ним все наше будущее спокойствие и безопасность. — Гийон подбросил вверх и поймал на лету деревянный меч младшего сына, затем аккуратно положил игрушку на место. Лицо его выглядело постаревшим и жестким. — Дай бог, чтобы у Уильяма, когда он вырастет, оказалась рука воина и хитрость законоведа. Ему понадобится и то, и другое. Глава 2 Адам раскрыл глаза и стал вслушиваться в темноту. Сердце бешено колотилось, в ушах звенело. В маленькой комнатке, встроенной в стену, воздух был густым и черным, словно дым, дышать было трудно. По всему телу стекали ручейки пота, будто под одежду вторглась целая армия пауков. Полусонное сознание вяло боролось с двумя противоречивыми желаниями: в подробностях запомнить приснившийся только что кровопролитный кошмар или поскорее выбросить его из головы и с облегчением забыть, ибо это всего лишь сон. Адам выбрал второе и простонал, закрывая глаза рукой. В ногах соломенной постели что-то зашуршало. — Господин? — неуверенно зазвучал почти бесплотный голос оруженосца. Адам убрал руку от лица и разглядел испуганный темнеющий отблеск глаз оруженосца. — Со мной все в порядке, Остин, всего лишь приснился плохой сон. — Привстав, он знаком указал на кувшин с вином. Юноша до половины наполнил стоявшую возле кувшина чашку, затем с беспокойством протянул ее хозяину. Совсем недавно тот стонал и мучительно извивался во сне, как жертва, которую пытают на дыбе. Адам с жадностью выпил и, не отрываясь от чашки, взглянул на оруженосца. — О, ради бога, перестань так на меня смотреть, все в порядке. После таких приключений, через какие мы прошли, было бы странно, если бы мне не снились кошмары! Остин прикусил губу. — Простите, господин. Дело в том, что еще раньше, перед тем как мы отправились отдыхать, мне показалось, что вы чем-то обеспокоены. Адам усмехнулся — если бы только обеспокоен. Он молча покачал головой, успокаивая юношу, а сам представил Хельвен в рыжевато-коричневой накидке и вспомнил, как не мог оторвать глаз от полных, выступавших из-под ткани холмов грудей, слегка прикрытых двойными витками хрустально-топазового ожерелья. Ему стоило неимоверных усилий заставить себя смотреть только на еду и было непросто соображать, о чем говорят люди, которые обращаются к нему. Возможно, Хельвен права, и он действительно нуждается в женщине. Он снова лег, положив голову на ладони, смежил веки и воображению сразу же вновь представилось ожерелье Хельвен. Его подарил своей невесте Ральф, а Ральф всегда славился тем, что превосходно разбирался в украшениях, лошадях и женщинах. Сон больше не приходил. Мысли Адама беспокойно перелетали от одного образа или вспоминания к другому, словно птичка, влекомая штормовым ветром. — Можешь спать дальше, парень, — пробормотал он и начал одеваться. — Еще глубокая ночь. Я пойду наверх, пройдусь по стене замка, подышу свежим воздухом, а то здесь очень душно. Лежавший на своем тюфяке Остин серьезно смотрел, как хозяин застегивает пряжку на плаще и бесшумно выходит на освещенную факелами лестницу. Юноша понимал, что у хозяина какая-то серьезная неприятность, что-то, связанное с этой самоуверенной рыжеволосой вдовой, называющей лорда Адама братом. Она была очень красивой, и Остин точно знал — хозяин произносил именно ее диковинное имя, когда метался по постели в тисках кошмарного сна. Спрашивать он не смел, да и вряд ли бы понял что-либо, ведь до сих пор женщины были для парня не более, чем предметами, изредка вызывающими плотский интерес. После долгих размышлений, так и не избавившийся от беспокойства, Остин снова разлегся на тюфяке и закрыл глаза, но прошло еще немало времени, прежде чем он опять погрузился в сон. * * * Ночь была ясная и холодная, осень уже явственно ощущалась в свежем ветре, дувшем со стороны реки Ди. Адам вышагивал по дорожке на верху стены, вдыхая аромат далеких белесых звезд и поблескивающей темной воды. Где-то в конюшнях заржал конь, звук отчетливо был слышен со стены, как незадолго до этого долетал смех дозорных, собравшихся погреть руки над костром в открытой части двора. Адам вспомнил множество ночей, когда он сам служил оруженосцем и выходил в дозор. Но тогда было невыносимо скучно, кругом спокойно и можно было всю ночь до боли в глазах смотреть на луну. Правление Генриха в основном протекало мирно, и Равенстоу не угрожали нападения валлийцев. Однако дозорная служба велась как следует. Это позволяло не терять навыков военной службы, ведь войны и конфликты могли возникнуть неожиданно. Например, нельзя было исключать, что могучее здоровье короля вдруг подведет его или разгорится борьба из-за вопроса присяги на верность дочери короля Матильде. Мысли Адама перенеслись к собственным владениям. Земли и собственность его отца во время мятежа 1102 года конфисковали в пользу короны, но Торнейфорд и зависимые от него поместья оставили. Еще имелся небольшой замок возле Шрюсбери. В итоге, по размерам землевладения Адам был просто мелкой рыбешкой в огромном океане, зато по связям входил в число известных персон. Адам стал приемным сыном графа Равенстоу, провел отроческие годы и юность в роли оруженосца при королевском дворе, где обзавелся влиятельными друзьями и знакомыми. Ему доверял сам Генрих — насколько вообще мог доверять кому-либо — и обещал вознаградить за преданность и верную службу. Адаму хватало ума не проявлять нетерпеливого желания получить заслуженные награды: обещания — одно, а их выполнение, всецело зависящее от короля, — совсем другое дело. Дозорный с громадной пятнистой собакой, бесшумно идущей рядом на привязи, поднялся на стену и приветствовал Адама. Тот ответил на приветствие, восхищаясь с безопасного расстояния ужасными на вид клыками пса, затем двинулся вдоль зубчатой стены замка. Еще один дозорный в накидке с капюшоном стоял, прислонившись к одному из зубцов стены, лицо было скрыто тенью. Обратив внимание, что человек не приветствовал его, Адам удивленно замер и сделал шаг назад. Комендант крепости Равенстоу ревностно поддерживал надлежащую дисциплину среди стражников и не спускал небрежного отношения к службе. — Не зевай на посту, солдат! — резко обратился Адам к дозорному. Человек вздрогнул, словно вырванный из объятий сна, обернулся на звук, и тут только Адам понял, что это вовсе не стражник. — Почему ты здесь? — сердито спросил он, почти не пытаясь скрыть раздражение оттого, что даже глубокой ночью, на высокой стене замка никуда от нее не деться. Хельвен смотрела на него округлившимися от удивления глазами. В темноте, чуть озаренной отблесками звезд, четко виднелись белки ее глаз. — Я пришла сюда поразмышлять, — еле слышно отозвалась женщина. — Здесь такой простор, и мыслям свободно, не то что среди стен. — Пристально глядя на него, Хельвен склонила голову набок. — А ты почему здесь? — Я искал одиночества, — хрипло отозвался Адам, тут же мысленно выругав себя за поспешность. — Извини, я снова говорю, как невежа. Даже в темноте Адам почувствовал, что Хельвен улыбается. — Именно так. — Просто… у меня был кошмарный сон, и оруженосец поднял переполох. — Адам опустил взгляд. — Не помню, что мне снилось, и не хочу вспоминать. — Он вздрогнул, и от одной мысли о кошмаре по спине побежали мурашки. — Но это всего лишь сон. — Женщина повернулась, опуская капюшон плаща и открывая лицо слабому серебристому свету месяца. Адам проглотил подступивший к горлу комок. Распущенные волосы Хельвен свободно рассыпались по плечам. Он не видел ее такой с самого дня ее свадьбы. Как она прекрасна. Казалось, не только тело, но даже мозг Адама заливала тупая ноющая боль. — Я знаю, как тяжело ты страдаешь по Ральфу, — трудом выговорил он. Хельвен чуть приподняла брови. — Ральф! — с издевкой выдохнула она. — Господи Иисусе, я долгие годы страдала, но не по нему. — Хельвен метнула в сторону Адама быстрый взгляд. — Я должна была заполучить его любой ценой. Ты разве знаешь, каково женщине, когда в ней все горит? Вряд ли можешь себе вообразить. Да, тогда во мне все горело огнем. В этом огне сгорела и я сама. Но Ральф оставил мне лишь остывшую золу. — Она зябко потерла руки под теплой, подбитой кроличьим мехом, накидкой. Адам слишком хорошо знал чувство, когда словно сгораешь огнем, мог только смотреть на Хельвен, не говоря ни слова, охваченный жаром и не смеющий прикоснуться. — Хельвен, я… — Нет, только не надо соболезновать, — она горько засмеялась. — Этого я точно не вынесу, да и к тому же это тебе не к лицу. — Она положила ладонь ему на рукав и тяжело вздохнула. — Послушай, Адам, я понимаю, сейчас очень поздно, ты пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве, но есть одна проблема, остро меня тревожащая, и мне нужно с кем-то поговорить. Адам прикусил губу, первым желанием было отказаться от разговора и укрыться в безопасной, хотя и неуютной для спокойного сна постели, которую он недавно покинул. Но так и не решился сделать этот шаг. На него смотрели нежные глаза Хельвен, умоляющие о согласии. К тому же ее рука крепко держала его за рукав. Адам опустил взгляд на руку Хельвен, изящную, с длинными пальцами, с двумя кольцами витого золота на безымянном пальце. — Ну разве я могу отказаться? — усмешка вышла кривой, а ответа на вопрос не было у него самого. * * * Вино, наливаемое Хельвен, с мелодичным звуком падало в два граненных стеклянных кубка. Свечи, зажженные от большого ночного канделябра, отражались в бронзовом кувшине с ручкой в виде головы дракона со свирепой мордой, украшенной гранатовыми глазами и извивающимся языком между остро заточенными клыками. Возле жаровни стоял станок для вышивания. Адам снова и снова рассматривал четко намеченный рисунок, представляющий собой кайму мужской туники с вышитыми золотыми нитями на темном бархате лежащими леопардами. Адам решил, судя по стилю, что это работа леди Джудит. Хельвен никогда не хватало терпения на что-нибудь, кроме самых простых вышивок. — Новый костюм папы для визитов к королю, — Хельвен подала Адаму кубок с вином. — Скоро он ему понадобится, если не ошибаюсь? — В том смысле, что все влиятельные дворяне будут приглашены для присяги Матильде? Да, это так. — Незадолго до гибели Ральф говорил о чем-то подобном, — задумчиво проговорила Хельвен, — что нашей королевой будет Матильда. Адам отхлебнул вина и опустил кубок. — Это стало ясно, как только Генрих вызвал ее из Германии. Хельвен водила пальцем по узорам на кубке и сквозь прикрытые ресницы посматривала на гостя оценивающим взглядом, без намека на кокетство. — Нет. Дело не только в этом. Ральф что-то определенно знал, и это его сильно тревожило. Я просила поделиться со мной, но он только смеялся, говорил, что ничего серьезного нет, взъерошивал волосы, как собачке. А потом уехал навстречу смерти. — Хельвен слегка прикусила губу, словно раздумывая, стоит ли рассказывать дальше, затем решительно выдохнула: — Когда мы готовились к похоронному обряду, я зачем-то полезла в наш сундук с деньгами. Ключи всегда были у Ральфа, он меня и близко не подпускал к этому. Вот и вышло, что до самой его смерти у меня не было ни малейшего понятия, насколько мы, оказывается, были богаты. Чересчур богаты для своего положения. Я знаю, большую прибыль давали лошади, но никак не столько, сколько я обнаружила в сундуке. Адам бросил на нее внимательный взгляд. — Хочешь сказать, нечестные деньги? Хельвен, сколько там было? Услышав ответ, он присвистнул. — Боже правый, да этого хватило бы, чтобы выкупить наследственное право на крупное баронство. — Многовато для «ничего серьезного», — с едва скрываемым гневом бросила Хельвен. Адам сидел, задумчиво поджав губы. — Интересно, — пробормотал он, — за что же ему платили? Чтобы все выглядело, как «ничего серьезного», или в нужный момент ему предстояло раскрыть все приготовления? Или даже и за то, и за другое? В голосе Хельвен послышался оттенок тревоги. — Адам, о чем ты говоришь? — Ральф разъезжал повсюду, и там и сям. Благодаря своему мастерству, человек он был известный, и за это его ценили люди, намного более состоятельные, чем он сам. Я точно знаю, что Ральф неоднократно перевозил послания между Генрихом и Фальком Анжуйским… — Адам умолк. Глаза женщины испуганно расширились. — Ты ничего не знала? Рука Хельвен, державшая кубок с вином, дрожала, другая судорожно стискивала складки накидки. — Я вечно узнавала обо всем последней, — горько прошептала она. — Теперь-то мне понятно, что целых десять лет все обо всем знали, а я… — Да нет же, далеко не все, — мягко сказал Адам, — только те, кто был посвящен в эти игры. — Что все это значит? Адам бросил быстрый острый взгляд. — Вот уж, воистину, ночь сюрпризов. — Ты хочешь сказать, и ты, и Ральф были шпионами Генриха? Адам фыркнул, но удержался от смеха. — Ну, не совсем так. Я бы назвал это иначе. Мы изредка передавали послания, причем устные, которые нельзя доверить пергаменту. — Взгляд стал задумчивым. — Впрочем, за это никогда не платили и десятой части от… — Значит, это измена… — в смятении прошептала Хельвен. Адам пожал плечами. — Я бы сказал, что твой муж временами окунался в мутные дела, но не знаю, насколько глубоко. — Он поскреб подбородок. — Ты кому-то еще об этом рассказывала? — Нет, нет, никто не знает. И во многом из-за этого у меня так испортился характер. У папы и без меня хватает забот, а я так была выбита из равновесия, что просто пыталась представить все это ненастоящим. Словно ничего и не было. — Хельвен зябко передернула плечами. — Но все это было, и теперь мне страшно. Этот потерянный несчастный голос наконец переломил что-то важное в отношении Адама к ней. До сих пор ему удавалось быть нейтральным, почти равнодушным. Но вид Хельвен, готовой вот-вот расплакаться, дрожащей от страха, сломленной духом, все изменил. Адам не мог больше оставаться холодным и бесчувственным и, не успев даже осмыслить свои намерения, а еще лучше — одуматься и отстраниться, обнял женщину за плечи и прижал к себе. — Все будет хорошо, Хельвен, — прошептал он с нежностью, чувствуя овладевающее им желание. — Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Из горла женщины вырвалось сдавленное рыдание, потом еще одно. Хельвен прижалась лицом к его груди, пытаясь укрыть рвущееся из души горе в темной шерстяной ткани его туники. Адам шептал слова утешения и гладил ее волосы. Под его пальцами они переливались густой шелковистой волной, издавая запахи трав. Тело Адама остро чувствовало прижавшееся тело женщины, грудь и бедра. Обнимавшая Хельвен рука бессознательно опустилась на талию. — Хельвен… — пробормотал Адам, прижавшись к ее волосам, наклонил голову, перебирая рукой густые локоны, отыскивая и целуя щеки и виски, а затем, когда удивленная и обрадованная женщина подняла лицо вверх, Адам поцеловал ее в губы. Навстречу приоткрылся податливый, теплый рот, влажный, как середина цветка. Рука мужчины крепче сжала ее талию и соскользнула по изгибу бедра, еще сильнее прижимая тело к своему. За краткий миг одного сердцебиения тело Хельвен пылко изогнулось навстречу его телу, но тут же шокированный разум вновь взял под контроль восставшую плоть. Хельвен дернулась, как норовистая лошадь, вырывающаяся из-под седла, отвернула лицо, разрывая поцелуй, и с силой высвободилась из объятий. — Нет, нет, Адам! — задыхаясь, вскрикнула она, ошеломленная неожиданным взрывом чувственности, которую давно считала в себе угасшей навсегда. И уж, во всяком случае, воскресшую совершенно не к месту и не ко времени. Хельвен торопливо вытерла рот рукавом, словно желая скорее отогнать вкус мужского рта. Ноги внезапно подкосились. — Боже мой, нет, не надо! — Хельвен… — Адам шагнул к ней, с умоляющим видом протягивая руку. — Это вовсе не… Дрожа всем телом, она отшатнулась от него. — Не прикасайся ко мне! — Хельвен схватила со скамейки брошенную накидку и заговорила прерывающимся от смятения голосом. — Я… я говорю серьезно. Если ты приблизишься еще на один шаг, я закричу и позову стражу! Я тебе не какая-то вислозадая кухонная девка, готовая опрокинуться на спину по твоей малейшей прихоти! Если тебе возжелалось удовольствий такого рода, ты знаешь, где караульное помещение, вот туда и иди! Взгляд Адама помрачнел. В душе одновременно клокотала злость за столь унизительный способ отпора, избранный ею, и стыд за потерю самообладания. Он только молча смотрел на Хельвен, не в силах найти слова. Хельвен упорно не отводила глаз, в воздухе нарастало напряжение. Наконец с легким вскриком Хельвен повернулась спиной и торопливо выбежала из комнаты. — О боже, будь я проклят! — прорычал Адам и бросился следом, лихорадочно воображая, как его арестовывают за попытку изнасилования. Но в темноте споткнулся о чей-то тюфяк и с размаху упал на камышовую подстилку, разбудив кого-то, ответившего бранью на английском языке. Адам грубо огрызнулся на вульгарном диалекте французского и вскочил на ноги. В тусклом свете приглушенного огня он различил храпящих слуг и солдат, коричневатые отблески на отполированном дубовом кресле хозяина замка, стоящем на высоком помосте, уловил ритмичные движения накрытой одеялом парочки и остановил взгляд на дергающихся во сне лапах лежащей собаки. Хельвен не было видно. Адам снова выругался, на этот раз проклиная собственную глупость, и отчаянно ухватил себя пальцами за волосы. Он ведь только хотел ее утешить, совершенно не подозревая, насколько ненадежна грань между желанием утешить женщину, прижимая ее к себе, и желанием женщины вообще. И вот теперь безрассудность обойдется чересчур дорого. От одной мысли об испуганной и разгневанной Хельвен по телу побежали мурашки. Но тут же пришло вспоминание о прижимающемся теплом женском теле, и Адам почувствовал, как его обдала горячая волна, которой он не в силах противостоять. Адам возвратился в покинутое помещение, взял кувшин, с которого на него смотрел дракон с гранатовыми глазами, и свой кубок и уселся искать забвения в вине вместо спокойного сна, который, он точно знал, теперь никогда не придет. Глава 3 Майлс, хозяин поместий Милнхэм и Эшдайк, наблюдал за игрой младшего внука, который подскакивал и делал выпады в стороны, размахивая деревянным мечом и поражая воображаемых противников. Старик глубоко вздохнул и положил больные ноги на скамеечку, предусмотрительно принесенную Хельвен. — Как давно я был даже наполовину таким же подвижным. Смотри, он же носится резвее блохи. — И хотя голос звучал грустно, в глазах деда светилась гордость, ибо в хрупком и миниатюрном мальчике он видел самого себя. По крайней мере сейчас ему казалось, что именно таким он сам был в вольные дни далекого детства. Хельвен тоже наблюдала за своим наполовину кровным братиком и вздрогнула, когда тот с размаху ударил по умывальному сосуду, едва не сбив его на пол. — Мне кажется, что ты слишком много ему позволяешь, дедушка, он тебя совсем измотал, — мягко упрекнула Хельвен, подавая кубок с вином. — Не-а, — улыбнулся Майлс, — для меня большая радость, когда мальчик со мной. Ты знаешь, он сумел сам поймать кролика, и даже освежевал его. Твоя приемная мать обещала к Рождеству сделать ему из этой шкурки подбитую мехом тунику. А он собирается подарить ей лапку в серебряной оправе, чтобы подвешивать на пояс. Хельвен почтительно улыбнулась, но в улыбке не участвовали глаза, в которых сквозила лишь озабоченность. Майлс потянулся к ее пальцам и стиснул ладонь. Хельвен опустила взор на руку старика. Рука была коричневой, густо испещренной переплетением синеватых вен, напоминавших корни дерева, но при этом твердая и основательная, в то время как ее собственная молодая рука с чистой кожей нервно подергивалась. Она закусила губу, метнув на деда быстрый взгляд, на который тот ответил безмятежно спокойным взглядом старости. — Дедушка, пока вы уезжали с Уильямом, у нас был гость. Майлс медленно наклонил голову и улыбнулся. — Знаю. Молодой де Лейси. Эдрик рассказал мне, когда я выходил во внутренний двор. Надеюсь, как только мои старые кости отдохнут до такой степени, что снова захочется в седло, я поеду в Торнейфорд и позову Адама домой. — Он проницательно посмотрел на внучку. — Ты ведь хочешь мне рассказать, что произошло? — Дедушка, я поссорилась с Адамом, — тихо сказала Хельвен и проглотила подступивший к горлу комок, вспоминая инцидент, происшедший позапрошлой ночью. Тогда она пригласила Адама в солярий, выложила свои сомнения, а потом, когда его сочувствие начало оборачиваться чем-то намного более опасным, стала реагировать на это подобно дикому животному, стремящемуся вырваться из капкана. Мало того, она еще обвинила Адама, будто во всем виноват только он, хотя, к ее собственному стыду, это было не так. Ее тело охотно подчинилось зову страсти, и, убегая от Адама, Хельвен в действительности убегала от самой себя. Весь следующий день она отказывалась спускаться в большой зал, ссылаясь на головную боль. И Адам не мог подняться к ней без персонального приглашения. Он обращался с просьбой о разговоре, но Хельвен велела передать через свою служанку Элсвит, что больна. Адам понял намек, быстро собрал своих людей и уехал. Молчание, разделившее их, с того дня такой тяжестью навалилось на нее, что выносить это больше не было сил. — Насколько я помню тебя с самого детства, в подобной истории нет ничего нового, — неодобрительно заметил Майлс. К ним вприпрыжку подскочил Уильям. Хельвен раскрыла рот, но ничего не сказала. Запыхавшийся ребенок несколько мгновений стоял, восстанавливая дыхание, затем одарил сестру сверкающей озорной улыбкой. Меньший из всех сыновей отца, Уильям был щедро наделен от природы роскошными черными локонами, зеленовато-голубыми глазами, как у нее и деда, и крепким костяком, обещавшим надежно служить до конца жизни. — Хельвен, можно мне пойти посмотреть на щенков Гвен? — мальчик состроил умилительную рожицу и выглядел столь же трогательно, как эта самая Гвен, чем вызвал смех Хельвен. — Папа уехал в город вести переговоры с купцами, а мама занята в молочной. Эрик сказал, что надо попросить тебя. Хельвен взъерошила братишке волосы. — Ладно, иди, но будь осторожен, не подходи слишком близко. Она все еще чересчур охраняет своих щенков. — Не буду, обещаю. Мама сказала, что я смогу взять себе одного, как только они вырастут и смогут жить без Гвен. Я уже видел того, который мне нужен, — пятнистый песик с белыми лапами. Я назову его Брит. Хельвен почувствовала, как внезапная острая боль пронзила ее тело от этой детской искренней непосредственности, от умения радоваться маленьким приобретениям, блаженного неведения насчет взрослых забот и проблем, способности забывать плохое сразу, как только высыхали слезы. Уильям еще раз улыбнулся сестре и поднял голову, подставляя лицо для поцелуя. На короткий миг он крепко прижался к ней и, не выпуская из руки меч, выбежал из зала. — И Джудит еще беспокоится насчет Ренарда и его интереса к женщинам! — расхохотался Майлс. — Когда придет время, Уильям даст ему сто очков вперед! Хорошо, что я не доживу до того времени, когда всем чертям станет лихо от его проделок. — Не говори так, дедушка! — требовательно воскликнула Хельвен. — Но это же сущая правда, моя девочка. И мы оба это хорошо знаем. Последнее время я живу взаймы. И когда пробьет час уйти, скажу тебе честно, буду только рад. — Старик откинулся на резную спинку дубового кресла, сложив ладони у подбородка. Глаза Майлса все так же искрились весельем, голос звучал ровно и уверенно, без дрожи, нередко свойственной старым людям. Лицо Майлса не носило печати болезни, подтачивающей его изнутри. И все же последнее время ему не удавалось долго сохранять энергию и работоспособность. Приходилось экономить силы подобно тому, как домохозяйка старается уберечь задуваемое ветром пламя. Старику шел восемьдесят первый год. До такого возраста редко кто доживал. Медленно и неумолимо тело переставало подчиняться его воле. — Ну, так вот, — ласково произнес старик, — теперь поговорим о твоей ссоре. Неужели ничего нельзя исправить? Поначалу неохотно Хельвен рассказала всю историю, умолчав подробности о подозрительном серебре в сундуке Ральфа. — Дедушка, знаю, что должна была вести себя более тактично, но просто испугалась. Ведь он сначала просто хотел утешить меня, а потом вдруг принялся меня целовать… Майлс прикрыл глаза, представив Адама де Лейси таким, каким его помнил: спокойный молодой человек с серьезным выражением лица и смотрящими прямо темно-карими глазами под спускавшейся на лоб копной золотистых волос. Отменный наездник, ловко обращавшийся с мечом и еще лучше с копьем, Адам совсем не походил на человека, способного на безрассудный шаг, как утверждала Хельвен. Старик задумчиво посмотрел на внучку, прекрасно понимая, что та рассказала не все, и понимает, что он об этом догадался. Это было видно по тому, как Хельвен потупила взор, и щеки ее порозовели. — Глупо, — фыркнул Майлс, — но удивляться нечему. Отчасти ты сама виновата. Не нужно зеркала, чтобы понимать, что ты нравишься мужчинам. Об этом всегда можешь узнать по тому, как они смотрят на тебя. — И вовсе не виновата! — возмущенно заметила Хельвен. — Ты не дала мне договорить. Я просто хочу добавить, что любой молодой мужчина, оказавшись с тобой наедине, причем по твоему же приглашению, да еще за полночь, вполне мог перейти грань, о которой даже и не подозревал. Ведь его первым побуждением было утешить тебя. Насколько мне известно, Адама де Лейси никак не назовешь бабником. У твоего отца никогда не возникало проблем с Адамом, которые доставлял ему молодой Майлс своим распутством. — Так ты считаешь, что я должна извиниться перед ним? — деревянным голосом спросила Хельвен. — Не обязательно, но подозреваю, что ты была несколько груба и из мухи раздула целого слона. Хельвен опустила голову и стала теребить эмалевые звенья, вплетенные в пояс. Преклонный возраст ее деда не отразился на остром и проницательном уме, и от его испытующего взгляда молодой женщине стало неуютно. Она быстро выпалила: — Дедушка, пожалуй, ты прав. Я постараюсь исправить ошибку. Старик молча задвигал кадыком, и Хельвен заметила, что щетина на шее деда совсем серебряная. — Не худшим вариантом для тебя было бы выйти за Адама де Лейси замуж, — снова заговорил старик, внимательно глядя на внучку. — Парень явно неравнодушен к тебе, к тому же имеет очень хорошую репутацию и в пограничье, и в королевских кругах. — Дедушка, да разве это возможно, это ведь то же самое, что выйти замуж за одного из братьев, — и добавила, оправдываясь, — к тому же о моем будущем уже практически договорились. — Я понимаю, — согласно кивнул старик. — Значит, ты по-прежнему готова принять предложение де Мортимера? — Да, дедушка. — Хельвен бросила взгляд из-под черных ресниц. — После жизни с Ральфом я буду благодарна любому мужчине, чьи отлучки не станут доводить меня до припадков бешеной ревности. — Хельвен… — начал Майлс, но не смог закончить, так как внезапное сильное утомление овладело им. Возникло такое чувство, словно вся жизненная энергия медленно выливается из тела и исчезает в камышовой подстилке. — Дедушка, с тобой все в порядке? — Хельвен вскочила на ноги, перепуганная внезапно посеревшим лицом старика. — Ну-ка, выпей еще немного вика. Майлс сначала смотрел, как она берет кувшин, но вдруг закрыл глаза. Ощутив, что в руке оказался кубок, старик снова посмотрел на окружающий мир, но не мог избавиться от ощущения, что его собственные веки стали тяжелыми, как монеты, которыми прикрывают глаза покойникам. — Прости меня, дедушка, мне не стоило взваливать на тебя груз моих проблем. — Голос внучки дрожал. Майлс протянул свободную руку вперед и легким касанием дотронулся до лица склонившейся внучки. Щеки у нее оказались влажными. — Не-а, милочка, не надо тревожиться, — он с трудом изобразил улыбку. — Все в порядке, просто я устал. Мы с тобой поговорим после того, как я немного отдохну. — Это не обязательно, дедушка. Я помирюсь с Адамом, а потом, как только Варэн возвратится из Нормандии, соглашусь на его предложение, вот все и уладится. Пойду-ка я позову маму. — Деточка, может, лучше расскажешь мне все сначала? — хриплым шепотом обратился старик, но слов его уже никто не слышал, так как молодая женщина выбежала из зала, высоко подобрав юбки. Глава 4 Обливаясь потом под ослепляющим солнцем, Адам закрыл глаза и жадными глотками стал пить вино прямо из бурдюка. Напротив Обри ФицНигель опустил острый конец меча прямо в пыль и вытер лоб тыльной стороной ладони. — Ты давно не практиковался, — улыбнулся ФицНигель, который тоже от души утолил жажду и, удовлетворенно вздохнув, добавил: — Если бы мы дрались острыми лезвиями, а не этими костяными игрушками, я бы мог тебя убить. — Нет, — улыбаясь, уверенно возразил Адам. Практика — всего лишь практика, повторение движений во время быстрого воинственного танца атак и отступлений. Такая практика постепенно доводила движения до совершенства, и являлась совершенно необходимым этапом подготовки, но не предусматривала смертельных поединков и не воспринималась, как настоящий бой. Только в настоящей схватке возникало неподдельное леденящее душу и восхитительно острое чувство противостояния собственного мастерства с мастерством другого воина, когда знаешь, что ставкой будет либо твоя, либо его жизнь. А поскольку Адам совсем не хотел убивать своего офицера, то, как и напарник, использовал для упражнения меч с тупым лезвием. Обри утолил жажду, закупорил бурдюк и перебросил его Остину, для обучения которого отчасти и был затеян тренировочный поединок. — Хочешь сразиться на заклад? — с вызовом предложил Адаму немного отдохнувший рыцарь и, поплевав на ладони, поднял щит и встал в боевую стойку. Адам обтер правую руку о поножи и снова взялся за рукоятку меча. — Жаль лишать тебя честно заработанных денег, — парировал он, меняя позицию на песчаной тренировочной площадке поместья Торнейфорд. Когда Обри напал, Адам подпрыгнул над просвистевшим низко над землей лезвием меча и неожиданно оказался у неприкрытого бока рыцаря, затем обманным движением вынудил соперника выставить щит и ударил снизу. Обри отпрянул назад, словно перепуганный заяц, и шумно перевел дыхание. Адам рассмеялся и усилил натиск. Со стороны главных ворот послышался конский топот, и вскоре во двор замка въехал небольшой отряд. Появились конюхи, выбежал слуга и стал что-то говорить оруженосцу Адама. — Господин Адам, — крикнул Остин, — прибыл Майлс ле Галуа. Он пригнал несколько коней и хочет с вами переговорить. Адам не рассчитал силу следующего удара, потерял равновесие и увидел выставленный снизу меч, под которым яростно сверкали слезящиеся глаза Обри. Адам раздраженно отпихнул меч упавшего рыцаря в сторону. — Простите, господин, — виновато прикусил губу Остин. — Ничего, я сам виноват. Не сосредоточился. — Адам протянул затупленный тренировочный меч юноше. — На, становись и постарайся отработать не хуже, чем я. — Нет ничего проще, — шутливо бросил Обри. Адам поднял вверх два сцепленных пальца, приветствуя недавнего соперника, сбросил на землю щит, поднял рубаху традиционным для англичан жестом и небрежно накинул ее на одно плечо. Затем направился через проход между двумя сараями в главный двор замка. Старик осторожно спешивался с гнедого боевого коня из конюшен Ральфа. Позади Майлса, с мечтательной миной на лице, ослаблял подпругу у гнедого жеребца Ренард. Немного поодаль резво топталась привязанная к его седлу пегая лошадь. — Лорд Майлс! — Адам с неподдельной радостью бросился навстречу, протягивая старику жесткую ладонь. — Вот уж, действительно, сюрприз! Майлс хлопнул по протянутой руке. — Так и задумано, — тепло ответил он, иронически оглядывая полуодетого Адама и перепачканную землей рубашку на его плече. — Я упражнялся на мечах, да что-то сегодня неважно получается. Даже рад, что закончил. — Свободной рукой Адам отбросил со лба потемневшие от пота волосы. — Дедушка пригнал лошадей тебе по пути домой, ведь ты забыл их взять, когда столь поспешно уехал от нас. — Ренард ехидно улыбнулся. — Нечасто мужики удирают от моей сестрички куда подальше, обычно бывает наоборот. Адам окинул юношу холодным взглядом. — Мало кто знает ее так же хорошо, как я. — Или так же плохо, — несогласно помотал головой Ренард. Он ласково погладил бархатистую морду своего Лайярда и окинул быстрым взглядом запасного коня, метиса серой окраски. — На нем сидишь, как на шелке. По сравнению с ним старина Звездный Свет шершавый, словно дерюга. Майлс улыбнулся, слыша такие откровения. — Малыш, да у тебя развился изысканный вкус к лошадям. — Почему бы и нет, я же наследник, верно? — произнесено было легкомысленным тоном, но в глазах Ренарда, прежде чем он опустил густые ресницы, внимательный наблюдатель мог бы уловить мрачный, если даже не злобный блеск. Со стороны тренировочного двора донеслись звуки лязгающего металла. Ренард соскочил с коня и неторопливо двинулся к площадке, на которой продолжалось состязание на мечах. — Чересчур смышленый парень, иногда даже во вред самому себе. — Майлс отошел в сторону, предоставляя конюхам возможность расседлать боевых коней. Затем и основных, и запасных повели к каменному корыту с водой. — С таким острым языком он когда-нибудь нарвется на неприятности. Жизнь научит не болтать лишнего. — Ренарду еще нет и шестнадцати, а большинство парней в таком возрасте весьма несдержанны, — отозвался Адам, вспоминая о недавних прегрешениях своего оруженосца. — Э, нет, просто ты успокаиваешь себя, вместо того чтобы его проучить. — Майлс с тяжелым вздохом уселся на каменную ступеньку, упершись ладонями в колени. Адам рассмеялся, кивком признавая согласие со словами старика, и подал знак слуге. — Вы останетесь поесть? Майлс наклонил голову и задумчиво добавил: — Не-а, он все-таки хороший мальчишка. Ему велели проводить меня до дома. Отчасти хотели, конечно, отдохнуть от него несколько дней. Но Ренарду надо уже привыкать и к ответственности, и к умению повелевать подчиненными. А другая причина в том, что несколько дней назад мне было совсем плохо. Взгляд Адама посерьезнел. Майлс махнул рукой, и на лице возникла гримаса отвращения. — Собственно, ничего серьезного, сам виноват. Просто выдохся, пытаясь на равных бегать с шестилетним мальчуганом. Правду говорят, что старики впадают в детство. Но, Господь свидетель, я поплатился за свою глупость. Джудит и Хельвен два дня держали меня в постели и поили поссетом[1 - Поссет — горячий напиток из молока, сахара и пряностей, створоженный вином.], да еще никого ко мне не пускали. — В глубине глаз старика, глубоко посаженных на морщинистом лице, засветились озорные искорки. — Тогда я им заявил, что лежать покойником в часовне было бы веселее, и вдобавок превратился в совсем несносного больного, так что женщины в конце концов образумились и только что не вытолкали меня из замка! — Майлс взглянул на шумно фыркавших у поилки лошадей, чьи тени причудливо переплетались на истоптанной копытами земле. Лицо старика вдруг стало снова серьезным, и он пристально взглянул на Адама. — Хельвен рассказала мне, почему вы повздорили. Адам сбросил рубашку прямо на землю и уселся рядом, повернувшись спиной к Майлсу, так чтобы тот не мог видеть выражения его лица. — Ах, вот так? — безразличным тоном откликнулся он и, ухватив пальцами пучок травы рядом с ногой, резко вырвал его из высохшей почвы. Но, даже не видя лица молодого мужчины, Майлс безошибочно определил, как напряглись его мускулистые плечи, почувствовал резкую перемену в настроении и мысленно возблагодарил Бога, что Ренард ушел осматривать площадку для состязаний. Старик кивнул в сторону трех жеребцов: — Хельвен прислала тебе коней в знак своего извинения. Она мучается угрызениями совести и признает, что поступила с тобой нечестно. — Морщины на старом лице сделались резче у рта и глаз. — Она такая же упрямая, как и ты. — Хельвен вам обо всем рассказала? Майлс развел руками. — Не более того, что обычно готовы доверить другому все женщины. Полагаю, это — всего лишь прилизанная и упрощенная версия случившегося. Начнем с того, что Хельвен не объяснила, как вы глубокой ночью оказались в солярии вдвоем. Адам пристально посмотрел на старика и опустил взгляд на зажатый между пальцами кусок травянистого дерна. — Мы также разговаривали о Ральфе и о некоторых признаках предательства. Хельвен беспокоилась, и я тоже встревожился, когда она мне рассказала, — вполне очевидно одно вытекало из другого. — Хочешь рассказать мне об этом? Я имею в виду, насчет Ральфа? Адам отбросил пучок травы, быстрым и гибким движением тела, которому не мог не позавидовать Майлс, встал на ноги. — Нет. — Он повращал левым предплечьем, стараясь унять мышечную боль, и перевел взгляд на коней. — Пока нет. Майлс пожал плечами и тоже поднялся на ноги, но ему это пришлось проделать с большой осторожностью. Тем не менее острая боль раскаленным кинжалом пронзила колени старика. Адам подошел к трем жеребцам и стал осматривать их со всех сторон, действуя умело и искренне восхищаясь достоинствами животных. Он погладил морду Лайярда, и жеребец боднул его головой и заржал, закусив удила. Адам взял в руку уздечку и повел коня по направлению к тренировочному двору. На лице мрачной гримасой отразилось все нынешнее настроение. Итак, ему предложили мир. Что ж, теперь надо с достоинством принять предложение и забыть о случившемся. — А что касается меня, мне очень жаль, — снова заговорил Майлс, прихрамывая рядом с Адамом. — Если бы ты не рос в детстве рядом с Хельвен, она не стала бы вечно клеить на тебя ярлык «братика». И если хочешь знать мое мнение, ты ей подходишь гораздо больше, чем этот чванливый петух, за которого она собралась замуж. Они шли через густую тень, образовавшуюся между двумя сараями, и Адам не заметил брошенного в его сторону быстрого оценивающего взгляда. В этот момент он думал о внезапно возникшем ощущении «гусиной кожи» во всем теле и знал, что причина не в прохладе затененного коридора. Очень хотелось со всей силы врезать кулаком в деревянную стенку сарая и заорать, что с него хватит! Хватит считаться ее братом, которым он никогда в действительности не был и никогда не будет. Адам и Майлс снова оказались на залитом солнцем пространстве, но теперь старик поглядывал на молодого человека со скрытым удовлетворением — он только что получил подтверждение своим подозрениям. Адам не произнес ни слова, но лицо его так переменилось в цвете, что могло казаться мертвенно-бледным, если бы не следы загара от проведенного в седле лета. Майлс осторожно прикоснулся к руке молодого мужчины. — Ты в порядке? Адам вздрогнул. — Да, конечно, — промолвил он пересохшими губами, затем подхватил поводья и вскочил в седло. Ведомый опытной рукой, Лайярд рысью поскакал через тренировочный двор к охапке турнирных рыцарских копий, прислоненных к стене. Рубившиеся на мечах мужчины остановились и повернулись в сторону Адама. Обри припал к бурдюку с вином и, сделав изрядный глоток, передал сосуд Ренарду. Обнаженный до пояса юноша держал в руке меч из китовой кости и большой треугольный щит. Адам свесился с седла и ухватил одно из копий, после чего поскакал на другой конец двора к специальному щиту для отработки ударов копьями, закрепленному на столбе. С легкой улыбкой Майлс подошел к группе замерших в ожидании мужчин и остановился рядом с внуком. — Работает во французском стиле, — с интересом и явной завистью заметил Ренард, глядя, как Адам взял копье под мышкой наперевес и рывком поднял Лайярда на дыбы. — Потому что это и есть французское упражнение, — отозвался Обри. — К тому же, держать под рукой удобнее, чем вверху. Из такого положения получается гораздо более сильный удар. Ренард покачал головой. — Я пробовал, но, господи, как же это трудно! — Смотри, — прервал его Обри, жестом призывая к молчанию. — Попридержи язык и учись. Тренажер для ударов копьями представлял собой посаженную на ось перекладину, на один конец которой закреплялся щит, а на другом висел мешок с песком. Задача упражнения состояла в том, чтобы ударить копьем точно в центр щита и вслед за этим избежать столкновения с тяжелым мешком, который запросто мог вышибить несущегося всадника из седла или нанести ощутимые ушибы. Рыцари, овладевшие этим искусством, получали заметное преимущество на поле боя. Адам пригнулся, укрываясь щитом, и направил копье на уровне шеи своего скакуна под наклоном в сорок пять градусов. Затем он натянул поводья, и Лайярд стал пританцовывать влево-вправо передними ногами. — Хах! — крикнул рыцарь и привстал на стременах. Лайярд стрелой понесся вдоль по дорожке ристалища, выбивая копытами клубы пыли. Солнечные блики стремительно перебегали со звеньев удил на железные стремена и ярко-рыжую шкуру гнедого. Тот двигался свободно, не прилагая никаких усилий, земля быстро уносилась под ногами коня, и каждый удар копыт, будто молотом по голове, выстукивал слово «брат», стремясь вбить это слово так же крепко, как те четыре крупных гвоздя, которыми был обозначен центр щита из липовых досок. И этот щит приближался с неумолимой быстротой, угрожая сбросить несущегося вскачь человека. Едва заметным движением Адам подправил наклон копья, острие ударило точно в намеченное место щита. Звук удара слился с громким воплем, в который рыцарь вложил всю накопившуюся и давно ждавшую выхода злость. Но для зрителей это прозвучало, как крик радости и триумфа. Поразив цель, Адам низко пригнулся к луке седла, и зарылся лицом в развевающийся вихрь белой гривы. Мешок с песком стремительно повернулся на столбе и мощным ударом рассек воздух над прижавшейся к крупу животного обнаженной спиной мужчины. Лайярд проскакал вперед до самого конца дорожки, где Адам выпрямился и, натянув поводья, развернул коня. Затем вновь ударил каблуками бока животного и начал второй заход. Взбивая пыль копытами, они примчались к дальнему концу дорожки и снова пустились вскачь по направлению к столбу. Копье еще раз вонзилось в щит, и тяжелая масса песка рванулась по дуге, угрожая смять и отбросить всадника. Адам увернулся, натянул уздечку и швырнул копье острием вниз на землю. Не стоит загонять отличного жеребца лишь ради того, чтобы выплеснуть злость и раздражение. Да и вообще все это бессмысленно. Рыцарь взглянул на дрожащее ясеневое древко, рывком вытащил острие из земли и шагом пустил Лайярда в сторону зрителей. — Господи боже! — Ренард округлившимися от восхищения глазами уставился на Адама. — Не хотел бы я столкнуться с тобой в бою! Обри ФицНигель тоже окинул своего господина взглядом своих белесых глаз, в которых застыло удивленное выражение. Он умел отличать Адама тренирующегося от Адама сражающегося. Только что перед ними на короткое время предстал неудержимый и безжалостный Адам-боец. В отличие от молодых Майлс не проявил никаких эмоций и был, на первый взгляд, погружен в свои мысли. Но стоило Ренарду начать восторженно требовать у Адама подробных объяснений техники упражнения, как старик грубо оборвал юношу по праву старшего. — Ничего особенного, — вымученно улыбнулся Адам, соскакивая со спины Лайярда. — Каждому из нас в свое время приходится чему-то учиться, не так ли? Глава 5 Франция Уильям ле Клито, претендент на герцогство Нормандии и корону Англии, удерживаемый в настоящий момент твердой рукой его дядюшки Генриха, отослал прочь девушку, сидевшую у него на коленях, и бросил сердитый взгляд на безукоризненно одетого человека, потягивающего вино на сарацинской кушетке в другом конце комнаты. — Ты говорил, все будет просто, — обвиняющим тоном заговорил ле Клито и продолжил притворно высоким передразнивающим голосом: — Всего одна удачно пущенная откуда-нибудь сверху со скалы стрела или неожиданное нападение из засады в лесу, а может, даже повторение истории с «Белым Кораблем» — и, тем не менее, вот она уже в безопасности, в Лондоне, при дворе своего папаши! И ведь нет ни одной царапины, доказывающей, что был хоть какой-то прок от твоих усилий! А теперь все бароны и епископы готовятся присягнуть ей на верность! Варэн де Мортимер погладил коротко подстриженную бороду цвета льна и окинул своего раздраженного собеседника недовольным взглядом, впрочем, никак не отразившемся на крупном красивом лице. Ле Клито — принц. Но принц без владений. Король Генрих отнял у своего родного брата, отца ле Клито, сначала Англию, затем Нормандию, а потом и свободу. Однако, прислушавшись к угрызениям совести и протестам дворянства, оставил на свободе его сына. Мальчик вырос и стал мужчиной, а теперь заявил о своих правах на английскую корону. Кровное право ле Клито не уступало праву Матильды, и даже превосходило его, ведь отец Уильяма был старшим сыном Вильгельма Завоевателя, а Генрих — всего лишь младшим. Новая молодая жена короля, слава богу, оказалась неспособной произвести на свет наследника, и единственной серьезной помехой оставалась Матильда. — Все верно, — терпеливо ответил де Мортимер рассерженному молодому человеку. — И все оказалось бы действительно просто, не будь при ней слишком профессионального эскорта, тогда как мне ты подобрал сущих идиотов. Мы делали несколько попыток, однако де Лейси всякий раз оказывался начеку. — То есть он знал? Варэн раздраженно дернул плечами. — Кое-какая информация просочилась к нему, но я это пресек. Главная причина наших неудач в том, что он оказался слишком опытным в стычках такого рода, и никак не получалось застать его врасплох. Когда человек рос и учился у таких спецов, как Майлс ле Галуа и Гийон де Равенстоу, нельзя надеяться, что в ратном деле он окажется простофилей. Люди из охраны Матильды получили ранения, но не смертельные. Девушка уселась на ковер перед очагом и, обиженная тем, что на нее не обращают внимания, высоко задрала подол платья. Расстегнув подвязку, принялась снимать с изящного белого бедра чулок, делая это неторопливыми дразнящими движениями. Ле Клито вздрогнул, перевел взгляд на свою любовницу. Та незамедлительно послала в сторону де Мортимера улыбку, полную коварного удовлетворения. — Не так уж много за те деньги, которые мы истратили на получение информации, — ворчливо бросил ле Клито де Мортимеру. — Лучше бы поберегли время и средства. «Время короля Луи, да и средства его же», — цинично подумал Варэн. Уильям ле Клито не располагал собственными деньгами, и все надежды возлагал на врагов Генриха, которые охотно оказывали претенденту помощь, дабы он и далее оставался угрозой спокойствию своего дядюшки. — Я рассчитываю частично возместить затраты до наступления Сретения Господня, — с улыбкой сказал де Мортимер, разглядывая любовницу ле Клито. Лакомый кусочек, но не идущий ни в какое сравнение с подарком, который ждет его дома. Ле Клито удивленно приподнял брови. — Но каким образом? Варэн опустил взгляд на собственные ногти и залюбовался колечком на мизинце. — На ближайшей галере я отправляюсь в Англию, где мне предстоит женитьба на вдове нашего информатора. Ле Клито хотел рассмеяться неожиданной шутке собеседника, но быстро догадался, что тот говорит серьезно. Подавшись вперед всем телом, принц приоткрыл рот. — Что-что? — В результате я смогу вполне легально прибрать к рукам серебро и что там еще у него накоплено в сундуках. Мне достанется замок и три поместья, а также кровное родство с графом Равенстоу, чья дочка и есть та самая вдовушка — и, надо сказать, очень красивая вдовушка. По сравнению с ней твоя девка — просто старая карга. Ле Клито уставился на Варэна тусклым взглядом, но вскоре опомнился и засмеялся. — Ах ты, хитрый ублюдок! — Бог помогает тому, кто заботится о себе сам. — Де Мортимер с равнодушным лицом потер кольцо о дорогую отороченную мехом тунику. — А дама уже дала согласие? — Ле Клито поднял кубок с вином и, улыбнувшись, взглянул на собеседника, жестом подзывая к себе девушку, сидящую на ковре с угрюмым видом. — Не ожидаю никаких сложностей. — Варэн поднялся, величавым движением распрямляя могучий торс. — Последние несколько месяцев я старательно обхаживал ее и откровенно переговорил с ее отцом. Мой отец дружен с ним и очень хочет, чтобы такой брак состоялся, поэтому некоторые приготовления проделаны и с этой стороны. Теперь единственное, что осталось — получить разрешение у твоего дяди Генриха, поскольку владения ле Шевалье некогда были подарены именно им. У меня нет причин опасаться, что он откажет. — Де Мортимер ехидно улыбнулся. Девушка уютно устроилась рядом с ле Клито и провела рукой по видневшемуся из-под расстегнутой рубахи треугольному островку темных волос на груди молодого человека. — Да, все складывается как нельзя лучше для тебя, — пробормотал принц. — Туго набитый кошелек и жаркая постель, но чем это обернется в будущем? Я наследник по прямой мужской линии от моего деда Завоевателя, я старший сын его старшего сына. И ты намерен бросить меня и склониться пред властью моего дяди, согласиться, чтобы тобой правила эта своевольная сука вместе с тем беспородным кретином, которого подберут ей в мужья где-нибудь на помойке? Варэн поморщился. — Присягать на верность от наших владений будет мой отец, а вовсе не я. Ты же знаешь, я скорее соглашусь понюхать у дьявола под хвостом, чем соединить руки с этой тварью в знак присяги на верность. Но в Виндзор на присягу поеду, потому что просто нельзя не поехать. После дам тебе знать, как все было. Там я разберусь, кому мы сможем доверять, и кто будет готов нарушить клятву при удобном случае. В первую очередь, конечно, Бигод. — Де Мортимер задумчиво пожал плечами. — Мне пришлось ликвидировать ле Шевалье, он стал работать на оба лагеря, но и без него у меня имеются контакты при дворе. Умелая рука девушки полезла вглубь, и ле Клито наклонился поудобнее, предоставляя ей свободу действия. — Надо бы тебе еще раз жениться, — посоветовал Варэн, поднимая занавесь у выхода. — Нечего плодить ублюдков. Поспрашивай у своего дяди. Он произвел на свет целых двадцать два бастарда, однако ни одному из них не светит корона. Глава 6 Пятнистая сука зевнула и стала энергично скрести лапой в нежной ложбинке у себя за ухом. От таких усилий ошейник даже соскользнул с привычного места. Рядом барахтались и играли четверо щенят, ясноглазые, толстопузые и любознательные. Сверху из незашторенного окна столбом падал солнечный свет, лаская пушистую нежную шкурку малышей и подсвечивая изящные рыжие и серые пятна на крепкой спине их матери. Джудит резала ножницами алый бархат, размеченный на швейном столе, от усердия даже высунув кончик языка. Ткань предназначалась для придворного костюма Ренарда, и оставалось совсем мало времени на шитье, ведь уже давно шел ноябрь, время забоя скота. Мальчик продолжал расти, его лучшая туника, сшитая в середине лета, уже была коротка в рукавах и едва доставала до колен — а должна быть гораздо ниже. Этот наряд был сшит из ткани сочного темно-голубого цвета, щедро украшенной серебряными и алыми нитями. Звякнули кольца портьеры. Вошедшая Хельвен ойкнула, споткнувшись о любопытного щенка. — Ты закончила? — Джудит ловко вырезала угол. Ножницы резво щелкали, впиваясь в бархат. Женщина критически оглядела разостланную перед ней роскошную ткань. — Пока что да. — Хельвен взяла из ящика маленькую баночку мази из ароматизированного гусиного жира, извлекла солидную порцию и стала втирать в сухие, покрасневшие от холода руки. Трех свиней забили на засолку, и руководство работой не обошлось без ее непосредственного участия. Отмывать экскременты из свиных кишок, чистить ножом и перекладывать сухой солью, чтобы потом использовать для набивки колбас, — настоящее мучение. Но не меньшим испытанием было бы долгое сидение над шитьем, и Хельвен, поразмыслив, предпочла мыть кишки для колбасных оболочек. — Я оставила Марию набивать пузыри лярдом, а Гита с Эдит делают рассол. Попозже пойду проверю, но они это уже сто раз делали, должно получиться нормально. Томас занялся окороками. Но до Рождества нам надо запастись солью. — Знаю, — Джудит довела разрез до конца и отложила ножницы. — Раз уж ты пришла, можешь помочь мне сколоть куски булавками. Хельвен скривилась, а Джудит не сдержала улыбки. — Надо, надо тебе вспомнить это дело, — ласково подтрунивала она, — скоро у тебя снова появится мужчина, и надо будет шить ему одежду. Хельвен почувствовала, как щеки залила краска. Она судорожно схватила подушечку для булавок и возразила: — Еще ничего не улажено. Я знаю, что папа получил от Варэна письмо с предложением брака, но это еще должен одобрить король — и я сама, кстати, тоже. К тому же, Варэн до сих пор в Нормандии. — Но ведь вот-вот вернется? — Джудит начала аккуратно скалывать вместе вырезанные куски ткани. Ее пальцы работали уверенно и быстро, но вдруг женщина замерла и задумчиво взглянула на приемную дочь. — В определенном смысле, как мне кажется, для тебя, чем раньше это случится, тем лучше. — И для тебя тоже, мама. Взгляд Джудит стал более суровым, но обиды в нем не было, она даже слегка улыбнулась. Несколько недель, проведенных в обществе друг друга, мало-помалу превратили их теплые поначалу отношения в не самую приятную, но вынужденную обязанность. — Да, — усмехнулась графиня, — и для меня тоже. Давно мечтаю о мире и спокойствии! — Но тут же посерьезнела. — И все же, дочь моя, ты должна быть абсолютно уверена, что брак с Варэном действительно необходим для тебя. Ты ведь знаешь, мы с твоим отцом никогда не станем принуждать тебя против воли. Хельвен глубоко вдохнула, собираясь подтвердить, что всерьез хочет этого брака и окончательно решила выйти замуж. Однако вопреки осознанному намерению губы прошептали совсем другие слова. — Мама, ты и впрямь считаешь, что Варэн — подходящая пара? Джудит поджала губы, размышляя над услышанным, не забывая при этом вкалывать очередные булавки в ткань. — Да, подходящая, — наконец прервала она молчание. — Но будет ли Мортимер хорош для тебя, покажет время. Ты же знаешь его с детства. Он честолюбив, ни во что не ставит мнение других, а уж к чувствам людей глух, как стена. Рассчитывает, что ты станешь украшением его спальни и праздничного стола, как подобает человеку его положения. — Нет сомнения, ты ни в чем не будешь испытывать недостатка. Варэн всегда отличался щедростью. Осмелюсь предположить, что у тебя даже будут специальные служанки для швейной работы. — Графиня улыбнулась, но тут же добавила серьезным тоном: — Но если ты рассчитываешь, что сможешь выходить из позолоченной клетки, я бы советовала подумать еще. Для Варэна де Мортимера ты будешь призом, тем более ценным, чем сильнее другие мужчины станут ему завидовать. Именно это будет наиболее важным, а вовсе не ты сама. — Я понимаю, мама, и меня это не беспокоит, — убежденно ответила Хельвен. — По сути дела я даже… — Хельвен, к тебе гость, — объявил Ренард, неторопливой походкой вошедший в комнату. Он жевал кусок пирога с яблоками и корицей, который стащил прямо из-под носа негодующей поварихи. Узкие серые глаза юноши светились лукавством. — Варэн? — Хельвен отложила подушечку с булавками и подняла руки, проверяя, на месте ли вуаль и не расплелись ли косы. — Не угадала, — весело отозвался брат, проходя в середину комнаты и запихивая в рот остатки пирога. У камина он наклонился и взял одного из щенков гончей. Щенок пытался вырваться или хотя бы лизнуть парня розовым язычком. — Адам де Лейси. Хельвен густо покраснела, поначалу решив, что прибыл Варэн де Мортимер. Теперь же вся краска отхлынула от лица, и молодая женщина стала мертвенно-бледной. Руки безжизненно опустились. — Адам? — неуверенным голосом повторила она, — зачем он хочет меня видеть? Ренард ехидно улыбнулся, отклоняя голову вбок, чтобы увернуться от неистовых попыток щенка все-таки лизнуть человеческое лицо. — Возможно, желает назначить еще одно полуночное свидание в солярии, — предположил он. — Ренард! — графиня сердито оглянулась на сына. — Если бы ты так же усердно упражнял свои мозги, как мелешь языком, тебя бы уже давно все уважали за твой ум! — Ну, извините, — юноша давился от смеха, и было ясно — он ничуть не усовестился и уверен, что сумеет снова заслужить благосклонность родных благодаря своему неотразимому мальчишескому обаянию. — Он пригнал обратно лошадей. Ты ведь говорила, что хочешь их продать в Виндзоре, так ведь? Не сомневайся, тебе придется увидеться с Адамом. — Ренард положил щенка на согнутую руку, словно младенца, пощекотал ему розовый животик и ленивой походкой подошел к швейному столу, без особого интереса разглядывая творение своей матери. Та неодобрительно глянула на сына, как-то сразу словно уменьшившись рядом с его рослой фигурой. На лице начинающего взрослеть пария еще виднелись запоздалые признаки детства. Незамеченные крошки от пирога прилепились к верхней губе, над которой уже явственно проявлялись точки выбритых волосков. Алый бархат будет ему очень к лицу. Ренард вырос высоким, как Гийон, и темноволосым, с серо-дымчатыми глазами, как у его деда, короля Англии. Похоже, что от того же деда досталось и едкое умение острить, особенно ужасное в сочетании с фатальной юношеской бестактностью. Боже мой, это же будущий граф Равенстоу, и вся ответственность за его будущее до сих пор лежит на ней! Ренард чмокнул мать в щеку и насмешливо взглянул в сторону сводной сестры. — Может быть, ты хочешь отправить меня вниз с сообщением, что слишком занята шитьем? При мысли о том, что Ренард может и впрямь брякнуть такое, Хельвен охватил настоящий испуг. Она отложила булавки в сторону, подавляя желание воткнуть несколько штучек в брата, а не в его новую тунику. — Нет, Ренард, зачем же лгать, к тому же я буду рада его увидеть. Одно недоразумение не сделает нас пожизненными врагами. — Хельвен насмешливо взглянула на брата. — А что ты вообразил себе, что такого произошло между нами в солярии? Впрочем, зная, чем у тебя вечно голова занята, даже не буду спрашивать. Смотри, щенок тебя обмочил. — Что? — Ренард осмотрел себя, выругавшись, опустил щенка на пол и принялся стягивать с себя тунику, не обращая внимания на строгие упреки матери за сквернословие. Между тем Хельвен ушла. Как глупо быть такой боязливой, думала Хельвен, спускаясь по винтовой лестнице, ведущей из башни в зал. Глупо так нервничать. — Это мой брат, — твердила она себе, искренне желая, чтобы это было правдой. Однако утверждение из далекого прошлого рассеялось без следа, уступив место образу мускулистого поджарого обнаженного воина в ванне. — Нет, вовсе не глупо, — поправила себя Хельвен, — нельзя не бояться опасности и не беспокоиться, когда приходится сталкиваться с ней лицом к лицу. Адам был во дворе, занятый беседой с Эдриком. Он сбросил с плеч меховую накидку, и холодный солнечный свет играл разноцветными бликами на кольчуге и затейливой резьбе пряжки пояса для меча. Конюх держал под уздцы двух коней — Чародея и Весельчака. Поводья Лайярда держал сам Адам и, разговаривая со слугой, свободной рукой поглаживал гнедую шею коня. Хельвен глубоко вздохнула и, собрав все мужество, шагнула навстречу. — Адам, ты хотел меня видеть? Он повернулся. На его лице появилась вымученная улыбка. Рука, гладившая коня, скользнула вниз. — Да, хотел. — Может быть, пройдем в зал? Адам помедлил. Было видно, как нерешительность борется с вежливостью. В глазах застыло настороженное выражение, а на лице — бесстрастная маска, лишенная каких-либо эмоций. Ральф тоже всегда скрывал чувства под маской, но на его лице все привыкли видеть постоянное выражение балагура и весельчака. Адам передал Эдрику уздечку, учтиво наклонил голову и последовал за женщиной. К Хельвен приблизилась служанка, обратившись с вопросом по поводу разделки свиней. Адам остановился, оглядываясь по сторонам. Неподалеку сержант муштровал солдат. Под громкие команды солдаты то опускали копья, задевая наконечниками гравий, то со стуком вздымали их вверх, мгновенно формируя густой частокол. Служанка побежала выполнять указание. Возле главного входа два маленьких мальчика играли в шарики. Один из ребятишек поднял голову и сияющими голубовато-зелеными глазами взглянул на сестру и гостя. — Вы почему не на уроке? — требовательно спросила Хельвен. — Где брат Альред? — Поехал в город с папой. — Уильям скорчил кислую мину. — Мы будем заниматься уроками после обеда. — Мальчик снова перевел глаза на Адама и остановил завистливый взгляд на украшенных позолотой ножнах и рукоятке меча, совершенно лишенной каких-либо украшений. Хельвен посмотрела на Адама. — Уильяма не было здесь, когда ты приезжал в прошлый раз, — заметила она и обратилась к ребенку. — Уильям, это Адам де Лейси, мой приемный брат. Наверно, ты его не помнишь. Адам присел на корточки и взял в руки один из круглых гладких камней. Он оставался невозмутимым, хотя прекрасно понял, что слова Хельвен прозвучали не случайно. — Можно посмотреть твой меч? — смело спросил Уильям, глядя на рыцаря умоляющими глазами. Спохватившись, он добавил: — Пожалуйста. — Уильям, нельзя быть таким… — Ничего страшного, — перебил Адам, старясь скрыть владевшее им напряжение. — Я вел себя так же в его возрасте, стоило только увидеть меч твоего отца — или просто любой меч, который попадался на глаза и был интересен, как настоящий, в отличие от моего игрушечного из китовой кости. Уильям почтительно слушал. Маленький кулачок обхватил обтянутую кожей рукоятку и немного вытащил лезвие. На свету металл сверкнул синеватым отливом. На лезвии виднелись буквы, выполненные инкрустацией из латуни, повторенные несколько раз, образуя узор: О Sancta[2 - Святые.]. Головка рукоятки представляла собой неправильной формы полукруг из отполированной буковой древесины. — Папа сказал, что на следующий год у меня будет свой настоящий меч! — с жаром заявил мальчик. — С хорошенько затупленным лезвием, — добавила Хельвен. — Ты и своим деревянным уже столько всего переколотил! Адам усмехнулся. — Могу представить! — Сочувственно подмигнув мальчику, он мягко забрал у него оружие и вставил в ножны, взъерошил и без того лохматую черную шевелюру и вместе с Хельвен вошел в замок. Хельвен послала служанку за подогретым вином и предложила гостю кресло на возвышении возле жаровни. Адам расстегнул накидку, сбросил на подмост, потом снял ножны и положил их сверху. — Может быть, хочешь снять доспехи? — Хельвен знаком указала на кольчугу, видя, что Адам уселся, вытянув ноги к теплу. Он покачал головой. — Нет, спасибо, я заехал ненадолго. Я не отниму у тебя много времени. Хельвен прикусила губу и опустила взгляд, ей очень хотелось извиниться по поводу неприятного завершения их последней встречи. Но мешало сомнение — пойдет ли примирение на пользу. Ее до сих нор охватывал испуг от внезапно острого физического влечения. Когда-то Хельвен хорошо знала, каким бывает испепеляющий пламень страсти, но не могла забыть и то, как этот пламень угасает. А после только и остается, что сидеть над холодеющими угольками. Служанка принесла вино и поднос с кусками пирога с яблоками и корицей и вышла из зала. В противоположном конце зала солдаты Адама уселись около других подмостей и принялись уплетать ржаной хлеб, поданный огромными караваями, и соленый творожный сыр на большом блюде, запивая сидром из кувшина. Глядя в их сторону, Адам сказал: — Я возвратил тебе жеребцов Ральфа, чтобы ты решила, хочешь ли продать их в Виндзоре. Хельвен налила вина для себя и Адама, избегая смотреть ему в глаза, он тоже старался не встречаться с ней взглядом. — Ну и сколько они стоят? Ты успел выяснить их ценность? — Она говорила торопливо, чувствуя, что волнуется все сильнее. — Гнедой почти полностью обучен и достаточно породистый, он может принести тебе от семидесяти до восьмидесяти марок, — бодрым, словно у профессионального торговца, но холодным тоном сообщил Адам. — Пегий не дотягивает до этого уровня, однако на нем то же самое клеймо, и это позволит выручить за него по крайней мере пятьдесят марок. Если бы я продолжил заниматься с ним всю зиму, он смог бы, пожалуй, добраться до уровня в шестьдесят марок. — А Лайярд? — наигранно деловым тоном спросила женщина. — Вот из-за него-то я и явился сюда. — При этих словах Адам оторвался от созерцания своих солдат и посмотрел в глаза Хельвен. — Я хочу купить его и готов уплатить сто марок. Женщина позабыла свою настороженность и, не скрывая удивления, уставилась на собеседника. — Так много? — ахнула она еле слышно. — Он этого стоит. — Нет, Адам, я с тебя не могу взять такую сумму! — Однако у любого незнакомого покупателя в Виндзоре ты ведь взяла бы, — уверенно заметил Адам. — Но у незнакомца мне не было бы стыдно брать такие деньги. — Хельвен, умоляю тебя, окажи такую любезность, продай мне этого коня. Однажды ты уже отвесила мне оплеуху. Ради Христа, позволь сохранить хоть маленькую частицу собственного достоинства. Ты не можешь представить, чего мне стоило явиться к тебе сегодня! Женщина вздохнула полной грудью, собираясь что-то сказать, но не нашла нужных слов и молча взяла кубок с вином. Отпив несколько глотков, ответила: — Вот как раз это могу представить. Мне так же трудно было заставить себя спуститься из будуара для встречи с тобой. Адам исподлобья взглянул на нее, губы сложились в хорошо знакомую мрачную улыбку. — Мир? — Вам[3 - Pax vobiscum (лат.) — мир вам.], — Хельвен озарилась ответной улыбкой, чувствуя, словно с горизонта уходит огромная черная туча. — Все уладилось, Адам, ради взаимного самоуважения, ты получишь Лайярда, но я не возьму за него такую цену — и прежде чем спорить, позволь напомнить, что я тебе должна за выездку и содержание еще двух коней. Готова принять восемьдесят марок и ни одного пенни больше. — А если Варэн сочтет, что ты нанесла серьезный ущерб его будущей собственности? — с нескрываемым сарказмом спросил Адам. — Тогда Варэн может катиться ко всем чертям… О боже праведный, что это? — Хельвен побледнела. — Что случи… — Адам торопливо оглянулся, следуя за испуганным взглядом женщины, и в другом конце зала увидел Варэна де Мортимера, внезапно появившегося, словно джинн, вызванный заклинанием, однако вполне материального, решительно шагающего по направлению к ним. От быстрой ходьбы плащ развевался, как знамя, а сурово нахмуренные брови над ярко-голубыми глазами ясно говорили: Варэн отнюдь не обрадован увиденной картиной. — Адам, если станешь сейчас что-то затевать, я сама тебя убью, — прошептала Хельвен, поднимаясь во весь рост для встречи будущего мужа. — Я? — насмешливо отозвался Адам. — Да с какой стати я должен что-то затевать? Неужели ты думаешь, мне хочется до конца дней мучиться угрызениями совести? Колени Хельвен внезапно ослабели, как только дошел двойной смысл язвительной реплики. Адаму даже пришлось проявить всю свою ловкость и поспешно подхватить молодую женщину под локоть, видя, что та буквально падает со ступенек помоста. Внизу уже стоял Варэн де Мортимер, упершись руками в пояс меча и разглядывая Адама со смешанным чувством раздражения и глубокой неприязни. Хельвен высвободилась из рук Адама и с теплой приветственной улыбкой подошла принять плащ гостя. Когда она протянула руку к застежке, де Мортимер обнял Хельвен за талию и потянулся ртом к губам. Поцелуй был кратким, но вполне ясно показал, кому принадлежит эта женщина. — Стало быть, ты уже вернулся из долгого похода в обществе нашей императрицы, и даже цел и невредим, — обратился гость к Адаму. — Как будто бы так. — Адам потянулся через стол за своими ножнами и сразу стал пристегивать их к поясу. Де Мортимер рассматривал Адама с презрительным и насмешливым взглядом, словно видел перед собой забавного воинственного ребенка, по всем статьям, безусловно, уступавшего ему, истинному рыцарю. — Ну надо же, — задумчиво продолжил де Мортимер, — будто только вчера я тренировал тебя в том дворе. — На лице Варэна проступила противная усмешка. — Слышал, тебе пошла на пользу та трепка, которую я тогда задал. — Да, Варэн, тот поединок принес мне гораздо больше пользы, чем тебе, — спокойно ответил Адам и повернулся к Хельвен с таким видом, будто совершенно забыл о присутствии другого человека. — Деньги у меня в подсумке. Я пошлю за ними Остина. Что ты решила в отношении Весельчака? — Я… пока не знаю, — запинаясь, пробормотала Хельвен, совсем растерявшаяся среди волн враждебности, явственно исходивших от обоих мужчин. — Еще не успела обдумать. Адам бросил мимолетный ревнивый взгляд в сторону де Мортимера. — Тогда я его оставляю. Если мне не изменяет предчувствие, ты не собираешься продавать его на виндзорской ярмарке. Что же касается другого вопроса, позволь мне заняться этим. Если что-нибудь узнаю, сообщу тебе. Хельвен кивнула. — Спасибо, Адам. — Не думай об этом. — Криво усмехаясь, он набросил на плечи накидку и, так и не притронувшись к вину, быстрым шагом направился мимо Хельвен и де Мортимера к своим людям. — Ты разве не хочешь нас поздравить? — колким тоном бросил ему вслед де Мортимер. — Я ведь, по сути дела, стану кем-то вроде твоего брата после свадьбы, не так ли? Адам не обернулся. Ему было очень трудно пересилить себя, но все же он ответил пересохшими губами, превозмогая отвращение: — Примите мои поздравления. — Затем торопливо вышел из зала, подавляя соблазн совершить сейчас нечто совершенно безрассудное. Оказавшись на дворе замка и вдохнув чистого холодного воздуха, Адам все-таки не удержался и сильно ударил кулаком каменную стену, которая в этот момент заменила красивое и презрительно улыбающееся лицо де Мортимера. От резкого удаpa кожа на руке лопнула и образовались многочисленные кровавые ссадины. Адам посмотрел на выступившую кровь и с глубоким вздохом ощутил, что физическая боль даже приятна, ибо отгоняет прочь мысли, ранящие гораздо больше. — Вот и я на него так же реагирую, — Ренард сбежал по лестнице вслед за Адамом. — Осточертел своим снисходительным видом, обращается так, будто я не старше Уильяма. — Иногда ты от него почти не отличаешься своим поведением. — Ты уезжаешь в Торнейфорд прямо сейчас? Адам осмотрел свои разбитые костяшки пальцев, принесенные им в жертву после слишком длительной выдержки характера, затем кинул безрадостный взгляд в сторону Ренарда. — А что? — Нет, просто так. — Ренард пожал плечами. — Думал поехать с тобой. Звездный Свет совсем застоялся, надо дать ему нагрузку. Да я и сам не хочу оставаться здесь, пока этот Варэн кукарекает и расхаживает возле Хельвен с важным видом, точно петух, захотевший потоптать курицу. Ты заметил, сколько колец он напялил себе на пальцы? Адам взглянул на своего союзника и невесело усмехнулся. — Заметил. — И вдобавок еще таскает с собой нард[4 - Нард — благовонное ароматическое вещество.]. Запах слышен за милю! — Ренард сморщил нос. — Боже милостивый, да у этого типа вряд ли в сердце осталось место для бедной Хельвен. По-моему, он безумно влюблен в самого себя. Не отреагировав на последние слова, Адам подошел к Лайярду, расстегнул седельный подсумок и вытащил кожаный кошелек. Затем вложил мешочек с деньгами в руку подошедшему оруженосцу. — Остин, иди в зал и отдай это леди Хельвен. Скажи, что лишние двадцать монет — подарок к свадьбе. Она знает, о каких деньгах идет речь. — Да, господин. Адам посмотрел вслед побежавшему прочь парню и снова повернулся к коню. Сняв с луки седла прикрепленный шлем, надел его себе на голову. — Тебе понадобится амуниция, — сказал он Ренарду. — Полагаю, ты это знаешь. У тебя есть собственная кольчуга? — Есть одна, хотя она принадлежала моему утонувшему брату. Сейчас она мне подходит даже лучше, чем ему. Подождешь меня? Адам кивнул в сторону светло-серого жеребца, стоявшего с расслабленной подпругой рядом с Лайярдом. — Можешь взять моего запасного, если хочешь. Когда ты приезжал в Торнейфорд, я заметил, что ты уже велик для своего серого. Темные глаза Ренарда оживились. — Спасибо, Адам, ты настоящий друг! — юноша столь крепко хлопнул по спине старшего товарища, что тот пошатнулся и охнул. — Представляю, каково достается твоим врагам, — болезненно слабым голосом отшутился Адам. * * * — Это за что? — Варэн де Мортимер поднял мешочек с серебром, только что принесенный Хельвен оруженосцем Адама, и быстро швырнул обратно на подмости. Деланно безразличный тон не обманул Хельвен, она поняла, что жених раздражен. — Я продала ему Лайярда. Варэн щелкнул указательным пальцем по мешку с деньгами. — Судя по весу неплохая сумма. — Адам настоял, чтобы заплатить больше, чем следовало. — Голос Хельвен предательски дрогнул. — Он такой упрямый. Я вовсе не хотела этого. — Да уж, так высоко задрал свою чванливую голову, что как бы кто-нибудь ему не сломал шею, — проворчал Варэн. — Имеешь в виду себя? Де Мортимер засмеялся и приподнял брови. — Неужели это так заметно? — Вы оба напоминали двух собак, которые кружат друг против друга, выжидая удобного момента, чтобы вцепиться в горло сопернику. — Признаюсь честно, не люблю этого ублюдка. — Варэн протянул руки к огню. — Он никогда не хотел понять, что всего лишь младший оруженосец. Сомневаюсь, что даже повзрослев, он что-либо понял. Хельвен смотрела на Варэна, чувствуя, как в животе начинается неприятная щекотка. Руки жениха застыли над огнем жаровни. Широкие сильные пальцы были до нелепости густо унизаны разнообразными кольцами. Отец Хельвен очень редко украшал себя драгоценностями, Адам же вообще не пользовался украшениями. Хельвен поняла, что снова стала думать о нем и недовольно прикусила губу. — О каком другом вопросе он говорил? — прервал молчание де Мортимера. Хельвен покачала головой, понимая, что совершила серьезный промах. — Так, мелочь, — покривила она душой. — Ральф продал одного коня, а я хочу выкупить его назад. — Могла бы попросить об этом меня, — укоризненно посмотрел на нее де Мортимер. — Ни к чему было привлекать Адама де Лейси. — Ты был в Нормандии, кроме того, Адам знаком с владельцем. — На лицо Варэна легла тень недовольства, однако Хельвен смотрела на жениха бесстрашно и с вызовом. — Варэн, не надо демонстрировать, как ты недоволен. Я пока что не твоя собственность и вряд ли захочу быть твоей, если ты в каждом пустяке будешь видеть повод для ревности. Мне было всего два года, когда Адам стал моим приемным братом. Если тебе так невыносимо даже изредка встречаться с ним здесь, в Равенстоу, лучше порви свое письмо, которое ты написал моему папе и поищи себе другую жену! Де Мортимер сразу же повел себя по-другому. Отвернувшись от жаровни, взял молодую женщину за руки и ласково наклонился к ее лицу. — Хельвен, прошу простить меня. Все дело в том, что я так спешил сюда, чтобы тебя увидеть, и уж никак не предполагал столкнуться с Адамом де Лейси, который, вдобавок, развалился в кресле твоего отца… А ты привык, чтобы все кругом делалось только так, как ты хочешь, — насмешливо продолжила Хельвен. — Да, привык! — Не давая женщине опомниться, де Мортимер вновь обхватил ее за талию. Горячее дыхание обожгло щеки Хельвен, губы потянулись к губам женщины, запечатлевая властный поцелуй. Варэн крепко прижал Хельвен к себе и дотронулся до ее губ языком. Хельвен покорно стояла в его объятиях, не отвечая, но и не вырываясь. Де Мортимеру было вполне достаточно того, что она у него в руках, теплая и податливая. Он стал развивать свой любовный натиск, обуреваемый жаждой обладать этой женщиной. Давно не имевшее выхода естественное желание еще больше распаляло мужчину. Исходивший от него запах нарда был слишком сильным, чтобы вызывать приятное ощущение. Густой аромат раздражал ноздри, и Хельвен хотелось чихнуть. Кольчуга рыцаря тяжелыми звеньями впивалась в кожу рук Хельвен, крепко стиснутых Варэном. В голове внезапно прозвучал тихий внутренний вопрос: было бы ощущаемой ею неудобство столь заметным, окажись она в объятиях Адама? Пораженная этой мыслью, Хельвен решила сразу же выбросить ее из головы и попыталась ответить ласкам Варэна, однако явственная боль и сильное давление от прижимавшейся к ее лицу головы де Мортимера сделались невыносимыми. Хельвен отстранилась, прервав поцелуй. — Варэн, ты меня совсем раздавил. Он стоял перед ней, возбужденно дыша и сверкая ярко-синими глазами. Облизав губы, де Мортимер немного успокоился и, по-видимому, сообразил, где находится и чем рискует. К нему вернулось самообладание, он разжал объятия и плюхнулся в кресло. Длинное сильное тело Варэна оказалось как раз в том положении, в каком недавно находился Адам. — Хельвен, ради всего святого, давай поскорее поженимся, — хриплым голосом заговорил Варэн. — Я знаю, ты до сих пор в трауре по Ральфу, но время нельзя остановить, оно летит быстро — то есть, конечно, время тянется ужасно долго, когда ты вынужден быть за границей, в нормандских поместьях твоего отца обязан выслушивать разговоры о качестве сыров с каким-нибудь тупоголовым управляющим и считать часы до возвращения домой, когда наконец можно будет усладить свое сердце столь приятным видением, как ты, дорогая. — Льстец, — отмахнулась Хельвен и присела рядом. — Но это правда. Хельвен, я схожу с ума от любви к тебе. — Де Мортимер покачал головой, словно сам поразился тому, что наговорил. Женщина опустила глаза. Рука Варэна покоилась на подмостях как раз там, куда упал взгляд Хельвен. Она провела указательным пальцем по мужскому запястью, взъерошивая жесткие золотистые волоски. — Раз уж вы с папой официально обговорили все условия брака, и ты испросил у короля разрешения на управление землями Ральфа, вполне можно провести необходимую церемонию бракосочетания без дальнейших проволочек, — тихо произнесла молодая женщина. — Для меня каждый день все равно тянется слишком долго. — Де Мортимер бросил быстрый взгляд в ее сторону и был вынужден переменить позу и слегка раздвинуть ноги, так как напряжение плоти в области паха было трудно терпеть, а воображение все время рисовало перед ним картину пышного и гибкого тела Хельвен, лежащей под ним на брачном ложе. Мысли тут же перенеслись к сундучку, полному свежеотчеканенным серебром, и Варэн улыбнулся. — А для меня нет, — голос Хельвен звучал странно, в нем было больше грусти, чем нетерпения. Думала она при этом почему-то об Адаме и тех уроках, которые ей преподала жизнь с Ральфом. — А как насчет горячей ванны? — с надеждой произнес де Мортимер, пожирая женщину откровенно сладострастным взглядом. Хельвен убрала пальчик с его руки и встала. — Похоже, сейчас тебе больше помогла бы холодная ванна, — она засмеялась. — Пойду, посмотрю, что там готово у служанок. Только лишь удалившись к башенной лестнице на безопасное расстояние от распаленного страстью гостя и постояв несколько мгновений в тишине промозглого воздуха, Хельвен поняла, что ее бьет сильная дрожь. Глава 7 — Снег, — проворчал Суэйн, передернув массивными плечами и сердито посматривая на накапливающиеся в небе гряды серовато-желтых облаков, быстро двигавшиеся со стороны гор Уэльса, подгоняемые неистовым ветром. Отряд Адама выбрался из леса на дорогу, по которой обычно перегоняли скот и которая через несколько миль должна была привести их к повороту на Торнейфорд. В самый разгар зимы дорога превращалась в болото. Лайярд всхрапнул и низко наклонил голову, стараясь поближе рассмотреть малопривлекательную пищу, попадавшуюся под копытами. Адам отпустил поводья и повернулся в седле к Ренарду. — Ты по-прежнему хочешь ехать с нами? Ренард покрасневшими от ветра глазами всматривался в надвигающиеся тучи. Юноша предусмотрительно надел нижнее белье и теплую тунику, поверх которой натянул толстую стеганую куртку и кольчугу, а также подбитую мехом накидку, и ему было достаточно тепло, невзирая на пронизывающий ветер. Жеребец, на котором он восседал, после надоевшего Звездного Света со всеми его недостатками оказался сущей радостью для седока. — Пусть лучше меня занесет снегом вместе с тобой, чем оставаться в компании с де Мортимером, — улыбнулся парень и, дернув уздечкой, направил коня на дорогу. — Еще только ноябрь. Для снега рановато. Улыбка юноши сделалась ехидной. — Зачем же рисковать? То-то я вижу, ты стараешься не задерживаться в пути. Шлем Ренарда с широкой полосой, прикрывающей нос, скрывал заодно многие признаки его слишком молодого возраста, а толстенные доспехи настолько увеличивали объем фигуры, что парень выглядел совсем взрослым. — Если решил ехать, не болтай попусту, — холодно оборвал Адам. Ренард пожал плечами, но белозубая улыбка исчезла с его лица, дальше он поехал молча. — Он еще просто мальчишка, — пробормотал Обри, приближаясь к своему хозяину, решительно двинувшемуся навстречу ветру. — Что я и учитываю, если ты заметил. — Я-то заметил, — отозвался Обри, — но он ведь к тому же во многом похож на свою сводную сестру, верно? Обожает подколоть другого из чистого озорства и бывает страшно рад, когда это удается. Я знаю, как ты относился, да и сейчас относишься к этой рыжеволосой Цирцее. Только не надо смотреть на меня такими бешеными глазами. Я говорю правду, сам знаешь. Я ведь тоже был на ее свадьбе, помнишь? Кто, по-твоему, позвал тогда леди Джудит, когда ты выпил все вино, какое смог найти? А знаешь, кто дежурил возле твоей постели, пока ты не пришел в чувство? Ну а сейчас она свободна, может снова выходить замуж, что и собирается сделать. Куда ты теперь убежишь, когда Варэн де Мортимер поведет ее в свою постель? Адам дернул поводья. — Обри, оставь меня в покое, ты стал более несносным, чем этот мальчишка, — процедил он сквозь стиснутые зубы, и Лайярд начал перебирать ногами и беспокойно вскидывать голову, закатывая глаза и сверкая белками. — Прошлой ночью мы как раз сошлись с Суэйном во мнении, что тебе срочно надо обзавестись женой. Нынче на Святки множество баронов привезут на показ своих дочек, тебе пора подумать об узах брака и воспитании наследников и выбросить из головы зряшные мечты. Терпение Адама лопнуло. Он порывисто повернулся к рыцарю, собираясь обрушить на того весь свой гнев, однако ограничился тем, что сказал: — Когда я захочу выслушать твое мнение, тогда… — Неожиданно он сбился, слова застыли у него на губах, и глаза в ужасе расширились. Через узкий треугольник между его рукой, держащей уздечку, и шеей Лайярда мгновенно просвистела стрела, закончившая свой путь в боковом клапане седла Обри. Нависшее над отрядом небо стало осыпать их отнюдь не снегом, а смертоносными остроконечными снарядами. Множество валлийцев, как пеших с луками, так и скачущих на низкорослых горных пони, возникли неизвестно откуда и преследовали людей Адама. Они громко выкрикивали боевые кличи и яростно размахивали укороченными мечами. — Ах вы, чертовы дети! — ругнулся сквозь стиснутые зубы Обри и потянулся за мечом, стараясь одновременно удержать рванувшегося вперед коня. Адам быстро повернул щит и надел его на левую руку. — Быстро все собрались вместе! — громко крикнул он. — И смотрите, чтобы не подпускать их близко к коням, иначе они подрежут сухожилия! Суэйн, быстро к Ренарду, прикрыть его любой ценой! — Больше никаких распоряжений он уже не мог отдать, потому что стычка началась в полном масштабе, и весь отряд оказался в обстановке настоящего боя. Первой вестью о стремительном нападении валлийцев для Ренарда стала стрела, пробившая дыру в накидке и вонзившаяся в брюхо коня. Животное громко заржало и поднялось на задние копыта, неистово размахивая передними ногами в воздухе, потом опустилось на четыре ноги и сильно взбрыкнуло, стремясь сбросить седока. Ренард удержался благодаря высокому седлу и собственной ловкости, но на большее не мог рассчитывать. Никому не удалось бы удержать в повиновении раненного в живот коня. Времени на раздумье не было, и юноша стал действовать инстинктивно. Отпустил поводья, толчком высвободил ноги из стремян, и, как только жеребец после очередного прыжка опустился на все четыре копыта, ловко соскочил со спины животного, оттолкнувшись от луки седла, приземляясь, споткнулся и почувствовал, что вывихнул лодыжку. Тем не менее Ренард сумел отпрыгнуть подальше от обезумевшего от боли жеребца и даже выхватил меч. Щит остался висеть на седле, и не было ни малейшего шанса снять его оттуда без риска попасть под удар кованых копыт, способных вмиг вышибить мозги из глупой головы. Вокруг Ренарда звенело оружие, сражение было в полном разгаре. Здоровенный черноглазый валлиец с таким ужасным перекошенным лицом, как будто сегодня на завтрак ему не досталось ничего лучшего, чем лошадиное копыто, напал на юношу с дубовой палицей, унизанной железными шипами. Ренард увернулся от первого стремительного удара страшного оружия. Противник засмеялся. — Щенок! — презрительно крикнул он по валлийски. Однако Ренард если и был щенком, то боевой породы, и с колыбели обучался борьбе. Когда валлиец замахнулся, чтобы нанести своей палицей новый смертоносный удар, Ренард снова ускользнул, рванулся вперед и хлестко рубанул по голым бедрам врага. Остро отточенное лезвие рассекло мускулы, сухожилия и артерии, и брызнувшая отовсюду кровь попала даже на лицо юноши. Палица скользнула по плечу Ренарда, однако удар вышел неточный, ведь наносил его смертельно раненный человек, уже падавший на землю. — Сам щенок! — тяжело дыша, по валлийски выкрикнул Ренард. — Ренард, берегись, сзади! — прорычал Суэйн. Молодой человек быстро обернулся, но не успел уклониться от удара копьем. В последний миг он рванулся в сторону, чувствуя, как пробивающий все на своем пути железный наконечник прорывает кольчугу, словно легкую рубашку, проходит через стеганую куртку и больно втыкается в ребра. Ренард оказался наколотым на копье, как рыба на вертел. Через какой-то миг предстояло умереть, и внимание почему-то внезапно переключилось на небо, закутанное серыми снежными тучами, на фоне которого виднелось торжествующее лицо убийцы. Однако исполнить завершающий удар копьем враг не сумел, так как сзади подскакал Суэйн, с яростным криком, привстал на стременах и обрушил всю тяжесть боевого топора на череп молодого валлийца. На голове последнего была только шапка из вываренной кожи, и череп раскололся, подобно упавшему на пол яйцу. Резко дернувшееся тело обмякло и повалилось на спину, одновременно выдергивая острие копья из доспехов Ренарда. — Ты, дурень чертов, где твой щит? — завопил Суэйн. — На седле, — хриплым голосом отозвался Ренард. — Ладно, бери Яростного, — угрюмо предложил он и стал спешиваться. — Но я не могу… — Вот ведь напасть чертова, а не парень, да бери же быстро, если дают. Мы тут не на тренировке, неужели не сообразил! Пеший ты для нас такая обуза, что я не могу допустить этого! Щеки юноши залились краской. Он уже открыл рот, собираясь что-то возразить, но передумал, взял предложенную уздечку черного коня и вскочил в седло. * * * Все было кончено. Адам соскользнул со спины Лайярда, обтер меч о лежащее у ног разрубленное тело и молча смотрел перед собой, физически ощущая тишину промозглого ноябрьского дня, навалившуюся после отступления валлийцев. Дорога была усеяна телами, в основном валлийцев, но среди павших оказались два воина из его отряда. Еще одному стрела угодила в живот, и ему не суждено было дожить до утра. Продолжая держать в руке обнаженный меч, Адам осматривал погибших, время от времени вытирая рукой кровь, сочившуюся из рубленой раны на подбородке. Он так и не успел опустить на лицо забрало. — Этот еще жив. Мне прикончить его, господин? — Один из анжуйцев опустился на колено возле лежащего валлийца и, взявшись за волосы, повернул голову потерявшего сознание раненого. Адам подошел поближе. Валлиец, чья жизнь сейчас висела на волоске, оказался весьма молод, на вид не более двадцати лет от роду. На нем была туника из примитивной домотканой шерсти и короткие краги, перевязанные грубыми кожаными ремнями. Однако на сапогах еще виднелись остатки позолоты, а пояс для меча был усеян камнями сердолика. — Тьерри, насколько серьезна его рана? — Вполне. Вот здесь на голове огромная шишка от удара, пожалуй, будет побольше яйца чайки. Кроме того, глубоко разрублено бедро. Адам снова прижал ладонь к окровавленному подбородку и легким движением головы решил участь молодого человека. — Заберем его с собой. Он может оказаться полезным, если, конечно, не умрет от лихорадки или окоченения. — Он оглянулся и окликнул саксонца. — Суэйн, а где Ренард? Саксонец кивком указал на обочину дороги. — Ему стало плохо, — мрачно пошутил солдат. — Впервые отведал на вкус, что такое настоящий бой. Однако парень неплохо действовал в самой гуще событий. С тобой все в порядке, хозяин? — Ничего, заживет. Валлийского парня небрежно взвалили на спину пойманного горного пони. Адам взял Лайярда под уздцы и повел к Ренарду. Юноша вытирал красное лезвие кинжала пожухлой травой, но при виде приближающегося Адама поднялся и стал дрожащими руками всовывать оружие в ножны. Лицо было заплаканным и мертвенно-бледным, зубы непроизвольно постукивали, причем дрожал он отнюдь не от холода. Ренард до сих пор был охвачен страшным дуновением смерти — его собственной несостоявшейся, но так близко подошедшей смерти, смерти напавших на него врагов и смерти тех, кого пришлось убивать уже после того, как валлийцы дрогнули и пустились наутек. — Адам, прости меня, — голос юноши звучал жалобно. — Твой конь был ранен, стрела пробила брюхо, я не мог оставить его мучиться. Адам перевел взгляд на коня. Из бока животного торчала валлийская стрела, а из перерезанного горла ручейками вытекала кровь. Для Адама это был не просто конь, а что-то вроде верного и сильного товарища. Именно на нем он без больших потерь совершил поход в Германию и обратно. Шесть последних лет они провели вместе, и конь никогда не подводил хозяина. — Ничего иного тебе не оставалось, — бесстрастно промолвил Адам. — Слава богу, стрела попала в живот ему, а не тебе. — Адам обернулся и посмотрел на Обри, который вместе с другим воином бережно поднимал тяжело раненного товарища на коня. К счастью, раненый солдат был без сознания и не страдал от боли. Ренард начал вытирать руки, обагренные кровью. Засохшая кровь въелась глубоко под ногти. — Я еще никогда не убивал человека, — юноша с трудом справлялся с волнением. — То, чем мы занимались на тренировочном дворе, — просто ерунда. Адам дружески положил руку на плечи юноше. — В первый раз я чувствовал себя так же. Не лучше было и во второй, и в третий тоже. У других все то же самое, но такой урок надо выдержать, это очень важно для тебя самого. Никто не пройдет через это испытание вместо тебя, только ты сам. В темно-серых глазах Ренарда была пустота. — Значит, когда-то мне станет легче? — прошептал он застывшими губами. — Позднее ты научишься забывать такое, — Адам досадливо поморщился. — Ты должен это пережить. Допустим, ты не смог бы его убить. Тогда он убил бы тебя и точка. — Я понимаю, — согласился Ренард бесцветным тоном. — Знаю, — Адам крепче прижал юношу к себе и встряхнул, пытаясь развеять охватившее того оцепенение. Ренард зажмурил глаза и со стоном вздохнул от боли, крепко стискивая зубы, чтобы не закричать. Рукой потянулся к больному месту в боку. Адам отпустил его и с тревогой посмотрел на искаженное страданием лицо. — Ах ты, дурень, почему скрываешь, что ранен? — Ничего серьезного, то есть я так считаю. — Сможешь ехать в седле? — Адам кивнул в сторону Лайярда. — Тебе придется сесть боком, как девчонке, но лучше бы нам поторопиться. Снег надвигается такой, что надо непременно засветло добраться до Торнейфорда. Не исключено, что у валлийцев поблизости сосредоточены свежие силы. Нам не выстоять, если случится еще одна подобная заварушка. — Адам вскочил в седло и протянул руку. Ренард стиснул зубы еще сильнее, сморщился от боли, но сумел достаточно ловко взобраться на коня. Один из воинов подошел к погибшему серому коню, сиял с него упряжь и положил на другого коня, уже нагруженного двумя убитыми. Тела валлийцев оставили нетронутыми, они лежали там, где их настигла смерть, и откуда их соотечественники заберут для захоронения. Снегопад усиливался, земля быстро покрывалась мягким белым одеялом, которое укрывало всадников, тронувшихся в путь. Снежный ковер смягчил стук копыт, отряд продолжал двигаться в тишине, нарушаемой только завываниями ветра. Глава 8 — Как, по-твоему, правильно я поступил, благословив союз между Хельвен и Варэном? — спросил у супруги граф Гийон. Джудит взглянула на свое отражение в полированном сарацинском зеркале, положила расческу и в который раз удивилась, что судьба, раз за разом, ставит ее в положение, когда нужно искать ответы на очень непростые вопросы. Она повернулась к мужу. Граф сидел перед очагом в расслабленно-праздной позе, держа в руке кубок с вином и с удовольствием вытянув ноги, так что те почти упирались в спину освещенной отблесками огня Гвен. Но за долгие годы совместной жизни Джудит научилась не обманываться кажущимся спокойствием супруга. — А какие могли быть причины отказать ему? — Графиня подошла к мужу и положила руку ему на плечо. Мышцы были напряженно-каменными, и женщина принялась сильными движениями пальцев растирать затвердевшие мускулы. — Как будто бы они оба с нетерпением ждут свадьбы. Не забывай, Ги, Хельвен уже не ребенок и давно стала взрослой женщиной. Граф закрыл глаза и протяжно вздохнул от удовольствия, доставленного массажем. Однако мысли работали в прежнем направлении. — Я все понимаю, любовь моя, и также знаю, что для тебя нелегко уживаться с ней в Равенстоу. — И теперь задумался, не слишком ли легко согласился на этот брак, стремясь поскорее вернуть спокойствие в нашу жизнь? — проницательно заметила Джудит. — Вне всякого сомнения, дело и в этом тоже, — засмеялся Гийон, но сразу же посерьезнел. — Однако я удивляюсь, почему Варэн так напористо торопится сыграть свадьбу. Знатные люди не женятся по любви. Прекрасно, когда из союза вырастает любовь, но обычно никак не любовь бывает главной причиной заключения браков. — Первый раз Хельвен вышла замуж по любви. — Это ей только казалось, — фыркнул Гийон. — На самом же деле — обычная плотская страсть, а я тогда слепо поверил молодежи и сам помогал строить то, что изначально было обречено на крах. — Нет, тот брак строился на здравых деловых соглашениях, — возразила графиня, склоняясь к супругу, чтобы коснуться губами уголка его рта. — У Ральфа было умение, у нас кони. Не одни же просьбы Хельвен заставили тебя дать согласие. — Возможно, — примирительным тоном ответил граф. — Но та история вселяет в меня сомнения. Правильно ли я поступаю на этот раз? В таких вопросах, где речь идет о судьбе Хельвен, я все воспринимаю слишком болезненно, мне трудно судить объективно. Несколько мгновений Джудит продолжала молча разминать плечи мужа. — Неужели недостаточно таких мотивов, как приобретение выгодных связей, приданое Хельвен, наконец, его чувство к ней? — спросила графиня. — Де Мортимер ее давно знает, просил ее руки уже несколько раз. — Может быть, и так, — в голосе Гийона звучало сомнение. — А может быть, он просто-напросто хочет иметь очередную красивую вещь, вроде колец, чтобы выставлять напоказ на зависть другим. — Да как можно за это упрекать? Хельвен действительно красива. А после того как с ней обходился Ральф, для нее будет просто целительным бальзамом знать, что Варэн гордится такой женой, как она. Гийон не отвечал. Джудит раздраженно взглянула на вновь отвердевшую шею супруга, хорошо понимая, что его очень трудно вывести из такого настроения. Так и будет сидеть и прокручивать в голове сомнения, ни на что не отвлекаясь, словно наседка на яйцах. И так до тех пор, пока из яиц не вылупятся цыплята или же яйца совсем испортятся. Как же сделать так, чтобы они поскорее испортились? Джудит вспомнила и довольно поджала губы: за двадцать восемь лет супружеской жизни ее женский арсенал пополнился несколькими весьма действенными приемами — в том числе такими, которые давали очень быстрый эффект. Джудит запустила обе ладони под воротник мужа и ниже, на его грудь, наклонилась, целуя в шею и рот, закрыв его лицо своими волосами, и легонько покусывая… * * * — А ты помнишь, что в нашу первую ночь был снегопад? Веки Гийона дрогнули, но не открылись. Расслабленной рукой он поглаживал волосы Джудит. — Конечно, помню, — граф улыбнулся. — Ты тогда ужасно боялась. Джудит уперлась подбородком в ладонь и принялась легонько водить указательным пальцем по груди мужа. — Я была слишком молода и наслушалась всяких страхов, — мягко возразила она. — А ты дал мне время, чтобы успокоиться, и я всегда буду тебе за это благодарна. — Только лишь благодарна? — Ладно, не только, кое-что еще, — дразнящими движениями она пробежала пальцами к нижней части его тела и не сдержалась от смеха, когда он застонал. — Ради Христа, Джудит, я уже не так молод, чтобы играть с тобой всю ночь! — Разве ты чем-то рискуешь? — Если осмелюсь на еще одну попытку, рискую уйти из жизни! — Граф засмеялся и лениво приоткрыл веки, рассматривая супругу. Роскошные рыжеватые волосы кое-где были подернуты сединой, а возле уголков глаз и около губ поселились тоненькие сеточки морщин. Но она была по-прежнему привлекательна, тело не утратило стройности, несмотря на то, что выносила пятерых сыновей, и еще две беременности закончились неудачно. Их брак был заключен по политическим соображениям, устроен вопреки желанию обоих и начался с взаимного недоверия и недовольства. Тем не менее из семян вероятной катастрофы выросла глубокая и прочная любовь. Гийон продолжал находить в своей жене столь же острое удовольствие, как и в молодые годы, поскольку Джудит в избытке обладала запасом приемов и сюрпризов, подогревавших мужской интерес. Он же по натуре был верным супругом и не видел никакого смысла уходить куда-то ради примитивной похлебки, когда дома всегда ждал роскошный пир. — А вот Ральфу-то как раз нравилась чужая похлебка, — негромко промолвил Гийон. — Что? — удивленно переспросила Джудит и пристально посмотрела на мужа. — Так, ничего. Глупые мысли вслух. Я же тебе сказал, нет смысла стегать кнутом павшего коня. — Он со смехом отвел от своего тела руку жены. — Да, кстати, для поездки в Виндзор Ренарду нужен новый конь. — Графиня поцеловала супруга в подбородок и положила голову ему на плечо. — Он, похоже, вырастет выше тебя, хотя шестнадцать ему исполнится только на Сретение. — Я и сам это заметил, — удрученно улыбнулся Гийон. — Тогда Звездный Свет станет запасным. Ему осталось не более пяти лет жизни, ведь он был еще жеребенком, когда Майлс получил его. Джудит ощутила знакомый укол боли в сердце, как бывало всякий раз при упоминании имени старшего сына. Ее первенец утонул вместе со своим кузеном принцем Уильямом во время кораблекрушения «Белого Корабля». Когда это было? Прошло шесть лет, но и сейчас Джудит явственно представила, будто это было вчера, как Гийон въезжает во двор Равенстоу с ужасной новостью, полученной из Саутгемптона. Она тогда была на восьмом месяце, беременна Уильямом. В тот день был сильный ветер, он бил холодными толчками прямо ей в лицо, щеки закоченели, и даже сознание словно замерзло. Даже могилы не осталось, где можно было бы оплакивать сына, лишь широкая пустыня серой мрачной воды. В часовне Равенстоу хранился портрет, но что он значил по сравнению с живым подвижным мальчиком! Джудит уткнулась носом в плечо Гийона, пытаясь отогнать боль, и подумала о своем отце — короле. Для него все надежды и замыслы погибли вместе с тем кораблем. Это была не только потеря сына, но и прервавшаяся династия по мужской линии. Майлса никто не может заменить, но по крайней мере у нее с Гийоном есть утешение — четыре оставшихся сына. — Я не видела Матильду с тех времен, когда она уехала, чтобы стать императрицей, — заговорила Джудит, так как мысли о Генрихе навели ее на воспоминания о маленькой воинственной сводной сестренке, которую она не видела с семилетнего возраста. Тогда злобная девчонка топала ногами перед королевой Эдит и пронзительно визжала в припадке ярости, что не поедет в Германию, и никто не сможет ее заставить. — Тебе явно повезло, — сухо откликнулся Гийон. — На Адама она не произвела благоприятного впечатления. — Мне жаль Матильду, — вступилась за сестру Джудит. — Ее жизнь вряд ли была приятной. Маленькую девочку бросили на произвол судьбы в чужой стране, вынудили следовать непривычным традициям, разговаривать на незнакомом языке и полностью оторвали от родной семьи. Я знаю, что муж был добр к ней, но для такого ребенка он, наверно, казался древним стариком. — Ну, хотя бы заменил ей отца, — сонным голосом проговорил Гийон и зевнул. — Возможно. Поэтому, когда супруг умер, и родной отец начал требовать, чтобы Матильда вернулась домой, хотя сам в первую очередь настаивал на отправлении девочки в чужую страну, не удивительно, что та оказалась упрямой и несговорчивой. В конце концов, Ги, он же вызвал ее не потому, что воспылал к дочери нежными чувствами, так ведь? Готова побиться об заклад, что при известии о смерти ее несчастного мужа наш папочка потирал руки от радости! Матильда прекрасно понимает, что, будь жив принц Уильям, или же, окажись королева Аделиза плодовитой кобылицей, она продолжала бы править в Германии в ранге вдовствующей императрицы, уважаемой подданными, которых уже успела хорошо изучить и которые к ней привыкли. На деле же вышло так, что здесь все дворяне поглядывают на нее с подозрением и недовольно ворчат промеж собой. К тому же можно смело ставить фунт против пенни, что сейчас ей подбирают нового мужа, причем строго по вкусу отца. Графиня умолкла, переводя дыхание. Вдруг стало понятно, что в своем возмущении игрой, затеянной вокруг Матильды, она зашла слишком далеко. Джудит решила вообще больше не распространяться на эту тему, так как опасалась, что по ассоциации разговор может вновь вернуть их с мужем на бесполезное обсуждение брака между Хельвен и Варэном де Мортимером, от которого она с самого начала старалась отвлечь Гийона. — Но в любом случае, — продолжила Джудит, ловко меняя тему разговора, — будет приятно повидаться с Гарри и узнать, как идут дела в вопросе обвинения Роберта Глочестерского. Ох, как же давно мы последний раз сплетничали с женой Роба! — Голос графини потеплел в предвкушении новых встреч и событий. — Знаешь, там на Рождество всегда выставляют маленькую лавку, где продают розовое масло и другие цветочные масла. А еще нужно купить побольше золотых ниток для убранства алтаря в часовне, совсем заканчивается шафран… — Довольно! — со смехом простонал Гийон. — Ты хочешь растратить все мои деньги! — Но ведь на хорошее дело. — Джудит легонько куснула мужа за ухо и высунула язычок от удовольствия. Рука снова скользнула вниз дразнящим и уверенным движением. — Распутница, — прошептал граф и передвинулся в более удобное положение. — Для павшего коня ты удивительно активен, — парировала Джудит, но ее рот тут же был закрыт поцелуем. * * * — …павший конь, — закончил сержант, и Гийон предложил ему присесть. — Это был серый жеребец со стрелой в брюхе и широко перерезанным горлом. Наш дозор обнаружил его посредине дороги, по которой обычно перегоняют скот. На нем уже сугробом лежал снег, выпавший ночью. — А другие следы сражения? — задал вопрос Варэн де Мортимер, продолжая дожевывать кусок белой булки с медом. — Я не смог определить наверняка, мой господин. Был сильный снег, все кругом засыпало. Сначала мы и коня-то не заметили, пока на него не наткнулась одна из собак. — Серый конь. — В руке Хельвен задрожала чашка. Побледнев, она поставила чашку на стол. — Вчера один из коней Адама тоже был серой масти, и они должны были ехать в Торнейфорд как раз по этой дороге, так короче всего. Варэн метнул в ее сторону быстрый взгляд, в ледяных синих глазах блеснула искра раздражения. Но он благоразумно опустил взгляд и начал запивать сидром съеденную булку. В то же время мысли лихорадочно вертелись около очень важного вопроса: неужели валлийцы сумели сделать с Адамом то же, что им удалось сделать с Ральфом? При таком развитии событий Хельвен точно перестанет расхваливать своего безмозглого родственника, а уж он, как настоящий муж, сумеет утешить ее. — С ним ведь поехал и Ренард, — Джудит прижала одну руку к груди, а другой крепко ухватилась за перила помоста. — Ренард ехал на сером, я смотрел, как они трогались в путь, — подал голос маленький Уильям. Он тихонько сидел в другом конце помоста, держа в одной руке деревянного солдатика, а в другой ломоть хлеба. Мальчик почти не понимал, о чем говорили взрослые, однако его встревожили испуганные интонации, и он тоже испугался. — Конь был запасным у сэра Адама. У него еще такие черные грива и хвост и широкая белая отметина. Сержант проглотил подступивший к горлу комок и кивком подтвердил описанные мальчиком приметы. — Святой боже… — Джудит закрыла глаза. — Мама, с Ренардом ведь ничего не случилось, правда? Графиня повернула к младшему сыну невидящее, искаженное ужасом лицо, но быстро взяла себя в руки и изобразила нечто, с трудом напоминавшее улыбку. — Да, да, конечно же, радость моя… — В самом деле, никто ведь не нашел ни одного мертвого тела, не считая убитого коня. Уильям подбежал к матери, и та крепко прижала его к себе, стараясь обрести опору в маленьком жарком тельце. — Эрик, прикажи людям собираться в дорогу, — обращаясь к седовласому коннетаблю, резко распорядился Гийон. — Я хочу все увидеть сам. Поедем в сторону Торнейфорда по дороге скотогонов. — Я поеду с вами, — предложил Варэн, залпом допивая сидр и поднимаясь на ноги. — Для большей численности наших сил можно также захватить моих людей. Чем нас больше, тем безопаснее. Гийон сердито кивнул и сошел с помоста, чтобы идти одеваться в дорогу. Уходя, он жестом позвал с собой сержанта, желая подробнее расспросить о найденных следах боя. Джудит склонилась к младшему сыну и стала успокаивать малыша. Сердце сжималось от навалившегося ужасного предчувствия. Неужели ноябрь снова потребовал от них жертву? Тогда будут отняты уже два сына, останутся всего трое. Она содрогнулась от одной мысли о возможной потере. — Будь осторожен, — напутствовала Хельвен Варэна, задерживая его за рукав. Де Мортимер взглянул на нее. Свет канделябров окрашивал косы в огненно-золотистый цвет и оттенял крепкую, пропорционально сложенную фигуру с роскошными линиями тела. — Не беспокойся, — он сурово улыбнулся. — Я никому не позволю помешать мне дождаться обещанной награды. Хельвен прикусила губу, и нахмурила брови, так что на лбу обозначились морщины. — Ну, подумай хорошенько, — терпеливо произнес Варэн, — твой Адам де Лейси слишком опытный воин, чтобы стать жертвой мелкой шайки валлийцев, а поскольку Ренард с ним, то и ему ничего не грозит. Поверь моим словам, моя радость. — Де Мортимер внезапно заключил в объятья собиравшуюся что-то сказать Хельвен и закрыл ей рот крепким поцелуем, от которого у той перехватило дыхание. Затем разомкнул объятия и двинулся вслед за Гийоном, задержавшись лишь для того, чтобы сочувственно дотронуться до плеча Джудит. Хельвен проводила взглядом выходившего из зала жениха, шагавшего уверенно и агрессивно. Сердце, казалось, превратилось в кусок льда. Ей вспомнился ласковый летний день, когда под горестные возгласы слуг де Мортимер въехал во двор замка и привез окровавленное тело Ральфа, который, подобно подстреленному оленю, лежал на спине Лайярда. Тогда Варэн тоже говорил, что не надо беспокоиться, и сейчас он повторял эти же слова, но пришло не успокоение, а еще больший страх перед бедой. Вскрикнув, Хельвен подхватила юбки, выбежала из зала, бросилась в часовню и упала на колени перед алтарем, где долго молилась и плакала о Ренарде и об Адаме… и о себе самой. * * * Адам остановился и, уперев руки в бока, ждал. На свежем морозном воздухе дыхание разлеталось облачками пара. Наконец последний из людей отряда, прибывшего из Равенстоу, въехал во двор его замка. Не удержавшись, он фыркнул от удивления, заметив среди всадников Варэна де Мортимера, гордо восседавшего на пегом жеребце, покрытом роскошной попоной. Адам оглянулся, ища глазами Обри. — Теперь ты должен мне две марки. Говорил же я тебе, Гийон не сможет удержать его от поездки? Рыцарь прищурил глаза от холодного сияния зимнего солнца и поморщился. — Да, ровно на две марки больше стоимости коня, на котором этот тип сюда явился, — язвительно проговорил он. — Да и зачем ему платить, если можно попользоваться частью будущего приданого невесты? А ты, кстати, бесплатно тренировал этого коня, ну не глупо ли? Адам ответил товарищу красноречиво гневным взглядом. Однако тот спокойно выдержал подобную атаку, бесстрашно глядя на командира водянисто-голубыми глазами. — Действительно, зачем ему попусту тратиться? — бесцветно промолвил Адам и, скрипя сапогами по утоптанному снегу, бросился встречать всадников. — Адам, слава богу! — воскликнул Гийон, спешиваясь. — Черт возьми, что с вами случилось? Адам пожал плечами. — Ну что еще можно ожидать от валлийцев? Должно быть, их разведчики вчера утром видели, как мы проехали по дороге в Равенстоу. С нами не было дорожного багажа, поэтому не надо обладать особым умом, чтобы предположить, что вскоре мы вернемся той же дорогой. — Адам осторожно дотронулся до запекшейся раны на подбородке. — Но они пытались откусить больше, чем способны прожевать. Хотя и у нас не все получилось так, как надо бы. Наши потери составили: трое хороших ребят и еще около шестидесяти марок за боевого коня, не говоря о раненых. — Где Ренард? — Гийон озабоченно оглядел двор, отыскивая глазами сына. — Его тоже зацепило? — Немножко, — Адам повел графа по направлению к главному залу. — Он удержал копье валлийца у самых ребер, но Суэйн подоспел вовремя. Парень пока в постели, но только из-за того, что вчера, отослав его спать, я дал ему кувшин самого крепкого сидра, который мы смогли найти. Кроме того, я отправил к нему девчонку из деревни. Вряд ли он проснется до обеда. — Ты в самом деле так поступил? — Де Мортимер изобразил на лице выражение крайнего неодобрения и брезгливости. — Варэн, только не читай мне свои лицемерные проповеди! — огрызнулся Адам. — Мальчишка хорошо дрался, двоих ублюдков надо отнести на его счет. К тому же он решительно избавился от раненного в живот коня в самый разгар битвы. Вышло чересчур кровавое крещение для пятнадцатилетнего юнца, не видевшего доселе ничего серьезнее тренировочных поединков. Не удивительно, что после боя его тошнило. При таких обстоятельствах я и решил, что самое лучшее для него — утопить все недавние кошмары в вине и сладких женских объятиях. Бог мой, да что это я перед тобой оправдываюсь! — Адам, не кипятись, — Гийон дотронулся до напряженной руки хозяина Торнейфорда. — Возможно, на твоем месте я поступил бы так же. Лучше давайте возблагодарим Бога, что вы оба живы. Когда я увидел того коня… — Я собирался послать к вам нынешним утром гонца, но сам только недавно встал. — Наверно, тоже утешал себя вином и распутством? — подколол де Мортимер. — Мы захватили пленного, — обратился он к Гийону, отвернувшись от вызывающего жгучую неприязнь гостя. — У него серьезная рана на голове и разрублено бедро. Он без сознания. Бабушка Агата, знахарка из деревни, что лечит травами, осмотрела его и уверяет, что парень выживет, однако не знает, когда тот придет в себя. — Как видно, у тебя имелись причины брать этого бандита в плен? — Гийон подошел поближе к очагу. На его сапогах снег стал совсем прозрачным и уже стекал на пол тонкими ручейками. Какая-то собака приблизилась к графу и обнюхала накидку, пахнущую холодным воздухом. — На валлийце сапоги с позолотой и пояс, украшенный камнями. По-моему, среди этой шайки он какое-то значительное лицо. А оставь мы его лежать на дороге, он бы там умер. — Неужели не ясно, что одним валлийцем меньше — и то благо? — де Мортимер недовольно отпихнул ногой пса, подошедшего его обнюхать. — В данном случае это не так. Возможно, удастся обменять его на мирное соглашение. Де Мортимер захохотал так, словно Адам сказал что-то очень смешное. — Да уж, мы хорошо знаем, как валлийцы понимают мирное соглашение! — он презрительно усмехнулся. — На твоем месте я бы просто оставил этого сына шлюхи подыхать на дороге! — Не сомневаюсь, — тон Адама был ледяным. — Ты поступил бы именно так или помог бы раненому отправиться на тот свет. В таких делах ты мастер. Это было настоящее оскорбление, сравнимое с болезненным ударом во время поединка. И удар явно попал в цель, так как де Мортимер сильно побледнел. Какое-то мгновение он выглядел ошеломленным, почти испуганным, но быстро овладел собой и, скривив губы, процедил: — И ты еще смеешь так говорить, когда твой собственный отец… — Господи Иисусе Христе, да хватит же вам! — резко вмешался Гийон. — Вы похожи на двух поссорившихся детишек. Глядя, как идут прахом все труды по воспитанию у вас хороших манер, я уже думаю, что зря тратил в Равенстоу свое время и усилия! Де Мортимер собирался что-то возразить, но раздумал и плотно закрыл рот, продолжая с угрожающим видом смотреть на Адама. Наступило тягостное молчание. Адам откашлялся. — Хотите взглянуть на моего валлийца? Может оказаться, он вам известен. Гийон наклонил голову, с огорчением сознавая, что ни один из рыцарей не готов принести извинения. * * * Пленник лежал на матрасе в одной из комнаток верхней части стены замка. За раненым ухаживала девушка-служанка, а за прикрывающей проход занавеской стоял часовой солдат. — Хотя все во власти господней, при такой ране он не должен умереть, — промолвил Адам. Служанка присела в полупоклоне и отошла в сторону. В обычно холодной комнатке горела жаровня, которую поставили возле самого ложа больного, создав максимально комфортные условия. Сюда не проникал дневной свет, и от длительного использования свечей и светильников из камышовых стеблей побеленные стены густо покрылись сажей. Множество мерцающих язычков пламени делали комнату похожей на обитель отшельника. Однако человек, посмотреть на которого они пришли сюда, был достоин любопытства, но никак не поклонения. Гийон вгляделся в покрытое синяками и ссадинами бледное до синевы лицо пленного. Черные локоны волос были выстрижены вокруг ужасной на вид красно-синей шишки на голове, величиной с яйцо чайки. Закрытые веки больного поражали безжизненной вялостью. Густые черные ресницы и гладкие щеки выдавали возраст юноши, скорее даже подростка. — Да он ведь совсем молоденький, — граф неожиданно почувствовал жалость к раненому, который выглядел немногим старше Ренарда. — Нет, мне он не знаком. А тебе, Варэн? Варэн равнодушно пожал плечами. — Для меня все они на одно лицо. Я редко бывал на границе за последние три года, а этот выглядит так, словно три года назад еще сосал соску! — Кто-то должен заинтересоваться им, — сказал Гийон. — Для валлийцев кровные узы священны, а он из благородных, как ты заметил, а возможно, даже руководитель нападения. — Такое тоже не исключено, — кивнул Адам, — валлийцы любят пораньше покрестить свою молодежь кровавыми делами. — Насколько серьезна рана ноги? — Он зашит, как кусок ткани, и вполне может подхватить лихорадку, хотя бабушка Агата изо всех сил старается его вылечить. Гийон уже поворачивался, чтобы уйти. Варэн двинулся за ним, но застежка на его накидке расстегнулась и с легким звяканьем упала на пол. Раздраженно пробормотав ругательство, де Мортимер наклонился, чтобы поднять застежку. В этот момент больной зашевелился и застонал. Веки задрожали от усилия раскрыть глаза. Гийон и Адам тотчас же склонились над распростертым телом раненого, но де Мортимер оказался еще ближе, нависая над пленником своей широкой костистой фигурой, подсвеченной огнями светильников. Именно на него посмотрел молодой валлиец, когда сумел открыть глаза. По лицу сразу пробежала волна непритворного ужаса, он весь вжался в подушки и выкрикнул что-то по-валлийски. — Не бойся, — быстро заговорил Гийон на том же языке. — Тебе никто не причинит зла. Тебя вылечат и вернут семье. Но юноша недоверчиво покачал головой. Он тяжело дышал, неотрывно глядя на де Мортимера. — Ты сказал, что его не знаешь, а вот он определенно знает тебя, причем настолько хорошо, что перепугался не на шутку, — заметил Адам и потащил Варэна прочь от постели. Гийон продолжал успокаивать больного. — Да никогда в жизни я не видел этого ублюдка! — кипятился Варэн, — Все очевидно: парень получил такой удар по голове, что начал бредить. Теперь для него любой, даже отдаленно похожий на норманна, становится поводом для новых кошмарных видений! — Возможно, — Адам бросил быстрый взгляд на пленника, который откинулся на подушки и закрыл глаза, явно обессиленный и, скорее всего, слишком напуганный, чтобы поднять веки и вновь посмотреть на Варэна де Мортимера. — Что ты собираешься с ним делать? — спросил Гийон, когда они спускались в зал по узкой винтовой лестнице. — В ближайшие две недели ты должен поехать в Виндзор. Адам поджал губы. — Не знаю. Может быть, попрошу вашего отца поехать на границу. Он знаком с большинством валлийских кланов и семей в нашем регионе, а с половиной даже состоит в родстве. Он сумеет правильно повести себя в любой возможной ситуации, а пленника я оставлю под присмотром Обри. Если родственники парня согласятся на переговоры, дальнейшее можно уладить и без моего участия. А к концу января я вернусь, и можно будет все дела довести до конца. Гийон задумчиво поскреб подбородок и кивнул, соглашаясь, но продолжая о чем-то размышлять. — Что за ерунду бормотал там этот щенок? — спросил Варэн, когда оба гостя вернулись к теплу очага. Гийон опустил наконец руку, которую все еще в задумчивости держал у подбородка, и ответил бесстрастным тоном: — Он сказал, что не собирался подслушивать, и никому ничего не расскажет, если ты сохранишь ему жизнь. — О чем никому не расскажет? — с непроницаемым лицом поинтересовался Варэн. — Что он имел в виду? — На шее де Мортимера непроизвольно задергался мускул. — Полагаю, в свое время мы это узнаем, — Адам был спокоен и говорил уверенным тоном, но в глазах читалась угроза. Затем повернулся, взглянув на черноволосого юношу в рубашке и лосинах, который только что тяжело плюхнулся на скамейку высоких помостей, и теперь сидел обмякший и постанывающий, стиснув голову ладонями. — А вот и ваш наследник, — Адам с улыбкой повернулся к Гийону, — в целости и сохранности. * * * Хотя дорожная накидка была на подкладке из собольего меха, Хельвен испытывала сильную дрожь, стоя под навесом в ожидании, когда конюхи оседлают и выведут ее верховую лошадь из конюшни. Снег сыпался мокрой крупой, поблескивая на фоне неба, словно звенья старой кольчуги. Во дворе тоже в изобилии сверкали кольчуги стоящих или, наоборот, деловито снующих людей. Заканчивались последние приготовления к выезду в Виндзор. Судя по установившейся погоде путешествие обещало быть слякотным и малоприятным. Ренард расхаживал по двору замка, хлюпая по грязи. Отороченная мехом накидка у каймы уже была заляпана. При каждом движении накидка приоткрывала сияющие доспехи. В руке Ренард держал шлем, которым беспечно размахивал на ходу. Хельвен собиралась окликнуть брата, но ее опередила стройная девушка с волосами цвета спелого меда, выбежавшая из одного из строений и обратившаяся к юноше. Ренард быстро оглянулся, обхватил свободной рукой гибкую, как тростинка, талию девушки и торопливо увел ее в темноту дверного проема. Тем не менее Хельвен разглядела, как братец окутал девушку своей накидкой и склонил голову навстречу ждущим поцелуя губам. Дочь сокольничего, с легкой улыбкой подумала Хельвен. Хельвен тоже была растрогана до слез, когда брат вернулся живым. Но радостное чувство душевного успокоения только частично имело отношение к Ренарду. За весь период неопределенности и ожидания не менее острым и тревожным было видение Адама, лежащего на земле в замерзшей луже собственной крови, как Ральф, павшего жертвой валлийцев. Хельвен стиснула пальцы в кулаки и пристально посмотрела на крепкую широкую фигуру Варэна, шагнувшего в слякоть и тотчас скривившегося от неудовольствия. Де Мортимер подошел, дыханием согревая руки, встретился с ней взглядом и улыбнулся. Хельвен ответила жалким подобием улыбки. — Смотри веселее, моя прелестница, а то ты выглядишь так же пасмурно, как эта чертова погода! — Варэн наклонился и поцеловал ее холодные губы, затем слегка отстранился, чтобы осмотреть. — Эта поездка едва ли будет увеселительной прогулкой за подарками. — А я купил тебе подарок, — продолжил Варэн со свойственной ему снисходительной улыбкой, временами ужасно раздражавшей Хельвен. Де Мортимер положил ей в руку небольшой чехольчик, затянутый шнурком. — Это не улучшит погоду, но может порадовать твое сердце, а уж моему сердцу будет весьма приятно сознавать, что ты наденешь сей маленький предмет. Пусть это будет моим обручальным подарком. Хельвен непослушными от холода пальцами растянула шнурок, стягивавший откидные края чехольчика и вытряхнула на ладонь округлой формы застежку для накидки. Предмет кельтской работы, изготовлен из серебра и украшен золотой и серебряной филигранью. По краям вставлены маленькие круглые камешки янтаря и горного хрусталя. В середине, на некотором смещении от центра застежки, красовался большой пурпурный аметист. — Какая прелесть! — воскликнула Хельвен, вертя в руках подарок и отмечая про себя, что выбор Варэна еще раз подтверждает склонность будущего мужа к показным поступкам и эффектам и наглядно характеризует его склонности и вкусы. — Ну вот, позволь приколоть ее на твой наряд. — Де Мортимер нетерпеливо ухватил заколку, скреплявшую накидку Хельвен, и принялся вытаскивать из ткани. По сравнению с роскошным предметом, оказавшимся в руках у Хельвен, старая заколка казалась совсем дешевой. Когда-то ее изготовил в Равенстоу ремесленник-умелец, овладевший искусством работы с бронзой. Старая заколка имела форму рычащего леопарда с крошечными рубиновыми глазами. Такой задумал заколку сам граф Гийон, когда готовил подарок дочери на семилетие. Хельвен стало совсем не по себе от столь бесцеремонного и пренебрежительного обращения с привычной с детства деталью одежды. Не подав виду, она аккуратно и бережно спрятала старую заколку в пустой кожаный чехол. — Разве не рискованно демонстрировать подобную роскошь во время долгой поездки? — с сомнением спросила Хельвен. — Пожалуй, будет лучше, если я воспользуюсь застежкой, когда мы прибудем в Виндзор, может быть, в тот момент, когда ты станешь просить у короля разрешения на наш брак? Варэн снисходительно хмыкнул, отчего Хельвен показалось, что ей не более семи лет от роду. — Не надо беспокоиться по таким пустякам, — бросил он, созерцая, как Хельвен прокалывает новой застежкой толстую фламандскую ткань. — Мы хорошо вооружены и сможем отбить любое нападение. Мы справимся с целой ордой валлийцев, если они посмеют атаковать нас. Нет, любимая, мне очень хочется, чтобы все видели, как высоко я ценю мой подарок судьбы. — Твой будущий подарок судьбы, — поправила Хельвен, раздраженная чрезмерно хвастливым тоном жениха. — Ну, хорошо, будущий подарок. — Де Мортимер управился наконец с застежкой и опустил руку, как бы ненароком коснувшись округлой груди Хельвен. — Моя будущая жена. — Голос Варэна стал низким от едва сдерживаемой страсти, он впился губами в рот женщины, всасываясь в нежную плоть, как ненасытная пиявка. Хельвен чувствовала себя, словно шлюха, которой для поднятия настроения заплатили авансом. Однако откликнулась на ласку с бессознательным умением, привитым ей покойным Ральфом, хотя в глубине сердца оставалась застывшей, как озябшие пальцы, которыми она обхватывала крепкую шею де Мортимера. Глава 9 Пленный валлиец пришел в сознание, открыл темно-карие глаза и с легким замешательством принялся лихорадочно разглядывать белые узорчатые стены помещения, в котором оказался. — Проснулся, — Адам прикоснулся к колену сидевшего рядом человека. Майлс крякнул и промолчал. Спустя несколько мгновений он дернул подбородком и поднял свесившуюся на грудь голову, затем приоткрыл веки. Повернувшись к лежащему на матрасе юноше, старик сразу определил, что, несмотря на легкий жар и заметное потоотделение, пленный в ясном сознании. Майлс начал тихо разговаривать с раненым по-валлийски, объясняя, что тому ничего не угрожает. Но в темных глазах молодого человека по-прежнему таились страх и подозрение. Впрочем, юноша с жадностью выпил разведенный водой мед, принесенный Адамом. Не говоря ни слова, пленный выслушал длинную речь Майлса, в которой тот сообщил, придерживаясь валлийской традиции, кто он такой, с перечислением всех предков и родственников, кто такой Адам, а также объяснил, где оказался юноша и насколько серьезны его раны. — Неразумно было нападать на отряд Адама, — неспешно продолжил Майлс. — Может быть, он не умеет толком говорить по-валлийски, но это не означает, что он столь же слаб в искусстве приграничной войны. Молодой человек скорчил презрительную мину. — Не надо меня учить, — после трехдневного молчания голос был хриплым и скрипучим. — Да, — кротко согласился Майлс, — мне это уж точно ни к чему, но вот твоя родня, уверен, с удовольствием укажет тебе на твои промахи. Презрительная ухмылка сползла с лица валлийца, однако рот и густые черные брови застыли в нелепо искаженной гримасе. Майлс пересказал для Адама все, что сообщил валлийцу. Адам поставил кувшин с медом на пол. — Спроси про его отряд, откуда они. Майлс открыл рот, однако юноша слышал вопрос, понял его и поспешно заговорил на сбивчивом французском. — Мой брат будет недоволен, он просто придет в ярость. И зачем только вы меня спасли? Он собственными руками меня прикончит, когда обо всем узнает. — Кто твой брат? — Давидд ап Тевдр. — Пленный снова опустил голову. — А меня зовут Родри, я младше его на десять лет. Нас родили разные матери. На лице Адама медленно расплылась блаженная улыбка. — Ну-ка, поведай нам, сколько можно за тебя получить валлийского золота? — спросил он тихо. — Или тебя можно обменять на мирное соглашение? — добавил Майлс. — Выходит, это наследник ап Тевдра. — Ладно, — уныло заметил юноша, — вам легко злорадствовать. — Он нервно дернулся в постели, тело напряглось от острой боли. Парень замер, боясь вздохнуть, и крепко зажмурил глаза. — Да, малыш, с ногой у тебя совсем беда, — сокрушенно заметил Майлс. — Твое счастье, что не начало загнивать. — Я дам знать твоему брату. Парень промолчал, но на его лице проступила краска. Адам задумчиво прикусил губу, разглядывая своего пленника, и наконец решился. — Расскажи-ка нам, откуда ты знаешь Варэна де Мортимера? Румянец снова отхлынул с лица валлийца, оставив мокро-серое болезненное выражение. — Значит, он действительно был здесь? — хрипло спросил юноша. — Я думал, это мне приснилось в кошмарном сне. Адам криво усмехнулся. — Я тоже так думал, — едва слышно промолвил он и сказал громче: — Нет, он в самом деле был здесь, но сказал, что тебя не знает. Юноша поежился. — Возможно. — Он опустил взгляд и стал молча рассматривать свои пальцы, потом переплел их вместе и бессильно уронил на пятнистую овчину, которой был укрыт. — Ты, кажется, что-то говорил о подслушивании, — осторожно продолжил разговор Адам. — Что обещаешь ни одной душе не рассказывать о чем-то там. Родри впился пальцами в эластичную овечью шерсть. — Де Мортимер появился у нас с белым флагом перемирия для встречи с моим братом. Между ними состоялся разговор… — А ты подслушивал? — заинтересовался Майлс. — Да. — Валлиец сглотнул слюну и бросил настороженный взгляд. — Давидд никогда мне ничего не доверяет. Вечно отправляет на охоту или дает мелкие разведывательные задания, как ребенку. — Нередко трудно бывает определить, когда неоперившийся птенец готов к полетам, — спокойно заметил Майлс. — А иногда птенцам попросту подрезают крылья! — возразил пленник. Он опять помрачнел и плотно сжал губы в тонкую ниточку. Адам скрестил руки на груди. — Итак, что же ты услышал? Родри беспокойно перебирал пальцами густую шерсть овчины и неотрывно смотрел на свои руки. — Де Мортимер предложил моему брату много серебра, чтобы тот убил одного из ваших баронов — Ральфа ле Шевалье — и еще сказал, что этот барон слишком много болтает и надо заставить его заткнуться навсегда. Давидд охотно согласился. Ле Шевалье не был нашим другом, к тому же неоднократно наведывался к нашим женщинам. И я… мед еще остался? — Да, конечно. — Адам переглянулся с Майлсом, подлил напиток в кубок и подал раненому валлийцу. Родри жадно выпил и вновь откинулся на подушки с закрытыми глазами. Волосы юноши стали мокрыми от пота. — Де Мортимер подготовил засаду и устроил все так, чтобы нам было легче убить ле Шевалье. Но об этом знает только один Давидд. И еще я. Остальные считают, что нам просто крупно повезло, и встреча в лесу произошла случайно. Де Мортимер смотрел из укрытия, ждал, пока ле Шевалье упадет с коня и истечет кровью, и только потом вышел. И обрушился па нас со всей мощью своего отряда. Если бы Давидд не ждал как раз такого предательства, мы бы тоже легли мертвыми. Райд вирт хей хир и фвита гид ар диафол. — Если садишься ужинать с дьяволом, бери длинную ложку, — сурово перевел Майлс. — Мой брат очень рассердился оттого, что потерял гнедого коня, — добавил молодой валлиец, метнув на Адама робкий взгляд. — Я собирался позлить брата тем, что вернусь из нашего набега верхом на том самом коне, которого он упустил. А вместо этого получается, он должен меня выкупать и еще говорить врагам спасибо за спасение жизни брата. — Возможно, при таких обстоятельствах он предпочел бы, чтобы ты погиб, — сухо заметил Майлс. В ответ Родри слабо улыбнулся. — Все же братская любовь обычно побеждает. * * * Адам решительными шагами пересек солярий, подошел к жаровне, чтобы согреть руки, и посмотрел на Майлса. — Вы понимаете, что все это означает? Майлс новел плечами. — Может означать многое, — глубокомысленно начал он. — Но самое главное, моя внучка собирается вверить свою судьбу убийце собственного мужа! — Майлс, нельзя допускать, чтобы она совершила этот шаг! Приспущенные морщинистые веки старика приоткрылись, сверкнувший взгляд свидетельствовал о недюжинной умственной энергии. — Останови ее. — Как? — развел руками Адам. — Хельвен знает, что я ненавижу даже упоминание имени де Мортимера. Поэтому все, что я расскажу, отметет как бред или пустые фантазии. Что я должен сделать? Похитить ее, перекинув через седло? — Стоит попробовать, если иные методы не помогут, — с улыбкой заметил Майлс и снова стал серьезным. — Адам, мне уже перевалило за восемьдесят. Неужели я должен все тебе разжевать и вложить в рот? Поезжай к королю, расскажи ему всю эту историю и, раз уж ты этим занялся, попроси выполнить твое желание. Адам прищурил глаза. — Какое еще желание? — Разве ты уже получил награду за неустанные усилия по охране его очаровательной дочери? Насколько я знаю Генриха, у тебя должен был скопиться целый мешок обещаний, ни одно из которых не исполнено. — Вряд ли он изменит своим привычкам! — недовольно фыркнул Адам. — Если мое желание будет связано с посягательством на его казну, король просто откажет, и все. — Это не должно быть связано с деньгами, — вкрадчиво продолжил Майлс, — попроси у него Хельвен в жены. Желтоватые глаза Адама удивленно расширились. — Попросить у него Хельвен? — растерянно повторил он неестественно высоким и дрожащим голосом, словно говорил не мужчина, а подросток. — Ты владеешь своей собственностью по праву, данному самим королем, как и Ральф. Надеюсь, Гийон, когда придет в себя от столь шокирующих новостей, не станет возражать против твоего сватовства. По-моему, это даже будет для него более приемлемым вариантом. Адам покачал головой и отошел от старика к стене, рассматривая рисунок драпировки. Ее выткала мать Адама задолго до его рождения, и ее сильно выела моль. Сердце Адама лихорадочно колотилось, мысли беспокойно перебегали с одного объекта на другой. — Тебе нужна жена, — на лице Майлса показалось слегка лукавое выражение. — Твой дом все больше зарастает грязью. — Это невозможно, — деревянным голосом отозвался Адам, — я ее приемный брат. Майлс процедил по-валлийски какое-то грубое ругательство, затем вновь перешел на французский язык: — Значит, вот как ты к ней относишься? Адам резко обернулся, порывисто опустился на скамеечку и взялся руками за гудевшую от безумных видений голову. — Да нет же, — простонал он. — Раньше — да, когда был маленьким, я просто любил ее, как свою сестру. Однако все давно переменилось, во всяком случае, для меня. Но Хельвен до сих пор меня воспринимает только как брата. Майлс недоверчиво приподнял бровь. — Ты в этом уверен? — Она ясно показала это, когда я пригнал коней. — Если и показала, то больше от страха, чем от убежденности, могу тебе гарантировать. — Майлс задумчиво посмотрел на молодого человека. — А я всегда догадывался, что ты неравнодушен к этой девчонке. Однако мальчишки часто меняют предмет своего интереса, их привязанность обычно выдерживает не больше нескольких месяцев. Вырастая, они забывают о первых любовных вожделениях. Девочки в этих вопросах всегда более взрослые. — Адам ничего не ответил, продолжая сидеть, сгорбившись и погрузившись в свои мысли. — Разумеется, — Майлс формулировал свою мысль столь же точно, сколь точными и опасными были некогда удары его меча, — ты не должен просить Генриха о женитьбе. Просто расскажи ему про Варэна и Ральфа. А дальше возложи надежды на провидение Господне, на справедливое разрешение проблем и на то, что Хельвен со временем найдет для себя достойного мужа. В общем, выбор за тобой. Адам молчал. Свеча трепетала в подсвечнике, отблески огня играли на орнаменте его пояса, на пряжке, застежке и рукоятке кинжала. Наконец тяжело и протяжно вздохнул и поднял голову. — А что, если она меня встретит враждебно? — он был не в силах отогнать видение, как Хельвен снова его отвергает. — В таком случае я бы счел это маскировкой совсем другого чувства. Если так случится, что она скажет тебе что-то обидное, прояви выдержку, это пройдет. Адам фыркнул и отвернулся, но в мыслях надежды и страхи, порожденные предложением Майлса, сражались друг с другом. Хельвен… — Я оставлю тебя, чтобы ты мог хорошенько все обдумать, — Майлс с усилием встал с твердого кресла с высокой спинкой. — Очень хочу перед смертью увидеть, как у нашей девочки налаживается жизнь. Так что поторопись. — Даже не знаю, что с вами сделать, — Адам невесело покачал головой, — или расцеловать, или, наоборот, убить за ваши речи. — Прибереги поцелуи для Хельвен, а убивать будешь тех, кто этого заслуживает, — серьезно посоветовал Майлс и, медленно переступая затекшими от долгого сидения ногами, вышел из комнаты. Адам смотрел на арочный проход, куда удалился старик, затем не спеша встал сам. На лице по-прежнему было озадаченное выражение. Мысли далеко ушли от привычных дел и проблем, и Адам никак не мог обрести душевное равновесие. Спустя некоторое время он осознал, что балансирует на тонкой нити над пропастью, причем даже не видно, где кончается эта нить. А может быть, конца вовсе нет. Дополняя эту образную картину, Адам подумал еще, что позади и снизу под ним кишат демоны и змеи неуверенности и трусости. Оставался только один путь — вперед. Как только он принял решение, на душе неожиданно полегчало. Адам выпрямился, расправил плечи, будто готовился встретить удар, и вышел из солярия, на ходу призывая к себе Остина и Суэйна. Глава 10 На юге погода была теплее, снег сменился дождем. Но и здесь изобиловали пронзительные ветра с нескончаемым потоком полузамерзших горошин, щедро посылаемых с небес на землю. Рой холодных снежинок кружился, забираясь под одежду и слепя глаза. Спастись можно было только одним способом — пониже наклонить голову, двигаясь по улицам, засыпанным мусором и залитым грязью. Когда порывы ветра ненадолго стихали, позволяя осмотреться, взору представали вывески, украшающие балконы состоятельных жителей, и гирлянды вечнозеленой растительности у дверей пивных, зазывающие приехавших в Виндзор гостей. Весь королевский двор собрался здесь на праздник Рождества. Это не был двор в обычном понимании, так как к постоянному окружению монарха присоединились практически все известные крупные королевские феодалы, многочисленная группа более мелких, но влиятельных баронов, высшее духовенство, а также Давид — король Шотландии — со своей свитой. Все они собрались, чтобы присягнуть на верность вдовствующей императрице Матильде, родной дочери короля Генриха, назначенной им на роль наследницы. Резкие порывы ветра едва не срывали с Хельвен одежду. Она с трудом стояла на ногах, дрожа от холода и пытаясь укутаться накидкой. Из вежливости Хельвен старалась делать вид, что ее заинтересовали выложенные продавцом ткани. Деловито тронув тонкие отбеленные холстины, она согласилась, что ткань подойдет для пошива рубах и ночных сорочек, терпеливо дожидаясь, пока отмеренные куски отрезают и укладывают. — Ну а теперь, — удовлетворенно сказала Джудит, не сводя глаз с разложенных торговцем рулонов ткани, — надо купить материал для твоего свадебного платья. Как ты смотришь на тот зеленый бархат? Продавец услужливо потянулся за указанным рулоном ткани. — Не знаю, я еще не думала, — поежилась продрогшая и бледная от холода Хельвен. — Ну тогда, ради всех святых, подумай сейчас! — резко заметила Джудит. Ее раздражительность, что вполне естественно, накопилась после продолжительного похода по ярмарке в сопровождении тележки с купленной одеждой и материей. — Хельвен, завтра обручение, а на Сретение свадьба. Нельзя тратить время попусту! — Прости, мама. Просто я замерзла и неважно себя чувствую, — извинилась Хельвен, на лице снова возникла та самая бледная и жалкая улыбка, от которой Джудит хотелось накричать на дочь. — Зеленый мне подойдет. — Боже праведный, дитя мое, ты ведь даже не взглянула на ткань! Торговец поспешно опустил глаза, пытаясь стать незаметным для столь важной и рассерженной пожилой дамы и красивой, но чем-то очень удрученной девушки. Он стал деловито разворачивать рулон и расстилать на прилавке бархат цвета морской волны. У Хельвен дрожала нижняя губа, она едва сдерживала слезы. Острая ледяная крошка больно ударила в лицо, словно метко брошенный камешек. За спинами женщин переминались с ноги на ногу два озябших солдата, а старшая горничная Джудит со страдальческим выражением лица молча демонстрировала, как она замерзла. — Я доверяю твоему выбору, мама, — подавленно промолвила Хельвен и опустила взгляд на заляпанный грязью подол накидки. — Очень хорошо, — с удивительным для претерпевшей столько испытаний женщины спокойствием заключила Джудит. — Два локтя[5 - Локоть — 114 см.] этого бархата и локоть вон того золотистого дамаста для нижней туники. Доставьте в дом графа Равенстоу, мой управляющий вам заплатит. Торговец поклонился и, удовлетворенно причмокивая, принялся укладывать на место тюк бархата, с тайным любопытством в глазах поглядывая на необычных покупателей. Покинув магазин, Джудит несколько успокоилась, но сразу же вновь насторожилась, обратив внимание, что Хельвен следует за ней со скучным видом покорной овечки, боящейся отбиться от стада. — Возможно, обручение следует отложить, пока тебе не станет получше, — нахмурилась графиня. — Нет! — Ответ прозвучал неожиданно резко и быстро, это несколько не вязалось с только что унылым и пассивным настроением Хельвен. Джудит, в этот момент всовывавшая носок ноги в стремя своей кобылы, даже замерла на месте и расширившимися глазами оглядела приемную дочь. — Нет, — повторила Хельвен более спокойно. — Я не больна. Мне нужно, чтобы обручение состоялось завтра. Как раз ожидание и мучает меня. Я даже не могу всерьез думать о свадебном платье, пока испытываю этот ужасный страх, боязнь того, что по какой-то причине все может разрушиться. — Ерунда! — грубо бросила в ответ Джудит. — Я знаю, но от этого мои страхи не проходят. Джудит позволила одному из сопровождавших их солдат подсадить ее в седло. Лицо графини оставалось недовольным. Когда отпускаешь лодку плыть по течению, она нередко разбивается о камни. Не исключено, что обручение и впрямь стоит отложить, пока Хельвен не сможет в полной мере оправиться от последствий дурного обращения со стороны Ральфа и самого скверного «подарка», уготованного судьбой, — гибели мужа. — Меня вынудили пойти замуж за твоего отца, — спокойно начала графиня, легко натягивая поводья. — Я была несчастна и жутко напугана, казалось, ничего нельзя исправить, кроме как наложить на себя руки. Твоему отцу пришлось ждать очень долго и проявить нечеловеческое терпение, прежде чем я научилась ему доверять. Еще больше времени понадобилось, чтобы из доверия родилась любовь. — Джудит взглянула на падчерицу. Хельвен упрямо сжала губы, очевидно, подавляя в себе малейшую склонность прислушаться к доводам мачехи. Или же попросту сдерживая подступившие слезы. — У вас с Ральфом все было по другому, — продолжала графиня, — ты с самого начала хотела быть с ним, но я лично не верю, что Ральф вообще когда-либо испытывал к тебе столь же сильные чувства. По-моему, на его решение жениться на тебе повлияло, разумеется, богатое приданое, а также возможность в любой момент, когда возникнет соответствующее желание, улечься в постель с цветущей пятнадцатилетней девчонкой. Но никак не любовь. — Мама, что ты мне хочешь доказать? — Сама не знаю. Может быть, что ты не должна допускать, чтобы жизнь с Ральфом омрачала будущие ожидания. — Это мне не угрожает. — Хельвен недовольно повела плечами. — Прошлое не омрачит мое будущее, а просто принизит требования. Я уже не буду ждать, что от одного моего желания звезды с неба так и посыплются в руки. Наверно, моя мать ждала того же от папы? — Да, — задумчиво ответила графиня. — Пожалуй, именно так. Твоя мать знала, что им не суждено пожениться — дочке валлийского купца и хозяину приграничного поместья. Поэтому и не открывала своего сердца перед ним. Я всего один раз встречалась с ней, за день до ее гибели. Она тогда приехала к Гийону, чтобы объявить, что разрывает их прежние отношения и выходит замуж. Брак должен был состояться по расчету, как и твой. Мгновенно позабыв о своих проблемах, Хельвен навострила уши. — А ты не ревновала? Когда я узнала об одной из женщин Ральфа, то всерьез подумывала схватить кинжал и перерезать ей горло, а его кастрировать! Джудит презрительно скривила губы. — Ревновала ли я? — Она снова пришпорила лошадь. — Да, было и это. Ужасно ревновала и, пока не встретилась с ней, терзалась, как от смертельной пытки. Но не испытывала ненависти. К тому же, хотя Гийон и навещал ее иногда, но после нашей свадьбы он уже не имел с ней близости. — Гримаса графини превратилась в печальную улыбку. — О, я уверена, это не было вызвано исключительно высокими моральными качествами или желанием уберечь меня от огорчений. Просто она должна была вот-вот родить тебя, и к этому моменту он уже начинал понимать, что для таких утех у него есть законная жена. — Графиня сердито прищурила глаза. — Хотя однажды мне тоже довелось обратиться к помощи ножа. Одна из придворных дам — Алэс де Кларе — позволила себе слишком свободно трактовать права старой приятельницы Гийона. Сегодня вечером она тоже должна появиться при дворе. Давненько это было, когда нам пришлось сойтись в поединке, — интересно, помнит ли она об этом? — Улыбка Джудит сменилась веселым озорным смехом, да таким заразительным, что настроение Хельвен несколько улучшилось, и впервые за все утро легкая улыбка озарила лицо. Когда женщины въехали во двор своего городского дома, конюхи были поглощены работой по уходу за несколькими породистыми конями. Юный оруженосец нежно поглаживал чалого коня с красноватым оттенком, на котором была надета дорогая позолоченная упряжь. — Гарри! — Джудит радостно расцеловала своего четвертого ребенка. Тот вывернулся, пытаясь скрыть счастливую улыбку, затем стал поправлять взлохмаченные матерью светлые волосы. Сначала в области шеи, потом по всему веснущатому лицу мальчика разлился алый румянец. Заметив реакцию брата на объятия Джудит, Хельвен ограничилась тем, что небрежно прикоснулась губами к его щеке и бросила одобрительное замечание насчет нового кинжала, висевшего на поясе Гарри. Расплывшись в улыбке, мальчик хвастливо продемонстрировал старшей сестре личное оружие. — Вчера вечером мне подарил его граф Роберт за то, что я хорошо прислуживал за столом. — Значит, кое-чему ты научился, — сухо обронила Джудит и одобрительно оглядела сына. Гарри поначалу рос невзрачным ребенком. Потом он расстался с родителями, так как был принят оруженосцем в свиту к Роберту Глочестерскому и с тех пор приобрел некоторые полезные навыки, даже если судить только по щеголеватому внешнему облику, а также проворной и учтивой готовности, с которой он помог матери сойти с лошади. — Граф Роберт обедал с императрицей. Она мне улыбнулась. Она очень красивая и не настолько… — мальчик не договорил и перевел взгляд на Хельвен, которая, в свою очередь, засмотрелась на необычайно красивого гнедого жеребца, привязанного вместе с другими конями. — Красавец, а? — восторженно воскликнул Гарри. — Гарри, откуда он здесь взялся? Мальчик вздрогнул от резкости тона, которым был задан вопрос. — Лорд Роберт недавно был на ярмарке, где продавались лошади. Конь ему очень понравился, а поскольку его продавал Адам из Торнейфорда, а у него хорошая репутация, мой хозяин и купил. Еще сказал, что цена высока, но, по-видимому, соответствует товару. — Недоумевающий подросток переводил взгляд то на мать, то на сестру. — Что случилось? Что я сказал смешного? Прикусив нижнюю губу, Хельвен покачала головой. — Это один из жеребцов Ральфа, Адам продавал его для меня. Сколько заплатил граф Роберт? — Сошлись на восьмидесяти трех марках. Что означает «Адам продавал коня для тебя»? Хельвен дотронулась до руки брата. — Позже расскажу, — пообещала она и, все так же покусывая губу, следом за мачехой отправилась в дом. * * * Граф Роберт Глочестерский, вытянув ноги к теплу, сидел перед дымящимся очагом. Среди многочисленных незаконных отпрысков на королевском винограднике Генриха этот человек соответствовал старшей грозди. Роберт держал кубок с вином, смешанным с пряностями. По его лицу со страдальчески наморщенным высоким лбом было понятно, что он пытался в чем-то убедить графа Равенстоу, сидевшего рядом с явно недоверчивым видом. — Пойми, нам очень нужна твоя поддержка. Я знаю, у тебя есть собственные причины не слишком стремиться к воцарению Матильды. Боже правый, иногда кажется, что она даже святошу могла бы склонить к убийству. Но, клянусь, править страной она может. В ответ Гийон вымученно улыбнулся. — У меня нет сомнений в ее способностях. Я ведь сам женат на женщине из вашего клана. — Он бросил насмешливый взгляд на порог, где вошедшая жена передавала служанке свою накидку. — Однако мужчины хотят, чтобы ими правили мужчины, но не женщины. — Ты тоже? — Да, мне это кажется более естественным — во всяком случае по нескольким причинам, — Гийон бросил насмешливый взгляд в сторону жены. Но тут же лицо стало серьезным. — Меня заботит другое, Роб. Она кого-то назовет своим мужем, и этот некто захочет примерить на себя корону. А потом и нас подмять под себя. — Мой отец не настолько глуп. Он сам будет выбирать, и проделает все очень аккуратно, — возразил Глочестер немного вздорным тоном, — да и Мод отнюдь не робкая девушка, чтобы уступать то, что принадлежит ей по праву. — То, что твой отец станет тщательно отбирать кандидата в мужья, и так ясно. Но руководствоваться будет исключительно собственными соображениями. Если только не вынудить его поклясться, что он не станет устраивать замужество Матильды без одобрения основных феодалов. — Ты ведь говорил с Генрихом Блуа? — Нет, не говорил. По-моему, любой нормальный человек дал бы тебе такой ответ. — Ноздри Гийона недовольно затрепетали. — Я вообще до сих пор видел Генриха Блуа только издали. Единственный человек, с которым я разговаривал, это граф Лейчестер, да и то потому, что мой сын служит священником у него в поместье. Так вот, Лейчестер совершенно не в восторге от перспективы присягать Матильде, с мужем или без. Роберт Глочестерский нервно поскреб пальцами начинающую редеть черную шевелюру. Заручаться поддержкой для сестры было не легче, чем пахать каменистое поле. Почти на каждом шагу он сталкивался с жестким сопротивлением даже разумных и лояльных людей вроде графа Равенстоу, чьи собственные дети приходились Мод племянниками. Такие неудачи жестоко терзали Роберта. — Ги… — снова начал он уговаривать, но шурин развел руками и глубоко вздохнул: — Хорошо, Роберт. Я присягну и ей, и за нее, но Генрих должен пообещать не связывать ее узами брака с абсолютно неприемлемым для нас человеком. — Уверен, его можно уговорить на такое соглашение, — с дипломатической учтивостью сказал Роберт. Но в ответ увидел хорошо знакомое подергивание плечом и выражение полнейшего неверия в глазах Гийона. Глочестер счел уместным откланяться, предоставив графу Равенстоу возможность обдумать состоявшийся разговор. Сам он еще успеет навестить Бигода Норфолкского и выяснить его настроение перед тем, как готовиться к вечернему празднику и докладывать о своих результатах Генриху. Роберт встал и, повернувшись, поцеловал свою сводную сестру и Хельвен, одновременно здороваясь и прощаясь с ними. — Мы любовались твоим новым конем, — сказала Джудит. — Если бы Хельвен знала, что ты ищешь себе нового боевого коня, она бы не стала гнать Чародея в Виндзор. — Извини, что ты имеешь в виду? — Роберт улыбнулся и посмотрел непонимающим взглядом. Смеясь, Джудит поведала, у кого на самом деле куплен конь. Роберт тоже засмеялся и, надевая на голову элегантную шапочку во фригийском стиле, с любопытством рассматривал Хельвен. Хельвен только молча теребила скалывавшую накидку узорную брошь, тяжелую, как мужская рука, возложенная жестом обладания. Она не видела Адама со дня нападения валлийцев и сумела за этот период убедить себя, что испытанные тогда чувства — не более, чем минутное влечение, и подобное могло произойти между ней и любым другим мужчиной. Однако почему-то никого другого никак не могла представить на месте Адама. Хельвен вспомнила мрачную улыбку Адама, насмешливый взгляд из-под опущенных бровей, колкий юмор, с которым он парировал ее едкие замечания, мягкое прикосновение сильных рук к бокам коня. И эти же руки, обхватывающие ее за талию, скользящие вниз по ягодицам… — На конской ярмарке я видел также Варэна де Мортимера. Он со своим отцом присматривался к достоинствам рысака. Я перебросился с ними несколькими словами насчет Мод, и в разговоре всплыло, что молодой человек вскоре собирается жениться. Ему очень повезло в жизни, я так и сказал. — Я его очень люблю, — бесцветным тоном промолвила Хельвен. Гийон недоуменно приподнял брови, удивившись странному несоответствию смысла и интонации в реплике дочери. Затем поднялся, желая проводить гостя. — Надеюсь, Варэн и Адам не встретились, — бросил Гийон. — В прошлый раз они готовы были схватиться за мечи, так что пришлось их одернуть. Глочестер покачал головой. — Нет. Они находились на разных концах ярмарочной площадки, и молодой де Лейси собирался уезжать буквально следом за мной. — Он загадочно усмехнулся, повернув лицо к собольему воротнику накидки. Гийон вопросительно глянул на гостя. Роберт пояснил, пристально наблюдая за реакцией Хельвен: — Дорогая моя, оказывается, ваше обручение будет не единственным подобным событием на нынешних праздниках. Из достоверных источников мне стало известно, что мой отец в награду за верную службу короне собирается предложить сэру Адаму богатую невесту. Он уже присмотрел то ли одну, то ли даже двух состоятельных девушек из достойных семейств и намерен предоставить молодому де Лейси право выбора. После ухода Роберта Хельвен пришла к выводу, что ей удалось ничем не выдать своего смятения. Мысль, что у Адама может появиться жена, уязвила ее до глубины души. Когда Джудит заметила, что Хельвен бледна и не принимает участия в разговоре, молодая женщина пожаловалась на головную боль. Потом ее, как ребенка, уложили в постель, укутали меховыми покрывалами, к ногам поместили нагретый кирпич и заставили взять холодными пальцами кубок с обжигающим медовым напитком. Хельвен очень устраивало, что домочадцы просто-напросто сочли ее подхватившей простуду от чрезмерно долгого стояния у рыночных ларьков и прилавков. Когда явился с визитом Варэн, Хельвен передала через Джудит, что не может его принять, а сама свернулась клубочком и погрузилась в горестные мысли, среди которых даже проскальзывало желание умереть. Глава 11 Генрих, милостью божьей король Англии и герцог Нормандии, поднял руку, повелевая перу писца не скрипеть далее, и впился пронзительным взглядом желтовато-карих глаз в фигуру молодого человека, склонившего перед ним колено. — Ты совершенно в этом уверен? — У того человека был жар, сир, но он оставался вполне в здравом рассудке, — ровным голосом ответил Адам. — Он отдавал себе отчет в том, что говорил. И я пришел к выводу, что сказанное — правда. — Но ведь на твой вывод бросает тень всем известный факт, что вы с Варэном де Мортимером друг друга на дух не переносите. — Со мной рядом находился Майлс ле Галуа из Милнхэма-на-Уай. Он подтвердит мой рассказ, а уж ему совсем ни к чему наговаривать на де Мортимера. Генрих поджал тонкие губы, взглядом продолжая изучать Адама. — Ральф ле Шевалье в прошлом году несколько раз исполнял для меня роль курьера, — король потер указательным пальцем над губой. — У тебя, кажется, было несколько инцидентов на пути из Империи в Нормандию? Адам усмехнулся и перечислил: — Два нападения разбойников, обстрел из засады на руанской дороге, пожар в небольшом монастыре, где мы остановились переночевать, а также три барреля смолы, загадочным образом взорвавшиеся на галере, на которой мы должны были отплыть из Барфлера. Мы изменили план в последнюю минуту. Последний случай нельзя отнести на счет Ральфа, он уже был мертв к тому времени, но полагаю, вы сможете установить, что в это самое время Варэн де Мортимер находился в Нормандии. Генрих долго смотрел куда-то в сторону. Писец подавил зевок, прикрывая рот рукой, затем без всякой надобности заострил перо. Наконец король наклонился вперед, не вставая с кресла. — Мне известно, что он давно ухаживает за вдовой ле Шевалье, это так? Адам опустил взгляд на холодные узорчатые каменные плиты пола, от которых уже сильно болели колени, и до рези в глазах неотрывно смотрел на красную ромбовидную фигуру. — Да, сир. — Встань. Я не могу посмотреть в твои глаза и вижу только макушку. Кровь прихлынула к лицу Адама. Он вскочил на ноги. Генрих смотрел на него внимательным острым взглядом. — Одобряют ли родственники вдовы такое сватовство? — продолжил расспрашивать король мягким вкрадчивым голосом. — Верность графа Гийона короне вне всяких сомнений, — быстро ответил Адам, сообразивший, к чему клонит король, и крайне встревоженный таким поворотом разговора. — Я не об этом спросил. — Ее семья не возражает, однако не думаю, что разрыв приготовлений к браку их сильно огорчит. Откровенно говоря, сир, именно по этому вопросу я бы хотел просить милости у вашего величества. Густые черные брови удивленно взметнулись к украшенному драгоценными камнями обручу королевской власти. — Говори, — с настороженным любопытством приказал король. Адам стиснул кулаки и глубоко вздохнул. — Я прошу удовлетворить мое прошение о том, чтобы взять в жены вдову Ральфа ле Шевалье. — Ага, — удовлетворенно протянул Генрих, — вот мы и добрались до сердцевины всего дела. Лицо Адама напряглось, но он упрямо продолжал: — Официальная церемония обручения между ней и де Мортимером без вашего согласия еще не могла быть начата. Поэтому формальных препятствий для моей просьбы нет. Брови короля вновь опустились, он нахмурился. — Почему именно эту женщину? — Я хочу именно ее, — прямо сказал Адам, — и предпочел бы ее, а не Хавизу Фицаллен или Оливию де Роше. Я знаю, у нее не столь богатое приданое, но для меня важнее другое. Генрих бросил пронзительный взгляд на молодого рыцаря. — Как ты узнал имена девушек, которых я хотел тебе предложить? — Сегодня утром ваш сын граф Глочестерский купил у меня коня. Он благосклонно решил дать мне время на обдумывание, не зная, что я уже сделал свой выбор. Генрих недовольно фыркнул. — Мягкое сердце и ослиные мозги, — с досадой пробурчал он в адрес старшего из сыновей. Мне следовало бы отказать. Ты ставишь меня в весьма затруднительное положение. — Генрих забарабанил пальцами по резным подлокотникам узорчатого кресла с высокой спинкой. Казалось, целую вечность, не произнося ни слова, Адам бесстрашно выдерживал взгляд монарха. — Значит, ты хочешь именно ее? — язвительным тоном повторил Генрих. — По прихоти или убеждению? Адам открыл рот, собираясь со словами. — А, не надо. Вижу по лицу. Бесповоротно влюблен. — Король покачал головой. — А что говорит сама избранница? — Хельвен мне откажет, но я сумею ее убедить, — уныло признался Адам, сам не веря в то, что говорит. Генрих промычал что-то, покусывая ноготь указательного пальца. — Принеси мне серебро из сундука ле Шевалье и ты получишь ее, — решительно сказал монарх. — Де Мортимера мы утешим одной из тех женщин, которых я выбрал для тебя. Если, конечно, он не лишится головы как изменник. Это дело надо расследовать. — Король щелкнул пальцами, делая знак писцу, и тот вздрогнул, выходя из дремоты, уронил локоть, подпиравший голову, и стал быстро писать под диктовку Генриха. Выйдя от короля, Адам сделал глубокий выдох, но не от облегчения, а от того, что нервное напряжение хоть немного ослабло после выполнения первой и простейшей из поставленных задач. Предстояло еще убедить Хельвен и членов ее семьи принять его точку зрения на вскрывшиеся обстоятельства и возникшие намерения. А это определенно тяжелее, чем выдержать разговор с невысоким коренастым человеком, владевшим правом казнить или миловать его и других подданных. * * * Хельвен села в постели, обхватив руками колени, и принялась разглядывать драпировку на противоположной стене. Однако рассудок не воспринимал сцену охоты, столь живописно изображенную в ткани. Для защиты от пронизывающего ветра на окнах закрыли ставни, но даже сквозь щели постоянно слышалось завывание вьюги и неумолкающий стук ледяного гороха о дощатые филенки. Внизу, в главной комнате, оставались только слуги. Отец Хельвен уехал по делам, а мачеха отправилась с визитом к Мабел, графине Глочестерской, с которой ее связывала многолетняя дружба. Ренард и Гарри поспешили к конской ярмарке на показательный турнир рыцарей. Наконец, выйдя из оцепенения, Хельвен откинула покрывала и села на край постели. Основательно заправленная жаровня хорошо согревала комнату. Джудит настояла, чтобы падчерица хорошо пропотела, уверяя, что простуду лучше всего лечить теплом. Однако Хельвен прекрасно понимала, что страдает не от простуды и переохлаждения. Если на ее состоянии и сказался холод, то это был холод, сковавший ей душу. Вечером предстоит предстать перед королевским двором, а завтра утром Варэн официально попросит у короля Генриха разрешения на брачный союз. Странно, как быстро некогда желанный уют собственного семейного гнезда превратился для нее в опасную западню. Тяжелые мысли буквально душили Хельвен, наваливаясь почти невыносимым грузом, подобно тому, как уже несколько раз рот Варэна с силой вдавливался ей в губы, а массивное тело пыталось подмять ее под собой. Что-то изменилось, но не в Варэне, а в самой Хельвен. В голове поселилась странная пустота, вновь возникли непреодолимые барьеры для трезвого размышления. Вспомнился Ральф, небрежно игравший ее чувством, способный сегодня отвечать на любовь, а завтра пренебречь, утомившись и пресытившись. Ему ничего не стоило равнодушно отвернуться в ту минуту, когда ей так нужно было ответное чувство или хотя бы внимание. Хельвен попыталась выбросить эти жалкие мысли из головы и потянулась к одежде, лежавшей на краю постели. Пальцы привычно принялись зашнуровывать тунику. В этот момент за спиной отворилась дверь и сразу же тихо закрылась. Последовал легкий щелчок запорной собачки. Хельвен заложила за ухо выбившуюся прядь волос и обернулась, ожидая увидеть свою служанку. — Элсвит, мне надо принести… Матерь божья, а ты что здесь делаешь? — Одежда выпала из ее онемевших пальцев. — А где Элсвит? — Внизу… — Слова застряли у Адама в горле, когда он увидел, что на Хельвен только легкая сорочка, едва прикрывавшая соблазнительное тело и будоражившая воображение. — Я ей сказал, что у меня есть очень важное сообщение, я же не предполагал, что… Конечно, Элсвит говорила, что ты отдыхаешь, но я не думал… — Адам замолчал, сообразив, что язык совсем заплетается от неожиданного видения. — Ты никогда не думаешь! — Хельвен быстро подняла халат и закуталась в него. — Что за бесцеремонность, ты разве не мог подождать внизу? — Давай сейчас не будем говорить о церемониях, — устало промолвил Адам. — А о чем? — Об убийстве — убийстве Ральфа. — Адам положил на прикроватный ящик кожаный кошель с деньгами. — Выручка за твоего гнедого коня. — Что ты сказал? — Хельвен, застыв, вглядывалась в его лицо широко раскрытыми глазами, в которых были и боль, и недоумение. — Присядь, Хельвен. — Адам жестом указал на постель, сбросил свою накидку и положил ее на ящик рядом с деньгами. Женщина продолжала стоять. — Ральфа убили валлийцы, — прошептала она. — Или ты что-то знаешь? — От света свечей волосы ее сияли красноватыми отблесками, а на коже играли розовые блики. Казалось, Хельвен разгорячена от избытка тепла. На самом деле она была бела как мел. — Да, убили его валлийцы, тут все верно, но заказал и оплатил это убийство Варэн де Мортимер. — Адам подавил желание припечатать к имени своего соперника крепкое выражение. — Я тебе не верю, — ровным голосом сказала Хельвен. — Именно этого я и ожидал. — Адам, если ты придумал это, чтобы очернить Варэна в моих глазах, то не надейся… Ой! — Хельвен не удержалась от крика, когда Адам пугающе резким движением приблизился, схватил ее за руку так сильно, что появление синяков было всего лишь делом времени, и рывком усадил на кровать. — Сядь! — рявкнул он, тяжело и прерывисто дыша. — Не вздумай убегать и, черт возьми, выслушай! У Хельвен перехватило дыхание от неожиданно грубого обращения. Переход от смирной домашней болонки к взбешенному доберману был внезапным и пугающим. Она в изумлении смотрела на неестественную даже для Адама суровость выражения лица. Предельно жестоко, не пытаясь смягчить факты или выразить какое-то сочувствие, Адам выложил все, что узнал от валлийского пленного. — Почему Варэн мог решиться на такое злодеяние? Или он тоже замешан в предательстве? Не могу поверить!.. — Не занимайся самообманом, — сердито бросил Адам. — Да ты всегда только и искал случая как-то уязвить Варэна! — парировала Хельвен, цепляясь за последнюю соломинку надежды. — Может, он узнал, что Ральф предает доверие короля. Такое объяснение ничем не хуже твоей версии. Адам выругался и зашагал в дальний угол комнаты, пытаясь взять себя в руки, затем порывисто повернулся и плюхнулся на кровать рядом с Хельвен. — Варэну было всегда глубоко наплевать, лоялен Ральф королю или нет. За исключением — когда его собственное положение подвергалось какой-то опасности. — Не надо кричать на меня, — убитым голосом промолвила Хельвен и вытерла глаза тыльной стороной ладони, размазывая по лицу темные полосы. На голом предплечье женщины Адама заметил две небольшие родинки. Его захлестнуло внезапное чувство вины перед этим ранимым созданием. Зачем только он так сильно рассердился из-за нежелания Хельвен сразу посмотреть фактам в лицо? Адам сцепил пальцы и для верности стиснул руки между коленями, опасаясь против воли дотронуться до Хельвен. — Прости меня, — заговорил он более спокойным тоном. — Просто я судя по всему пытаюсь лбом пробить каменную стену, вот и приходится кричать от боли. Хельвен задумчиво покусывала губу, мысленно оглядывая свой рухнувший мир, еще недавно казавшийся крепким и многообещающим. Варэн убил Ральфа чужими руками, и обстоятельства его ухаживания и сватовства теперь представали в зловещем свете. Уже не будет ни обручения, ни замужества, ничего. Западня раскрылась, она снова свободна, но какой ценой? Хельвен снова вытерла глаза и посмотрела на Адама сквозь мокрые ресницы. Тот так и сидел, уставившись на свои ладони и мрачно поджав губы. Неожиданно для себя самой Хельвен наклонилась и поцеловала его в щеку. — Нет, Адам, это ты прости меня. С приглушенным стоном Адам повернул голову. Их губы встретились, руки Адама непроизвольно потянулись к телу Хельвен, прижали ее к телу своего хозяина, как бы независимо от его воли. Адам помнил, что надо рассказать продолжение этой истории, о том, как он был у короля Генриха, о чем просил и что потребовал Генрих. Но в данный момент он больше всего боялся, что неожиданный порыв Хельвен пройдет, и он опять встретится с гневным отказом. Но поцелуй закончился, лишь когда обоим уже не хватало воздуха. Взволнованно дыша, Хельвен смотрела прямо в глаза Адама. Однако теперь возбуждение не было вызвано страхом или гневом, как в памятной обоим истории. Сейчас Хельвен сотрясало острое физическое желание. Хельвен, более-менее успешно подавлявшая еще с тех дней ранней осени чувство, казавшееся ненужным, поняла — только что безвозвратно пройдена важная грань. Она наконец готова признать свое поражение. Адаму суждено взять в жены богатую невесту, выбранную самим королем, а ее более ничего не связывает с Варэном. Она не достанется никому, и уже ни в коем случае Варэну. С легким сердцем Хельвен снова прильнула к губам Адама, вжалась в его упругое трепещущее тело, и оба повалились на кровать. Потом было необузданное и отчаянное безумство обоих, неистовый жар, испепеливший все былое благоразумие. Остались только белизна двух тел, совместное движение возбужденной плоти, стремительно уносящее ввысь к вершине вулкана, и извержение этого вулкана, в результате чего оба лишились сознания. Медленно приходя в себя, Адам услышал хриплые звуки собственного дыхания, потом ощутил губами солоноватый вкус пота и учащенное биение пульса на шее Хельвен. Грудь часто и сильно вздымалась и опускалась под его телом. Адам слегка приподнялся и нерешительно заглянул ей в лицо. Глаза Хельвен были закрыты, а рот приоткрыт. Она жадно облизнула губы, словно искала ускользнувший вкус его рта. Это мимолетное движение оказалось так напитано чувственностью, что недавнее восхождение на вершину сразу же оказалось забыто, и Адам вновь ринулся в нежное тепло. Хельвен сладостно застонала и потерлась согнутой ногой о бедро Адама. Он дотронулся до локона ее волос, ощутил пальцами их шелковистость, и душу наполнила острая смесь нежности и вины. — Хельвен, — осторожно прошептал он, — Хельвен, посмотри на меня. Глаза женщины открылись. Она смотрела сквозь слезы, и во взоре еще светилось остывающее пламя страсти. — Прости, я не собирался заходить так далеко… Хельвен прикрыла ему губы ладонью. — Ничего страшного, — хриплым шепотом откликнулась она. — Это должно было случиться, и я знала, что я делаю. — Значит, в этот раз не будешь на меня сердиться? — спросил Адам, снова вспоминая, как после его поцелуя Хельвен вырвалась и убежала. Хельвен прижалась ртом к губам Адама в долгом сладостном поцелуе. — Сержусь только на себя. Все завершилось так быстро, что я не успела испытать полное наслаждение. Адам посмотрел на тело Хельвен, растревоженное и возбужденное случившимся, и больше всего его поразило неприкрытое чувственное выражение на ее лице, ясно говорившее, что ей хочется большего. — Тебя беспокоит моя откровенность? — Она стрельнула в него дразнящим взглядом. — Беспокоит? — Адам на несколько мгновений задумался, потом усмехнулся. — Пожалуй, да, беспокоит, и даже очень. Но я вовсе не против такого беспокойства. Ради бога, можешь быть всегда такой же откровенной! — Теперь уже в его взгляде дразнящее выражение сменилось серьезным, когда Адам приподнялся. Однако он не стал искать свою одежду, а просто вытянулся рядом и принялся накручивать на палец прядь ее волос. В постели было тепло от разогретых недавней страстью тел, а меховые покрывала и пуховая перина делали ложе таким мягким и уютным, каким, наверное, должно быть место отдыха в раю. В комнате царила тишина, нарушаемая только дыханием, легким потрескиванием остывающего в жаровне угля и редкими шипящими звуками, доносящимися от масляного светильника. За стенами злобно завывала непогода, царапая ледяными пальцами ставни и угрожая нарушить покой и уют, неожиданно дарованный двоим. — Хельвен, ты бы согласилась стать моей женой, если бы я сделал тебе предложение? — Адам произнес это спокойно и нежно, стараясь не испугать ее. — Я думала, Генрих предложит тебе на выбор нескольких богатых наследниц. Сегодня утром мне об этом рассказал Роберт Глочестерский. — Глаза женщины смотрели теперь более серьезно, восторг испытанных ощущений постепенно остывал. — Он так и сделал, а я отказался. Вместо этого попросил разрешения жениться на тебе, и он согласился. — Да что это ты такое говоришь? — Прядь волос вырвалась из пальцев Адама, когда Хельвен, приподнявшись на локте, недоуменно уставилась на него. — То, что сказал. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Выслушай меня, Хельвен… — Хельвен села на постели, и Адам с тревогой протянул к ней руку. В глазах заплескался прежний страх. — А тебе не пришло в голову сначала спросить у меня! — воскликнула Хельвен. Грубая шерсть скомканной туники Адама больно уколола кожу, и она резким движением вытащила мужскую одежду из-под себя и бросила владельцу. — Вот я и спрашиваю. Ты не станешь отрицать, что хочешь меня так же сильно, как я хочу тебя. — Обычный порыв страсти, — колким тоном бросила Хельвен. — Кобыла, если ей станет невмоготу, тоже готова спариться с любым жеребцом. Адам с силой бросил свою тунику на постель и схватил женщину за плечи. Хельвен сердито вырвалась. — Пусти, — презрительно прошипела она, — или я закричу на весь дом. — Давай, кричи, пусть служанки увидят нас вместе. Звони во все колокола, надо, чтобы весь Виндзор узнал! — Тем не менее Адам ослабил хватку и отодвинулся, тяжело дыша. — Адам, я не стану твоей женой, — заявила Хельвен более спокойно, но решительно. — Почему? — В голосе Адама не было мольбы или обиды, это единственное слово он произнес резко и требовательно. — Только не говори, будто причина в том, что я твой брат. Раньше я спокойно, как тупой карп в пруду, проглатывал эту дешевую выдумку. Но с тех пор немного поумнел. Хельвен на мгновение спрятала лицо в ладонях, но быстро убрала руки и горделивым движением откинула назад растрепавшиеся волосы. — Потому, — твердо сказала она, — что не хочу больше соглашаться на кошмар семейной жизни, да еще скрепленный узами священной клятвы. — Но ты же собиралась выйти за такого подонка, как Варэн де Мортимер. Может быть, я глупец, но никак не могу понять, чем де Мортимер лучше меня? — Он опустил взгляд на стиснутые кулаки и усилием воли расслабил пальцы. — Наш брак планировался по расчету, — голос Хельвен дрогнул. — Ты хочешь от меня больше, чем я могу тебе дать. Да, мое тело тянется к твоему, но эта потребность временная. Ральф слишком хорошо продемонстрировал, чем все это заканчивается, и я не смогу этого забыть. — Я не Ральф, — Адам придвинулся ближе, — и у меня это совсем не временное влечение. Его я бы спокойно удовлетворил где угодно. — Это ты говоришь сейчас, — с горечью бросила Хельвен, поднимая свою сорочку. — Но что станешь говорить через десять лет? — Если десять прошедших лет ничего не изменили в моем сердце, то вряд ли десять будущих смогут что-либо изменить. — Адам дотронулся до нежного плеча, скользнул ладонью по руке до талии, мягко привлек женщину к себе и вновь почувствовал, как плоть восстает от нахлынувшего желания. — Хельвен, я тебя люблю, — прошептал Адам, вглядываясь в быстро пульсирующую жилку на ее шее. — Станешь моей женой? На короткое мгновение Адам уловил, как женское тело готово двинуться навстречу нежному уговору его пальцев, и поспешно взялся свободной рукой за тонкую ткань сорочки, выставленной Хельвен в роли разделяющего барьера. — Будь моей женой, — повторил он снова, жадно ища ее губы легкими осторожными поцелуями. Хельвен задохнулась от разрывающих надвое противоречивых стремлений: чувственного зова, овладевшего телом, и здравого смысла в еще не сдавшемся рассудке. — Нет, Адам. — В голосе чувствовались сдавленные слезы, но руки сами собой обхватили Адама за шею. — Перестань, это нечестно… Из-за двери послышался отдаленный предостерегающий крик служанки. Крик возвысился до визга и резко оборвался. Хельвен и Адам отпрянули друг от друга. По деревянной лестнице тяжело прогрохотали шаги, затем шаги перешли в бег, и вот уже дверь комнаты распахнулась от сильного толчка. В облаке снежного вихря через порог шагнул Варэн де Мортимер. Он моментально оценил представшую перед его глазами сцену, на лице отразилась буря самых страшных эмоций. — Ах ты презренный ублюдок, дьявольское порождение сексуального убийцы-извращенца! — заревел де Мортимер. Резкий лязг выхваченного из ножен меча, словно разящий жертву удар, пронзительно рассек воздух. — Варэн, сейчас же положи меч! — крикнула Хельвен и испуганно умолкла. Гость полностью блокировал выход, выбежать из комнаты было невозможно. Перед ними был убийца, и в глазах горело желание убивать. Ледянисто-светлые глаза скользнули в сторону голой и дрожащей Хельвен. Ее наготу едва прикрывали волосы и перекрещенные руки. — Заткнись, шлюха! — презрительно рявкнул Варэн. — Не хочешь ли ты меня уверить, что сейчас одно из «редких появлений» твоего приемного братца, которые я должен был воспринимать спокойно? Между тем Адам незаметно продвинулся поближе к кровати. — Я имею на нее право, — со спокойным вызовом заявил он. — Это право сегодня мне даровано самим королем. — Он насмешливо приподнял бровь. — Дорогая, кажется, я тебе забыл об этом рассказать? Хельвен уловила издевательскую интонацию в его голосе. — Адам, прекрати эту комедию! — умоляющим тоном воскликнула она, впрочем, не особенно надеясь быть услышанной, и шагнула вперед. — Назад, Хельвен! — приказал Адам и в то же мгновение рванулся в сторону, потому что Варэн взревел, как разъяренный бык, и прыгнул вперед. Меч рубанул по подушке, которую Адам схватил на лету и выставил в качестве щита. Вылетевшее облако пуха на мгновение скрыло от Варэна цель атаки, а Адам метнулся в другой угол комнаты и успел схватить щит Гийона, висящий на стене. Он рывком втиснул левую руку в кожаные держатели и попытался дотянуться до прикрепленного рядом на стене меча в ножнах. Варэн успел раньше, и только быстрота реакции Адама, приобретенная в боях, спасла его. Иначе ему суждено было быть насаженным на острие меча, подобно кролику на вертеле, предназначенному украсить собой праздничный стол. Деревянная щепка отлетела от подставленного под удар щита и воткнулась в щеку де Мортимера, словно игла дикобраза. Он выдернул щепку, и на бледном от ярости лице проступило темное кровяное пятно. — Смотри-ка, как ему нравится убивать! — выкрикнул Адам, уворачиваясь от смертоносного взмаха лезвия. — Для Ральфа припас валлийцев с их невероятным гостеприимством, а для меня простой удар мечом в брюхо! Знай, дружище, мой пленный валлиец умудрился подслушать некий разговор между тобой и Давиддом ап Тевдром да к тому же стал свидетелем результата вашей договоренности. На миг Варэн утратил бдительность, и Адам стремительным движением ударил его в лицо щитом с острой выпуклостью в центре и быстро отскочил, стараясь добраться до меча. При этом повалилась высокая подставка для ночной свечи, и на пол рухнул роскошный резной сундук из кедровой древесины, в котором Джудит хранила шелковые нити для гобеленов. Навесная петля крышки от удара перекосилась, и из открывшегося сундука прямо под ноги противников вывалились яркие нити. Варэн быстро оправился от полученного удара. — За эту клевету ты поплатишься головой! — прошипел он и ринулся в атаку на Адама, все пытавшегося выдернуть меч из ножен. Хельвен выбежала из оставшегося открытым дверного проема и завизжала во всю мощь легких, призывая на помощь. Внизу во внутреннем дворе находились Ренард и Гарри, как раз вернувшиеся с рыцарского турнира, где наблюдали за мастерами копейной атаки. По встревоженному визгу служанок они уже поняли, что произошло нечто необычное. Теперь же перед ними предстала сестра, мягко говоря, в непривычном виде да еще изо всех сил вопящая о помощи. — Боже мой на небесах! — воскликнул Гарри. — Скорее уж не на небесах, а в аду, судя по разгрому, который они тут учинили, — мрачно бросил Ренард, властно подавая двум караульным солдатам, таращившим глаза на диковинную картину, знак бежать наверх. — Ренард, останови их, они убьют друг друга! — продолжала визжать Хельвен, глядя на брата застывшими от ужаса глазами. Юноша бросил ей свою накидку. — Прикройся! — грубо крикнул он и, оттеснив сестру плечом, вошел в родительскую спальню. В этот миг брошенный кем-то кубок ударился в стену, едва не угодив парню в голову. В воздухе летал гусиный пух, этот же пух попал в жаровню — которая, как ни странно, еще не опрокинулась — и горел, наполняя помещение противным запахом. У дальней стены комнаты, зажатый в угол и абсолютно голый, как и Хельвен, стоял Адам. Он прикрывался изрядно порубленным щитом от наседавшего на него Варэна де Мортимера, размахивавшего мечом. Тяжело дыша, Адам защищался, мышца возле самого плеча дрожала нервной дрожью. — Ради всех святых, остановитесь! — завопил Ренард срывающимся на мальчишеский фальцет голосом, что все еще иногда случалось в ситуациях, когда юноша пытался слишком громко кричать. Видя, что на него попросту не обращают внимания, парень сердито выпятил вперед нижнюю челюсть, становясь еще больше похожим на знаменитого царственного деда. Он прыгнул на кровать, прошел через кучу пуха, утопая в нем по щиколотки, и соскочил прямо в середину между двумя противниками. — Не вмешивайся, Ренард, — грубо бросил Адам в спину юноши. — В отсутствие отца я здесь главный, — парировал Ренард взрослым и спокойным голосом. — Приказываю опустить мечи. Яростно кривя губы, Варэн зарычал на Ренарда: — Не корчи из себя взрослого, щенок! Какой ты, к черту, главный, если под носом у вас всех твоя сестрица, как сука в период течки, валяется в кровати с этим беспородным псом! Щеки и скулы Ренарда мгновенно залились краской. — Опустите мечи, — спокойно повторил он и сделал знак караульным, которые поспешно двинулись к месту конфликта. — Полагаю, вам следует покинуть наш дом. Варэн де Мортимер уставился прямо в сузившиеся темно-желтые глаза Ренарда, затем перевел взгляд на уверенного и хладнокровного Адама, готового, как и раньше, защищаться и нападать. — Я еще с тобой посчитаюсь, — невнятно пробормотал он, вкладывая клинок в ножны, — за это ты мне заплатишь жизнью. — Буду рад служить, — Адам отвесил легкий иронический поклон. — Советую, не откладывая, приступить к молитве. Я уже вижу у твоих ног языки адского пламени. На несколько мгновений наступило напряженное молчание. Мужчины с угрожающим видом смотрели в глаза друг другу. Затем Варэн выставил указательный палец в сторону Адама, сверкнув роскошным золотым кольцом. — Ты уже мертвец, — хрипло бросил он и, повернувшись на каблуках, направился к двери. Подойдя к Хельвен, ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, отчего женщина отлетела к стене и упала. — Шлюха! — де Мортимер плюнул на нее и, хлопнув дверью, вышел из помещения, растворяясь в клубах колючей зимней метели. Ренард жестом приказал караульным последовать за Варэном. — Проследите, чтобы он ушел из дома, — юноша поспешил к сестре, чтобы помочь ей встать с пола. Однако Адам грубо оттеснил парня плечом и, отбросив щит, опустился на колено и стал сам поднимать Хельвен. Па ее щеке быстро наливалась кровью уродливая ссадина, прочертившая ярко-красный след до самого глаза. Хельвен судорожно дышала, время от времени горько всхлипывая. Ренард взял с разгромленной постели овчину и набросил на плечи сестры поверх накидки. — Да, в этот раз ты подлил масла в огонь. — Он покачал головой. — Неужели нельзя было устроить свидание в более безопасном месте? — Это получилось непреднамеренно, — не оглядываясь, бросил Адам. — Просто случилось, и все. Стоит подлить масла в огонь, и получишь такую вспышку, с которой нельзя совладать. Ренард недоверчиво приподнял бровь, вспоминая о своих отношениях с дочкой сокольничего или маленькой прачкой во дворце, у которой была остренькая, как у котенка, мордочка и коготки под стать. Ни одна из девушек ни разу не смогла довести его до потери осторожности. Юноша поднял щит и аккуратно приладил обратно на стену. — Беда в том, — заметил он, поджав губы, — что заодно ты можешь сжечь немало других людей. — Ренард, оставь эту тему в покое, — произнес Адам с тихой яростью, усаживая Хельвен на постель. — Ну-ка, милая, дай посмотреть твое лицо. Хельвен оттолкнула его. — Ничего страшного, из моих ран эта еще самая легкая, — прошептала она и наклонилась, прижав руки к животу. Копна волос цвета меди укрыла лицо Хельвен, и она разразилась рыданиями. Адам обнял Хельвен за плечи и прижал к себе, чувствуя, что сейчас ничем не может помочь. — Тихо, тихо, успокойся, все будет в порядке, — снова и снова приговаривал он, почти как священник, читающий ектенью в церкви, поглаживая и лаская плачущую пальцами. Ренард откашлялся. — Пойду посмотрю внизу, нет ли где шотландского виски. — Он двинулся к лестнице, но тут же столкнулся лицом к лицу со своей матерью и ее служанкой, торопливо поднимающимися наверх. По выражению лица матери было понятно, что новость о случившемся уже разносится по городу. Джудит посмотрела на разгромленную спальню с легким изумлением, но спокойно — было ясно: графиню уже известили и о подробностях происшедших событий. — Во всем виноват только я, — заговорил Адам, решительно глядя на Джудит. — Я возмещу причиненный ущерб. Графиня снова быстро оглядела царивший в спальне беспорядок и перевела взгляд на Адама. — Не беспокойся, — жестко сказала она, — от этого не уйти. Как я понимаю, вас застали на месте преступления. — Не совсем так, — смутился Адам. — К сожалению, я… — Уже слишком поздно, и от извинений мало толку, — ядовито прервала его Джудит. Сбросив накидку, она присела рядом с приемной дочерью. Прицокнув языком, снова обратилась к Адаму: — Адам, лучше тебе одеться, пока не замерз до смерти. И позволь мне посмотреть рану на твоей руке. Надо обработать ее бальзамом. — Зацепился за подставку для светильника, — бросил он вяло, — меч де Мортимера тут ни при чем. Лучше позаботьтесь о Хельвен. Уходя, он сильно ударил ее рукой по лицу. — Адам, мне кажется, тебе лучше пойти вниз и дождаться Гийона, — тон графини смягчился, она обернулась к Хельвен. — Ладно, ребенок, давай, успокойся. От позора еще никто не умирал. — Графиня поцеловала приемную дочь, и под пристальным взглядом Джудит Адам неохотно снял руку с плеча Хельвен и начал искать свою одежду. Служанка, сделав невозмутимо-каменное лицо, подняла смятую мужскую рубаху с пола и подала ему. В наступившей неловкой тишине Адам неуклюже натянул рубашку, потом лосины, носки и тунику. — Теперь понимаю, — устало промолвила Джудит, — что должна была догадаться, к чему все идет. — Внезапно она продолжила сердито и взволнованно: — Уж если вы так сильно хотели быть вместе, почему же нельзя было как-то намекнуть мне или Гийону? Адам надел один башмак и отправился по комнате разыскивать второй. Тот обнаружился под краем сброшенной с постели простыни. — Я хотел обо всем рассказать, и рассказал бы, будь вы дома днем, но… в общем, телега поскакала впереди лошади. — Не просто телега, а целая повозка неприятностей! — колко заметила Джудит, пока Адам натягивал второй башмак и застегивал пояс. Вернулся Ренард, держа в руке флягу с виски. — Только что приехал папа, — радостно объявил юноша. — Ну, Адам, желаю удачи. Не знаю, что он с тобой сделает, когда увидит, во что ты превратил его щит. — Ренард! — властно прикрикнула Джудит. Парень вручил флягу служанке по имени Хельгунд и подошел к кровати. Грациозно присел на корточки, а затем и вовсе опустился на колени, пытаясь заглянуть под свисающую чуть ли не до пола копну волос Хельвен. — Ну, ладно, успокойся, сестричка. Я бы, конечно, очень не хотел, чтобы со мной случилось подобное. Но, по правде говоря, де Мортимер давно заслуживал хорошей трепки за свою заносчивость, и очень приятно видеть, что он ее получил. Для меня куда приятнее, если моим шурином станет Адам, а не этот чванливый остолоп… Все-все, мама, я уже ушел. — Ты тоже иди-ка лучше вниз, — поджав губы, бросила Джудит Адаму. Тот неохотно кивнул, но ноги сами понесли его вовсе не к двери, а обратно к Хельвен, возле которой он присел на корточки. Адам зажал ее ладони между своими ладонями и вновь отметил две маленькие коричневые родинки возле запястья. — Хельвен, посмотри на меня, — умоляющим тоном произнес он. Хельвен покачала головой. Адам выпустил одну руку женщины и отвел в сторону часть волос, желая увидеть лицо. На мгновение их глаза встретились, и Адам заметил во взоре Хельвен горечь. Но она тут же отвела взгляд. — Хельвен, пожалуйста… — Адам, уйди, — резко вмешалась Джудит. — Разве ты не видишь, она все еще не в состоянии прийти в себя? А ты еще хочешь возложить на нее груз каких-то новых решений. Адам прикусил губу и, выпрямившись, застыл в нерешительности. Он отчаянно хотел исправить ситуацию, но понимал, что правильный, с его точки зрения, поворот событий вовсе не обязательно является таковым в глазах Хельвен. Натянутый над пропастью канат стал опасно раскачиваться под порывами ветра. Глава 12 Гийон взглянул на молодого человека, сидевшего за шашечной доской напротив, и с трудом подавил сильное желание схватить его покрепче и вышвырнуть вон из дома. Но это была лишь бессознательная реакция на образ. Адам де Лейси временами выглядел очень похожим на своего отца, и тогда Гийон ловил себя на мысли, что ему легко забыть — сын и отец в данном случае не имеют ничего общего, кроме физического сходства. Граф уронил взгляд на черные и белые шашки и мягким движением переместил одну из них на другую клетку, думая о том, что жизнь, в отличие от игры, обычно раскрашена в множество оттенков. — Я просто не знаю, что тебе сказать, — признался он молодому напарнику по игре, — часть меня наполнена таким гневом, что безо всякого сожаления я бы прикончил тебя прямо здесь на месте. Но это только часть, причем меньшая. Мне стало понятно, как все это получилось, как эта история приобрела, к глубокому сожалению, непомерно гротескные размеры. Но! Никому пока не дано предугадать, сколько времени потребуется, чтобы распутать все перекрученные нити и упорядочить их должным образом. Ты ведь понимаешь, что я говорю совсем не про шелковые нитки из корзинки моей супруги. — Гийон тяжело вздохнул, машинально поглаживая спиралевидный узор шашки. — Теперь, к сожалению, затронуты принципы чести и гордости, Адам, и то, что ты сделал, воспринимается так, как если бы ты ударил каждому члену клана де Мортимеров протухшей рыбиной по лицу. Ты уверен в своих обвинениях? — Ты сам видел реакцию валлийского парня, когда он узнал Варэна, а твой отец был со мной рядом во время подробного рассказа пленника и подтвердит мои слова. Парень не лгал и не ошибался, готов дать голову на отсечение. — Не исключено, что тебя именно это и ждет, — мрачно ответил Гийон, — вызов на поединок практически обеспечен. Варэн не собирается сознаваться в преступлении, а сейчас он сильно обозлился на тебя по личным причинам, не так ли? — Граф мельком взглянул на Адама, подняв глаза над доской, и покачал головой. — Да уж, умеет Хельвен подбирать себе мужей, — криво усмехнулся он, — все трое под стать друг другу. Адам ощущал волны враждебности, исходившие от старого графа, и чувство опасности давало о себе знать глухим посасыванием под ложечкой. Однако ничего удивительного в недобром отношении Адам не усматривал. Адам то и дело чувствовал, что гнев графа готов вырваться наружу, подобно пару из-под крышки перегревшегося котла. — Если бы в моих силах было повернуть все вспять, поверьте, я бы это сделал, — сказал Адам. — Даже отказался бы от своей просьбы у короля? — иронически приподняв бровь, поинтересовался Гийон. В глазах Адама вспыхнул огонек. — Нет. — Он стиснул челюсти. — Сожалею, что пришлось сначала пойти сразу к королю, но я не знал, сколько времени у меня в распоряжении. Я должен был помешать обручению Хельвен с де Мортимером. Наступила неловкая пауза. Ее первым нарушил Гийон: — Хью де Мортимер не переживет, если окажется, что Варэн виновен. — Вероятно, вы бы предпочли, чтобы я отозвал обвинение, отказался от Хельвен и на первом же корабле уплыл в заморские территории! — сказал Адам резко, чувствуя неоднозначность отношения Гийона. — Возможно, предпочел бы, — фыркнул Гийон. — Но было бы ли это справедливо, вот в чем вопрос. — С этими словами граф стиснул кулак и обрушил на доску, отчего все шашки соскочили со своих клеток. — Господи Иисусе, Адам, ну почему ты не попросил у меня руки Хельвен, пока весь этот скандал не обрушился на нас, как бочка кипящей смолы! — Потому что знал, она мне откажет! — с горечью выпалил Адам. — Ей не нужен мужчина, который ее любит, и она не хочет платить любовью за любовь. Ей нужен бесчувственный брак по расчету! Гийон внимательно посмотрел на него, сердитое выражение лица постепенно смягчилось, граф тяжело вздохнул. — Не надо удивляться этому после ее жизни с Ральфом. Хельвен так сильно его любила, что была почти убита, когда он стал волочиться за другими женщинами. — Мне не нужны другие женщины! — с жаром воскликнул Адам. — У меня их и нет, не считая редких контактов, помогающих хоть как-то скрасить жизнь, пустую и горькую оттого, что она не со мной. Я понимаю, мы с Хельвен начали не лучшим образом. Но, видит Бог, я буду всю оставшуюся жизнь стараться наладить с ней хорошие отношения. Гийон пренебрежительно фыркнул и сказал с издевкой: — И станешь образцовым мучеником! Насколько я разобрался в последней истории, там твоей вины только наполовину. Ясное дело, подниматься наверх без приглашения — серьезно нарушить правила приличия. Однако новость, которую ты спешил донести, оправдывала такой проступок. И ведь Хельвен не закричала, что ее насилуют, эге? А если одна из служанок и расслышала какой-то крик, то ведь вряд ли его сочли зовом о помощи. Адам откашлялся и уставился на свои руки, как будто внезапно заинтересовался их формой. Он вдруг вспомнил, как сладострастно двигалась под ним Хельвен, как он своим ртом пытался заглушить громкие стоны восторга, рвущиеся из ее груди, пока, наконец, охватившее обоих пламя страсти не смело остатки благоразумия. Жеребец и кобыла, как она потом выразилась. Гийон покачал головой. — Тут одному Всевышнему под силу понять тебя, Адам. Я лично не в состоянии. Ты сопровождаешь через всю Европу эту кусачую мегеру, спасаешь ее в нескольких опасных ситуациях, с искусством настоящего дипломата умудряешься без потерь проделать путь через дворы и владения множества баронов, князей и королей. И все это лишь для того, чтобы расшибить нос в столь примитивном скандале. — Наверно, слишком долго все было просто, — Адам устало вытер лицо. — Видно, больше я не могу действовать без ошибок. * * * Хельвен смотрела на отца, который сбросил толстую накидку с волчьим воротником и подошел к жаровне погреть руки. Сверкнули отблески двух колец, украшавших руку графа. Одно кольцо представляло собой перстень с печатью. Печать обозначала символ власти в графстве, выраженный эмблемой: выгравированный леопард скалится на фоне замка. Другое не имело никакого смысла, кроме доказательства богатства владельца. Если бы не требования дворцового протокола, этому драгоценному предмету так и пришлось бы лежать на дне ларца. Сам ларец был столь же заброшенным предметом в хозяйстве графа, как и кольцо с драгоценным камнем. Его открывали так редко и давно, что на замке ларца даже сплел свою сеть неутомимый паучок. Хельвен отложила шитье, которое, впрочем, держала только для вида, чтобы чем-то занять руки. Она недавно заметила за собой неприятную привычку постоянно складывать пальцы в разные фигуры, выламывая их и так и сяк. Затем торопливо приблизилась к отцу. Устало улыбнувшись, тот мягко потянул ее за косу. Это движение Хельвен помнила с самого детства, отец сотни раз шутливо дергал ее за косы, иногда вкладывая в свой жест какой-то особенный смысл: дразнящий, любящий, заговорщицкий, предупреждающий. Таких оттенков можно было назвать сотню, но Хельвен всегда чувствовала, что отец прежде всего любит ее. Глаза увлажнились, она бросилась в спасительную гавань отцовских объятий и разрыдалась на его груди, цепляясь за изумрудный бархатный камзол. — Прости меня, папа! Если бы я знала, какие неприятности вызовет мое поведение, ни за что бы так не поступила. Я думала, Адам все равно собирается жениться, и от одного раза ничего страшного не произойдет. — Успокойся, глупенькая, успокойся, иначе сейчас промочишь мой наряд, — нежно шептал граф, прижав губы к виску дочери. — Мне казалось, ты должна лежать. Джудит сказала, что подсыпала в вино мак, потому что тебе надо выспаться. — Я его выплеснула на пол, когда она отвернулась, — призналась Хельвен, шмыгая носом, высвободилась из отцовских рук и заглянула в лицо. — Папа, я не хотела засыпать, пока ты не вернешься. Я должна знать, что произошло. — Лучше бы ты все же выпила вино. — Гийон отошел от жаровни, приблизился к своему щиту, разглядывая его искромсанную и разрубленную поверхность. — Папа, ну? — Хельвен проглотила подступивший к горлу комок, чувствуя, как ее охватывает страх. — Ну что, по-твоему, могло случиться? — тускло промолвил граф. — Варэн проворен, надо отдать ему должное. Он ударил первым: обвинил Адама в том, что тот оклеветал его доброе имя ложным доносом об участии в убийстве, и вдобавок предъявил иск, что Адам обманул и обесчестил тебя. Тем самым вся тяжесть доказательства выдвинутого обвинения ложится только на плечи Адама. А поскольку Варэн сам открыто поведал о приписываемом ему преступлении, это сразу снижает недоверие к нему. Генрих охотно согласился поддержать поединок между ними как вариант суда, и будь я косоглазым прокаженным, если не знаю причину такого согласия. — Какую причину? — Хельвен не могла не спросить, хотя ее охватила внезапная слабость. — Смертельный поединок станет замечательным зрелищем после нашего принесения присяги Матильде. Это отвлечет мысли мужчин от раздражения и злости, что их вынудили повиноваться женщине. Недовольство и ропот забудутся, когда они увидят пролитую кровь, желательно кровь Адама, так как именно он виноват в первую очередь, виноват уже тем, что способствовал прибытию Матильды. На завтра назначено принесение присяги, а на следующий день состоится суд-поединок. — Как ужасно, — прошептала потрясенная Хельвен. — Нет, просто выгодно. Нельзя упрекнуть Генриха, что он использует эту историю себе на пользу. Соперничество между Адамом и Варэном длится уже более десяти лет. — Гийон пожал плечами. — И оно не могло закончиться каким-то другим финалом. Это происходит не только из-за тебя, Хельвен. Ты просто стала искрой, воспламенившей сухой трут. Ни один из них и на дюйм не уступит другому. — Граф снял с указательного пальца кольцо с драгоценным камнем и кинул на сундук с одеждой. Хельвен медленно села, зажимая рот ладонями. Гийон встревоженно глянул на дочь. Он часто видел в ней повторение собственных черт и качеств, а также полузабытые черты ее матери. Волосы Хельвен, хотя и были другого цвета, росли так же, как у Росин. А вот тембр голоса в точности, до боли, повторял голос женщины, которую он потерял очень давно из-за жестокости Уолтера де Лейси. А Адам де Лейси — сын Уолтера. Гийон с усилием отбросил эту мысль. Адам похож на Уолтера де Лейси не больше, чем ограненный драгоценный камень похож на кусок битого стекла. — Ребенок… — тихо промолвил граф, присаживаясь возле дочери. — Все в порядке, папа. — Струйки слез стекали по распухшему лицу Хельвен, она сама смотрела куда-то вдаль, словно видела там грядущие беды. — Однако, что-то мне и впрямь захотелось выпить вина с маком. Глава 13 Императрица Матильда — стройная, с изящными руками и горделивой осанкой — была облачена в облегающую тунику и платье морозно-серебристого цвета, отороченное у обшлагов и каймы мехом горностая. Адам вложил ладони в руки Матильды и в ответ на клятву верности ей и ее будущим наследникам получил ледяной поцелуй. Не улыбаясь, не выказывая ни малейших признаков учтивости, она принимала все происходящее, как должное. Вот и сейчас, глядя сквозь Адама невидящим взглядом, Матильда явно предпочитала не помнить, сколько раз была обязана ему жизнью. Если бы императрица позволила себе хотя бы легкое подобие улыбки, ее можно было бы назвать красивой. Сквозь серебристую кисейную вуаль просматривались косы темно-каштанового цвета, под причудливо раскрашенными ресницами сверкали синие, как озерная вода, глаза, пронзавшие холодом каждого, осмелившегося заглянуть в них. Дворяне и духовенство со всех уголков страны наблюдали принесение присяги своими соседями из Норфолка, Лейчестера, Дерби, Глочестера, Равенстоу, Честера, Блуа, Солсбери, Винчестера, Кентербери. Адам отступил назад и скрылся в толпе других баронов, а на его месте уже другой дворянин склонился на одно колено, присягая Матильде. Генрих улыбался и за себя, и за свою дочь. Его улыбка не была натянутой или искусственной, предназначенной придать церемонии больше праздничности. Король улыбался искренне, с глубоким удовлетворением. Адам понял, что монарх, избалованный неограниченной властью, сейчас по-настоящему рад видеть, как подданные-бароны признают Матильду его наследницей, и неважно, что этому немало способствовали неутомимые увещевания Роберта Глочестерского. Баронов, конечно, вынудили согласиться на присягу, но и сам Генрих ответил согласием не искать для дочери жениха-иностранца, не получив одобрения своих вассалов. Однако чего на практике стоили подобные клятвы? Для короля это просто способ получить отсрочку во времени, после которой он мог без помех нарушить обещание. Когда будет нужно, Генрих выдаст дочь за того, кого сочтет подходящим претендентом. Теперешняя улыбка короля выдавала уверенность в благополучном исходе. Праздничный пир начался с шумной церемонии и был обставлен с торжественностью, отвечавшей важности события и собранию всех самых важных людей страны. Адам, как один из мелких помещиков, получил место в дальнем конце зала и вздохнул с облегчением. Он не получал удовольствия от таких сборищ, где процветало лицемерие, и каждый стремился превзойти других в роскоши, ревниво посматривая по сторонам и оценивая свой успех или неудачу. Здесь же можно было получить предательский удар кинжала или столкнуться с хитроумно и коварно устроенным оскорблением. — Эй, друг, уж мог бы и побеседовать со мной, ведь я готов либо обвенчать тебя с Хельвен, либо совершить богослужение на твоих похоронах! — жалобно протянул за плечом Адама чей-то низкий приятный голос. Адам обернулся и увидел улыбающегося молодого священника, только что протиснувшегося к помосту и усевшегося рядом с ним. Неожиданно Адам понял, что улыбается в ответ. — Джон! Не ожидал увидеть тебя здесь! — Видно, графу Лейчестерскому после принесения присяги срочно понадобилось исповедоваться в грехах, — засмеялся второй сын Гийона, носивший, кстати, такое же имя, как и отец. Во избежание путаницы дома его чаще называли именем святого, в день которого Джон родился. Имя, зарегистрированное в документах, использовалось только в официальной обстановке. — Исповедаться надо бы почти всем участникам церемонии, — невесело усмехнулся Адам, — а в особенности королю. — Он протянул руку и шутливо провел по выбритой на макушке друга тонзуре, окруженной пышными каштановыми волосами. — Стало быть, ты уже посвящен в духовный сан? — Еще на прошлый Мартынов день[6 - Мартынов день — 11 ноября.]. — Значит, я должен называть тебя «отцом» и разговаривать с подобающим уважением? Джон засмеялся низким красивым смехом. — А для тебя это тяжелое испытание? — Подошедшая налить вино девушка-служанка приветливо улыбнулась молодому священнику. Джон улыбнулся в ответ, но даже не заметил, что девушка красива. Не то чтобы он был равнодушен к красивым девушкам — наоборот, в этом вопросе Джон хорошо разбирался, и можно было смело констатировать, что идеалы воздержания и безбрачия писались не для него. Причина отсутствия должного внимания была весьма прозаической: плохое зрение помешало бедняге вообще разглядеть, что за личико склонилось над его кубком. Еще с раннего детства, когда маленький Джон спотыкался о свою кроватку, о корзинки для шитья и наступал на щенков гончих собак вместо того, чтобы обойти все эти препятствия на своем пути, все знали, что ему либо придется стать священником, либо погибнуть во цвете лет. Адам искоса взглянул на молодого священника. — Уж не собираешься ли ты прочитать мне проповедь? Джон сузил близорукие глаза, пытаясь разглядеть еду на блюде перед собой — угря, тушенного в травах и вине, — и ответил вопросом на вопрос. — Ты знаешь, почему мой господин Лейчестер из нескольких кандидатов на должность домашнего капеллана выбрал именно меня? Адам молча покачал головой. — Потому что знал: я не стану донимать солдат проповедями за каждый мелкий проступок. Мужчины никогда не откажутся от азартных игр, их не заставишь воздержаться от упоминания имени Господнего по пустякам, бесполезно и запрещать вступать в связи с чужими женами, а потом по этому же поводу устраивать поединки. Вряд ли они станут обращать особое внимание на блеяние сладкоречивого попа, для некоторых настолько молодого, что годится им во внуки. Вероятно, я мог бы призывать на их головы огонь небесный и разные проклятия, но решил приберечь проповеди для серьезных грехов — например, убийств. Адам резко взглянул на Джона. Какими бы подслеповатыми ни были его глаза, в них ясно угадывалась убежденность в собственной правоте. — Значит, ты мне веришь? — Адам горько усмехнулся. — Больше никто не верит. — Это не так, — возразил Джон. — Как известно, пустая повозка всегда грохочет громче. Если ты заметил, недоверие и критика идут только со стороны клана де Мортимеров. Не переживай, Адам, не каждый желает тебе зла. Вонзить тебе нож в спину — это всего лишь мечта Варэна де Мортимера. — Молодой священник положил в рот кусок тушеного угря, задумчиво пожевал и продолжил: — Я видел Варэна де Мортимера в начале весны, когда возвращался из Парижа, где проходил обучение. Он был среди участников соколиной охоты. Их группа встретилась нам на дороге, и, кстати, там был Уильям ле Клито. — Среди каких участников? — Адам порывисто схватил рукав шерстяной рясы Джона. — Там было много молодежи, в основном из окружения французского двора, как мне показалось. Не думаю, что выезжать на соколиную охоту в компании Уильяма ле Клито предосудительно само по себе. Все зависит от того, о чем ведутся разговоры, но я этого не слышал. — Джон потянулся за куском сдобного белого хлеба, испеченного специально по случаю сегодняшнего торжества. — Еще я видел Ральфа. — Что, с ними? — Нет, на следующий день возле Лес Анделис. Он бродил возле водяного желоба, очевидно, дожидаясь кого-то. Я бы его не узнал, сам знаешь, какое у меня зрение. Но мой конь хотел пить, а Ральф оказался слишком близко, я просто не мог ошибиться. Он явно был не в восторге, что его узнали, но не только потому, что с ним была какая-то женщина, а я все-таки прихожусь Хельвен братом. — Джон с хрустом откусил корку хлеба и запил ее добрым глотком вина. — Он попросил меня никому не рассказывать о нашей встрече, сказал, что выполняет личное поручение короля. Я поверил. Какие у меня тогда могли быть причины ему не доверять? Молодой священник снисходительно улыбнулся, почувствовав нарастающее напряжение собеседника. — Не волнуйся, король об этом знает. Вчера вечером, как только понял важность этого события, я рассказал обо всем моему лорду Лейчестеру. А он без промедления доложился Генриху. Так что, даже если ты не выиграешь ваш суд-поединок, не все будет потеряно. Теперь Варэн де Мортимер под подозрением. — Разве руку победителя не направляет Божественное провидение? — Теоретически это так, — с напускной серьезностью отреагировал Джон. — Но Божественное провидение — не настолько всемогущая сила, что бы полагаться только на нее, это я знаю точно. — Шутливая искорка погасла в его глазах, и он с тревогой повернулся к Адаму. — Когда мы были детьми, Варэн обычно побеждал тебя на тренировочных поединках. — Он и сейчас с надеждой тешит себя такими воспоминаниями, — согласился Адам, — но тогда я был подростком, а он считался почти взрослым рыцарем. Теперь же мы во многом сравнялись. Я знаю, Варэн покрепче меня, но я сделаю упор на быстроту. — Адам снова криво усмехнулся. — Однако, думаю, не будет вреда, если ты помолишься за меня и за Хельвен. — Он взял свой кубок и быстро отпил вина. Это было рейнское, которое Адам употреблял несколько месяцев подряд, изнывая от тоски при дворе германского императора. Именно этим сортом вина он едва не отравился в день свадьбы Хельвен и Ральфа. — Я ведь так долго ее любил, — пробормотал он еле слышно. — А она всегда с такой любовью смотрела на Ральфа, что этот гуляка должен был навсегда отдать ей свое сердце, — задумчиво откликнулся Джон и недоуменно пожал плечами, — но вместо этого принялся бегать за другими женщинами. — Иногда я думаю, что вызвал бы Ральфа на поединок, если бы он не погиб. * * * От порывистого пронизывающего ветра, прилетевшего с востока, утро в день суда выдалось леденяще-холодным. Мороз прихватил блестящей сахарной пудрой все крыши и башенки, окутал белой накидкой стены замка, разрисовал берега Темзы ломкой серебристой коркой и превратил вытащенные на сушу лодки в подобие покрытых глазурью сладких булочек с марципаном. Забивая дыхание, в воздухе тучей неслись мелкие замерзшие капельки, острые, как крошки битого стекла. Адам поднялся, едва только на толстых пластинах морозного узора, покрывавших ставни окна, показались первые бледные полосы рассвета. Он разбил ледяную корку в тазике, оставленном с вечера на походном сундучке, умылся и отправился на утреннюю мессу. На сердце свинцовой тяжестью лежала ответственность за исход сегодняшнего дня, но разум покорно и бесстрастно готовился к грядущему боевому испытанию. Адам прослушал мессу, исповедовался, получил отпущение грехов и вместе с Суэйном отправился разговляться. Остин подал им подогретое вино, хлеб и сыр, при этом оруженосец Адама попеременно то демонстрировал бесшабашное веселье и уверенность, то сникал и надолго замолкал с подавленным видом. Суэйн поскреб огромной заскорузлой ручищей торчащую во все стороны бороду, громогласно прочистил горло и сплюнул в камышовую подстилку. — Следи за его ногами, — пророкотал он сиплым голосом. — Это всегда было у него самым уязвимым местом, и если сможешь его на этом подловить, то победишь. Но ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае не пробуй противостоять его натиску лоб в лоб. Иначе он тебя убьет. — Сам знаю, глаза есть! — отмахнулся Адам, откусывая кусок хлеба и, даже не разжевав, запивая глотком кислого пенистого вина. — И мозги еще на месте? — лениво подколол Суэйн. — Если не можешь выслушать несколько здравых советов, то ты просто безмозглый дурень. — Я готов слушать, — он внутренне успокоился. — Просто меня уже потряхивает перед боем, нервы не выдерживают. Ты должен знать, как это бывает. — Ай, ладно, — пробормотал он, — нервы и у меня не стальные, но тебе надо будет взять себя в руки, прежде чем ты ступишь на арену. — Разве был такой случай, чтобы в бою меня подвели нервы, и это сказалось на результате? — Нет, но раньше это никогда не касалось лично одного тебя. Адам проводил рыцаря взглядом и опустил глаза на кусок булки, который держал в руках. Он не был голоден, но знал, что должен что-то съесть. Неразумно идти на поединок с набитым желудком, но если бой продлится достаточно долго, то размахивать мечом, не подкрепившись, очень опасно — могут ослабеть руки. Адам заставил себя проглотить еще кусок, запил вином и только теперь заметил пристальное внимание, с которым смотрит на него его оруженосец. — Остин, прекрати меня разглядывать, словно я уже стал покойником и лежу в гробу. Лучше сбегай за моим мечом, — раздраженно обратился Адам к юноше. Молодой человек потрогал темный пушок над верхней губой. — В пивной у дороги делают ставки на то, удастся ли вам выдержать более десяти минут против Варэна де Мортимера, — откликнулся он презрительным тоном, в котором слышались нотки сомнения. — Да что ты говоришь? — Адам удивленно изогнул бровь. — Интересно, почему? Считают, что я виновен в клевете или думают, что я слабее? — И то, и другое, мой господин. Адам отставил пустую чашку и раздраженно смахнул крошки хлеба. — Ты тоже сделал ставку? Оруженосец покраснел. — Да, господин, — промямлил он. — Они стали надо мной смеяться, но захотели выиграть мою монету. Проиграют сами. Они же не видели вас в бою. Адам фыркнул. — Черт знает, что подумает обо мне твой отец. Он доверил мне твое обучение, а я пока что сумел преподать тебе совсем иные уроки, верно? Выпивка, женщины и игра. Краска немного отхлынула от физиономии Остина. Он стрельнул в сторону Адама одним из своих неотразимых взглядов. — Как раз папа и дал мне денег на это пари, да еще попросил поставить некоторую сумму за него. — Вот это вселяет в меня веру в успех, — вымученно улыбнулся Адам. — Остин, я бы не хотел, чтобы ты торчал на арене, пока я буду биться, не то замерзнешь и простудишься до смерти. Хватит с нас одной фатальной истории, чтобы бездумно подвергать опасности еще одного. Тащи сюда мой меч, парень, а затем двигай к отцу и жди моих приказаний. Остин обиженно поджал губы. — Мой господин, я хочу быть здесь, — решительно сказал он. — Это мое место, как подобает оруженосцу. — Будет мало приятного, при любом исходе, — предупредил Адам, задумчиво глядя на юношу сузившимися глазами и пытаясь оценить, насколько взрослым можно его считать и хватит ли у парня самообладания. — Если меня убьют, я хотел бы, чтобы все мои люди вели себя достойно. Если ты, например, допускаешь, что печаль или гнев могут тебя толкнуть на какой-то безрассудный поступок, то я не могу разрешить тебе остаться. — Обещаю не уронить вашей чести, мой господин, — произнося эти слова, Остин выпрямился, в уголках его желтовато-зеленых глаз неожиданно сверкнули подкатившиеся слезы. — Пожалуйста, не отсылайте меня к отцу. Адам кивнул. — Ладно, договорились. — Он встал из-за помоста и пошел за своим поясом для меча, давая юноше время прийти в себя. Остин поспешно бросился к висевшему на стене мечу в ножнах. Поддерживая на одной ладони ножны из позолоченной кожи, а на другой рукоять меча, юноша выпрямился и недоуменно уставился на женщину, появившуюся в дверном проеме. — Госпожа… — пробормотал он, заливаясь краской. Адам резко обернулся, от неожиданности покраснев не меньше своего оруженосца. Впрочем, довольно быстро цвет его лица стал почти столь же бледным, как собственная льняная рубашка. Не сводя глаз с Хельвен, будто боясь, что она может исчезнуть, он протянул руку за мечом и коротким жестом отпустил Остина. Юноша помедлил, отвесил поклон и с очевидной неохотой вышел из комнаты. Хельвен посторонилась, пропуская его, закрыла дверь и, отбросив на спину капюшон накидки, подошла к Адаму. Он обратил внимание, что узорчатая брошь из хрусталя и янтаря более не украшает одежду Хельвен, и на смену вернулась старая заколка в виде леопарда. — Тебе нельзя быть здесь. — Ровный тон не позволял догадаться о сложных чувствах, вспыхнувших в его душе при появлении любимой женщины. — Я не могла тоскливо слоняться за закрытыми дверьми отцовского дома, зная, что тебе предстоит. — Так было бы легче для нас обоих. — Адам положил руку на рукоятку меча и осторожно двинул лезвие из ножен. — Но неправильно и нечестно. — Хельвен перевела взгляд с его лица на сияющую сталь и по всему телу пробежала заметная дрожь. — Адам, я должна быть на этом суде-поединке ради Ральфа. Это мой долг, как его вдовы, находиться там, каким бы ни оказался результат. — Хельвен, если я проиграю, тебе придется несладко. В глазах людей ты будешь выглядеть шлюхой. Хельвен вздрогнула и выдавила слабую улыбку. — У меня останутся папа и Джудит и друзья нашей семьи, они всегда укроют меня от такой беды. А сама я ничего не боюсь. — Ее улыбка дрогнула, выдавая ужас и напряженность, которые женщина пыталась спрятать под внешней уверенностью. — Адам, бога ради, оставь в покое меч, он сейчас тебе не нужен, — прошептала она, — а то мне плохо от одного его вида. Адам аккуратно спрятал лезвие в ножны, положил меч на помост и шагнул к Хельвен. Одна из кос соскользнула с плеча и коснулась руки Адама, пальцы непроизвольно ухватились за косу, перебирая тяжелые пряди, и рука Адама вдруг оказалась у самого лица Хельвен. Адам бережно дотронулся до лилово-желтой припухлости под левым глазом. Теперь уже невозможно объяснять, что меч нужно подточить перед боем. Она еще сильнее испугается, думая о предстоящем кровопролитии. Лучше дождаться, когда она уйдет. — Твой приход ко мне — это тоже долг? — тихо обронил он. — Адам, не надо, это нечестно! Он погладил другую, без синяка, щеку Хельвен. — Или я значу для тебя больше, чем жеребец для кобылы? — настойчиво продолжил он, видя, как на ее лице проступает отчаяние, а она изо всех сил старается этого не показывать. — Да, да, и ты это знаешь, — выкрикнула Хельвен сердито. — Знаю? Хельвен нетерпеливо фыркнула и подняла руку, чтобы отвести от своего лица ладонь Адама. — Когда осенью в Равенстоу я увидела тебя, мне захотелось быть с тобой, — сказала она низким проникновенным голосом. — Но мне казалось, что ты все еще тот хорошо знакомый мне мальчик, мой приемный брат. В глубине души я понимала, что ты стал мужчиной, и запуталась в двух столь несхожих мнениях. Я и сейчас не знаю, что делать, но теперь нет времени для выбора. Я попала в западню. — Хельвен повернула руку Адама так, что его рука оказалась в ее руке ладонью кверху. Ее пальчики ощутили неожиданно твердую и жесткую кожу от работы с мечом. — А я всю жизнь провел в западне, — прошептал он, — и время еще есть. После сегодняшнего дня все только начнется. — Их пальцы переплелись, Адам привлек Хельвен к себе. Всего один миг она противилась, но тут же тело расслабилось и приникло к нему. Пробудившееся желание начало вытеснять благоразумие, растапливать сдержанность, как пламя свечи, сжигающее фитиль, превращает воск в текучие слезы. В дверях громко кашлянул Суэйн, незамедлительно пришедший после того, как Остин рассказал ему о появлении Хельвен. — Мой господин, я принес точильный камень, а еще вам надо обязательно размяться перед боем. — Он окинул Хельвен каменно-непроницаемым взором и учтиво склонил косматую голову. Адам вздохнул, возвращаясь к суровой действительности. Разгоревшееся в сердце пламя стало утихать, превращаясь в мерцающие угли, но глаза не отрывались от лица Хельвен, словно пытаясь навсегда запечатлеть любимые черты. Наконец он сделал глубокий вздох и решительно отстранился. — Молись за меня, — Адам печально улыбнулся. — Если все получится, мы скоро снова будем вместе. Если же нет, — он пожал плечами, — по крайней мере у нас была возможность попрощаться друг с другом. Я очень рад, что ты пришла. — Да хранит тебя Всевышний, — с трудом прошептала Хельвен и, поскорее набросив капюшон накидки, бросилась вон из комнаты, боясь разрыдаться. * * * Хью де Мортимер смотрел на своего единственного сына. Высокий и широкоплечий, тот должен был наклониться, чтобы попасть на огороженную забором арену во дворе замка. Отец сердито стиснул в кулаки пальцы, покрытые шрамами давних сражений. — Он невиновен, — объявил он скрипучим голосом, напоминавшим трение лезвия меча о сухой точильный камень. Гийон притопывал ногами, стараясь согреться, и также смотрел на арену и двух молодых людей, вышедших на единоборство. Адам беспрестанно двигался, стараясь не дать мышцам застыть на промозглом холоде, покрывшем все вокруг блестящей коркой льда. — Боюсь, мой приемный сын не разделяет твоей убежденности. Мне неприятно об этом говорить, Хью, но я думаю так же, как он. — Граф повернул голову к старику, стоявшему рядом на небольшом возвышении. — Значит, для тебя слово валлийского варвара, презренного отродья гнусных предателей, кажется более правдивым даже перед честным словом моего родного сына? — Не хочется ссориться с тобой, Хью, — ровным голосом промолвил граф, — нам обоим сейчас тяжело. — Если бы желания могли обращаться в коней, тогда и нищие стали бы всадниками, а шлюхам вернулась бы девственность! — желчно проскрипел старший де Мортимер, разозленный до крайности. — Если бы ты знал, какое большое значение придавал Варэн твоей распутной дочке! — Я знаю, какое значение он придавал собственному тщеславию, — вспыхнул Гийон, желая защитить честь Хельвен. — Моя дочь не распутница. Выбирай выражения, если хочешь говорить со мной. — Выбирать выражения? Кровью Христовой клянусь, как только я представлю себе… — Успокойтесь, господа, — сказал король, ловко вклиниваясь между спорящими. — Достаточно нам одной неприятности, когда вынуждены драться двое молодых людей. Ни к чему двум моим старейшим вассалам затевать по этому поводу открытую перебранку. Гийон проглотил свой гнев и поклонился Генриху. — Я вовсе не хотел причинять обиду или вести себя неподобающим образом, — заявил он и протянул открытую ладонь Хью де Мортимеру. Тот совершенно проигнорировал примирительный жест и ограничился тем, что отвесил в сторону короля чопорный поклон. — Жаль, что вы не придерживались такого настроения, когда распоряжались своими домочадцами, милорд, — раздался холодный вкрадчивый голос императрицы Матильды, стоявшей теперь рядом с отцом. На ней было бархатное платье, по цвету напоминающее свежепролитую кровь, поверх которого она набросила вышитую узорами накидку, подбитую соболями. Блестящие косы ниспадали из-под тонкой золотистой вуали, удерживаемой на голове обручем, украшенным темными самоцветами, поблескивавшими, как консервированные фрукты. Гийон посмотрел на сводную сестру своей жены бесстрастным взглядом, за которым угадывалось нешуточное недовольство, и неожиданно заявил, выдохнув большое облако пара: — Рискну утверждать, что у каждого из нас найдется собственный скелет, замурованный в темном чулане. — При этом он взглядом выискивал кого-то среди собравшихся на предстоящее зрелище дворян, пока не остановился на Бриене, незаконном сыне Алена Ферганта, и замер в красноречивом молчании. Лицо императрицы ничем не выдало, что она прекрасно поняла намек. Однако от внимания Гийона не ускользнуло, как ее пальцы сердито сжались в кулаки в длинных рукавах бархатного платья. Он понял, впрочем, без особого удовлетворения, что колкость попала в цель. Бриен ФицКаунт — красивый и умный молодой человек с волевым характером, успешно сочетающий тонкие манеры царедворца с жизненной практичностью солдата. Бриен приходился незаконным сыном известной, но не слишком важной бретонской графине. В таком статусе у него не было ни малейшего шанса стать для Матильды принцем-консортом[7 - Принц-консорт — супруг королевы, сам королем не являющийся.]. Разумеется, никто не станет посягать на их отношения, скрытые от посторонних глаз запертыми дверьми и затворенными ставнями. «Не попадайся» — такова одиннадцатая заповедь для придворной публики, а Матильда в этом вопросе была весьма удачлива… пока. Легкое волнение в толпе зрителей, собравшихся поглазеть на поединок, вдруг сменилось взрывом возбужденного ропота. Даже стоявшие на арене противники на время перестали обмениваться враждебными взглядами и дружно повернули головы. К сиденьям подходила группа солдат, сопровождавших идущих в центре графиню Равенстоу и ее падчерицу, в последнее время снискавшую дурную репутацию. Простолюдины вытягивали шеи, стараясь все разглядеть получше, перешептывались между собой, пересказывая различные небылицы, связанные с молодой рыжеволосой женщиной. В основном публика положительно оценивала достоинство, с которым женщина вышагивала по коридору, образованному караульными замка Равенстоу. Кое-где в толпе раздались произнесенные несколькими зрителями слова «шлюха» и «распутница», но общего одобрения такая оценка не встретила. Привлекшая общее внимание женщина совсем не походила на шлюху, к тому же простолюдины испытывали к паре любовников заметно больше симпатии, чем дворяне, как всегда, кичившиеся показной преданностью чести рода. Звучали и приветственные возгласы, добродушно подбадривавшие Адама и уважительные по отношению Хельвен. — Просто цирк! — проскрипел сквозь стиснутые зубы Хью де Мортимер. — Вы слышите это? Слава богу, я не взял сюда в Виндзор мою маленькую Элинор. — Как ты думаешь, для чего они явились сюда? — бросил Гийон, также не скрывая отвращения. — Хотят дарового развлечения. — Он стал протискиваться вдоль сидений к жене и дочери и помог им подняться по ступенькам. Хью де Мортимер, всегда улыбавшийся при виде Хельвен, и еще совсем недавно при встрече обнимавший ее, как собственную дочь, теперь смотрел с отвращением, и слово «проститутка» так и светилось в его взоре, хотя и не было произнесено вслух. Хельвен чувствовала себя, как оплеванная, когда, опустив глаза, делала реверанс перед Генрихом, а потом перед императрицей. Матильда знаком велела ей подняться, окинула задумчивым внимательным взглядом, после чего с едва заметным кислым изгибом губ, никак не дотягивающим до понятия улыбки, прикоснулась к ее щеке примирительным поцелуем. — Подойдите, леди Хельвен, присядьте возле меня, если желаете, и погрейтесь у жаровни. Хотите вина? — Императрица прищелкнула пальцами, подавая знак слуге. Поведение Матильды могло объясняться как дипломатическим искусством, так и добрыми побуждениями. Однако быстрый злобный взгляд императрицы в сторону Хью, а затем и Варэна де Мортимеров, тотчас рассеяли возникнувшие иллюзии Хельвен о причинах благосклонности к ней со стороны дочери короля. Матильда вела свою игру — так пресыщенная жирными сливками кошка своими бархатными, но опасными лапками прикасается к пойманной мышке. Хельвен с механической покорностью подошла к указанному месту и села рядом с роскошно наряженной императрицей, чувствуя себя участницей какой-то чудовищной пантомимы. Все время, пока зачитывались и опровергались обвинения и контробвинения, она не сводила глаз со своих побелевших костяшек пальцев. Наконец осмелилась поднять взгляд на Адама, говорившего в тот момент о своей невиновности и предательстве противника. Адам стоял с непокрытой головой, вьющиеся волосы потемнели от множества капель ледяной влаги. Как и Варэн, он был без кольчуги, только в стеганой кожаной куртке с расширявшимися ниже локтей рукавами, надетой поверх обычной туники, вооруженный щитом, мечом и собственным умением. То же самое готов был противопоставить и Варэн. На арене сошлись два живых человека, но уйти живым было суждено лишь одному. Адам метнул единственный короткий взгляд в сторону Хельвен и слегка приподнял меч в приветственном салюте. Голубоватый отблеск с лезвия меча уколол Хельвен в самое сердце. Стоящий за спиной отец положил руку ей на плечо и легко стиснул его. — Мужайся, моя девочка, — прошептал он по-валлийски, на родном для Хельвен языке, единственном, который она понимала в младенчестве. Она едва не всхлипнула от неожиданности и положила свою руку на отцовскую. В эту минуту Генрих кивнул распорядителю, и тот набрал в легкие побольше воздуха. — Именем Господа и короля, повелеваю начать поединок. К бою! — громко прозвучало в морозном воздухе, и толпа замерла в оцепенении, устремив взоры на огороженную барьерами площадку. Адам слегка присел, закрывшись щитом и стараясь надежнее чувствовать почву под ногами. Сейчас каждая обледеневшая травинка походила на серебристое копье, угрожавшее предательским скольжением, влекущим за собой смерть. Варэн двинулся боком, словно краб, выставив вперед щит и меч, крепко зажатые в стиснутых руках, на щеке виднелась заживающая глубокая царапина, последствие и напоминание о схватке, происшедшей в спальне. Де Мортимер бросился в атаку. Адам парировал удар ловким скупым движением и ушел из опасной близости. Кто-то из зрителей злобно хихикнул, но Адам уже ничего не слышал, сосредоточившись на поединке. Де Мортимер имел небольшое преимущество в росте — совсем незначительное, ведь оба доставали до отметки в два ярда[8 - Ярд — 91 сантиметр.]. Однако у Адама ноги были длиннее, а Варэн сложен более пропорционально. Вообще, де Мортимер имел более мощное тело, но это оборачивалось меньшей подвижностью. Оба противника, обученные боевому искусству в замке Равенстоу, прекрасно владели мечом, щитом и умением передвигаться в условиях боя. Варэн напал снова, Адам опять отразил удар. Лезвие меча ударило в щит и отскочило, издавая глуховатый железный звон. Адам тоже нанес первый в этом поединке удар, щит Варэна оказался наготове. Отдача от удара волной пробежала по руке Адама, болью отдаваясь в плече. Варэн сделал мощный толчок щитом, Адаму пришлось отскочить назад, раскрываясь вполоборота и удерживая перед собой щит. В этот же миг он нанес низкий удар обратной стороной меча, целясь в незащищенное правое колено Варэна. Тот отпрыгнул и поскользнулся на замерзшей траве. Толпа взревела и подалась вперед, но тут же была оттеснена солдатами королевской гвардии. Адам рванулся, нанося новый удар, однако Варэн принял удар на щит, сдержал натиск и, восстановив равновесие, бросился в атаку. Яростным натиском он оттеснил Адама к самым стойкам барьера, нанеся целую серию сокрушительных рубящих ударов. Затем настала очередь Адама загнать соперника в угол. То наступая, то отражая натиск противника, мужчины гулко обрушивали мечи на исколотую в щепки многострадальную липовую древесину щитов. Иногда раздавался звонкий звук удара скрещенных стальных клинков. Дыхание обоих рыцарей стало частым и хриплым от тяжкой ратной работы. Варэн сумел пролить первую кровь соперника, затем второй раз зацепил Адама. Незначительные порезы, но это доказывало, что Адам теряет свое преимущество в скорости. Хельвен слегка отвернулась, сердце сжалось, тело неподвижно застыло, готовое стать свидетелем любого исхода. Рядом в напряжении сидела Матильда, поблескивая синими, как озера, глазами. Она походила на древнюю богиню, главную фигуру на обряде жертвоприношения, и наслаждалась каждым мигом происходящего. — Да, — с легкостью в голосе заметила она, вздохнув и подавшись вперед, — теперь, похоже, он его сломил. Хельвен сглотнула и заставила себя посмотреть туда, куда все ее существо отчаянно противилось смотреть или даже слышать. Еще одна рана окрасила кровью куртку Адама, на этот раз более серьезная судя по тому, как скованно он теперь держался. Адам едва успевал отбивать удары, градом сыпавшиеся на него. Чем более слабела его оборона, тем энергичнее и увереннее нападал Варэн. Вдруг левая рука де Лейси дрогнула и опустилась со щитом еще ниже, а Хельвен, неожиданно для себя, вскрикнула. — Боже правый, Адам, осторожнее, — пробормотал Гийон, крепче стискивая плечо дочери. Меч Варэна сверкнул и снова упал вниз. Адам отступил, запнулся и, скользя, опустился на одно колено, щит повернулся, открывая настолько явную брешь в обороне, что противник был не в силах удержаться от соблазна. Зрители взревели. Хельвен была готова вскочить на ноги, но рука Гийона клещами впилась в плечо дочери. — Сиди спокойно, — скомандовал граф шепотом, — разве не видишь, он это делает нарочно. Варэн замахнулся для смертельного удара, и в эту долю секунды Адам ринулся вперед с такой невероятной скоростью, что де Мортимер не успел ни удивиться, ни защититься. Изумленный возглас Варэна перешел в вопль боли, как только меч Адама рубанул его по ребрам и животу, сваливая с ног. Лихорадочно дыша, перепачканный собственной кровью и неуверенно стоящий на ногах, Адам сквозь пелену пота, застилавшую глаза, разглядел горло поверженного врага и поднес к нему кончик своего меча. Он хорошо понимал, что достаточно сейчас сделать легкое движение, и кровь противника смоет и годы унижений, проведенные в роли оруженосца, и накопившиеся обиды, и оскорбления, доставшиеся на долю Хельвен. За что же в первую очередь? За убийство Ральфа или же за свои обиды? Адам бросил беглый взгляд в сторону зрителей и сквозь мутную пелену перед глазами разглядел Хью де Мортимера, возбужденно размахивающего руками в сторону поля боя и быстро говорящего что-то Генриху. Король слушал его с бесстрастным выражением. Превозмогая усталость и боль, Адам заставил себя лихорадочно размышлять. Жизнь Варэна де Мортимера сейчас в его власти, стоит только опустить меч — и смерть… Судебное дело можно считать разрешившимся. Убить Варэна сейчас, как он того заслуживает, — значит, удовлетворить свои давние желания и поквитаться с обидами, поставив точку в застарелой вражде. Но платой за окончание маленькой личной вражды станет развязывание новой, куда более серьезной и опасной вражды, которая совсем не нужна отцу Хельвен. Старик де Мортимер продолжал мольбы за сохранение жизни поверженному сыну, однако глаза Генриха оставались непроницаемыми, более того — правая рука короля стала подниматься вверх для подачи команды. Адам не стал ждать, ибо команду, какой бы она ни была, придется выполнять. Он быстро отступил от лежащего на земле и стонущего противника и неверной походкой направился к зрителям. — Мое обвинение доказано, — задыхаясь, выкрикнул он. — Пусть живет со своим бесчестием. — С этими словами Адам вложил меч в ножны. Генрих поджал губы и бросил в сторону Адама короткий оценивающий взгляд, после чего едва заметно наклонил голову и повернулся к сидящему рядом человеку. — Лорд Хью, мы даем семь дней твоему сыну, чтобы покинуть нашу страну. После этого он вне закона. — Король снова повернулся к Адаму и объявил ледяным, под стать погоде, тоном: — Адам де Лейси, ты выиграл дело. Богу было угодно подтвердить твою правоту. Ты свободен, можешь заняться лечением своих ран. Адам открыл рот для произнесения обычных формальных слов, но язык почему-то отказывался повиноваться. Перед глазами вдруг потемнело, и последнее, что он запомнил, был слабый запах жимолости и донесшийся откуда-то издалека испуганный крик Хельвен. Глава 14 — Теперь уже недалеко. — Хельвен успокаивающе положила руку на рукав Адама, с тревогой глядя на него. По неестественной посадке в седле нетрудно было догадаться, что раны причиняли ему боль. — Со мной все в порядке. — На лице Адама промелькнуло бледное подобие улыбки. — Немного ранен и устал. В Торнейфорде я быстро поправлюсь. — Не надо было так скоро собираться в дорогу. — Хельвен не успокоили его слова. Самая серьезная рана Адама была не смертельно опасной, но достаточно серьезной, чтобы столь пренебрежительно относиться к ней, как он. Дул сильный ветер, свинцовое небо беспрестанно осыпало их потоками мелкого дождя. Адам все время стремился ускорить передвижение. — Ведь не нам, а Варэну надо успеть за семь дней покинуть страну. — Хельвен, я уже объяснил, почему надо торопиться, и прекрати эти выяснения. — Адам крепче прижал колени к бокам Лайярда. Хельвен прикусила язык и бросила гневный взгляд в его удаляющуюся спину. По ее мнению, которым пренебрегли, им следовало задержаться в Лондоне, чтобы раны Адама затянулись и силы восстановились. Однако его извечное упрямство, ворчливость и раздражительность по отношению к лечебным процедурам, часто свойственная натурам с крепким здоровьем, взяли верх. Он заявил, что сыт по горло городской жизнью, а особенно бестолковой сутолокой при дворе, что его собственные проблемы в приграничье уже подходят к точке кипения, и с ними нужно разобраться без промедления. Разбираться предстояло, во-первых, с валлийским пленником, во-вторых, с его влиятельным братом, и в-третьих, с владениями молодой жены. Они переправились через речушку и проскакали деревню со сбившимися в кучу домишками под нависающей громадой небес. Какой-то мальчишка с рогаткой у пояса поднял камешек, явно замышляя безрассудный поступок, но был вовремя замечен всполошившимся отцом, тащившим на согбенной спине вязанку хвороста для домашнего очага, и награжден оплеухой. Затем всадники обогнали повозку, за которой тащился целый караван навьюченных пони. Возчик держал путь в Шрюсбери с ночлегом в Освестри. Вскоре путники уже здоровались с управляющим имением, встретившим их верхом на крупном черном коне возле самого замка. Новость об их прибытии опередила путников, так как вперед был заранее отправлен гонец, и обитатели замка вышли поздравить хозяина и его молодую супругу. Хельвен улыбнулась и поблагодарила встречавших, по очереди вглядываясь в их глаза, светившиеся бесхитростным любопытством. Адам был молчалив и ограничился кивком головы, избегая смотреть на людей. Они въехали вверх по небольшому склону, и Хельвен все время с беспокойством поглядывала на Адама, возвращаясь мыслями к свадьбе, состоявшейся четыре дня назад в то самое утро, когда они покинули Виндзор. Снова, как и в прежних ее отношениях с Адамом, все условности и обычаи были отброшены за ненадобностью. Их обвенчали в монастыре Святой Анны-в-Поле, настоятельницей которого была Эмма, вдовствующая сводная сестра отца Хельвен, а следовательно, тетка невесты. На церемонии, на которой в роли священника был Джон, свидетелями выступили близкие родственники, а зрителями оказались тридцать монашек. По окончании поспешно устроенной и непродолжительной свадебной пирушки молодые супруги оставили гостей завершать церемонию, если такое понятие вообще было применимо в данном случае, а сами по непреклонному решению Адама отправились в путь к его поместью. В дороге они провели четыре ночи, и брачные отношения еще даже не вступили в силу. Адам был слишком болен и измучен долгими часами, проведенными в седле, чтобы воспользоваться благами своего нового статуса. К тому же ни о каком уединении на ночевках не было и речи. Молодые спали вповалку вместе со свитой в больших залах домов, принявших их на ночлег, и главным образом старались потеплее закутаться в накидки и улечься поближе к теплу очага. Хельвен вдруг обнаружила, что Адам сдержан и замкнут, как будто снова отступил за неприступный барьер отрочества. Он практически не разговаривал с молодой женой, даже глазами они встречались всего на короткий боязливый миг. Не будь Хельвен так озабочена физическим состоянием мужа и не сомневайся в своих наблюдениях за его действиями, она бы уже давно принялась поддразнивать его своим хорошо отточенным язычком. Временами Адам чувствовал на себе взгляд Хельвен, но уверял себя, что стоит обернуться, как она сразу станет разглядывать развеваемую ветром гриву ее кобылы и не поднимет глаз, пока он не отвернется. Давая выход раздражению, Адам пришпорил Лайярда сильнее, чем требовалось для въезда в ворота замка, и в отместку испытал такой сильный толчок, от которого чуть не вскрикнул — нестерпимая боль огненной молнией обожгла все тело. Стиснув зубы, он перетерпел, со свистом втягивая в легкие спасительный воздух. Его приветствовали охранники, и конюх уже мчался принять поводья Лайярда. Адам с такой силой схватился за дубовую луку седла, что резной узор впечатался в ладонь. Никто еще не сообразил помочь Хельвен слезть с седла, как та уже соскочила на землю и поспешила к мужу. Боль Адама поутихла, сменившись локальной и переносимой пульсацией. Он ощутил во рту кровь от прикушенной губы и приоткрыл глаза, чтобы увидеть рядом Хельвен. — Я знала, что надо было еще на денек задержаться в Шрюсбери! Посмотри, кровь даже проступила на тунике! — Успокойся, пожалуйста. — Адам оглядел многолюдный двор замка. — Или ты хочешь, чтобы мои люди подумали, что я привез сварливую мегеру? — Адам, это вовсе не пустяки! — возразила Хельвен, чувствуя, как глаза увлажняются подступившими слезами. — До сих пор тебе очень везло. Но и сейчас ты можешь получить заражение крови или столбняк, а то и умереть, потому что пустил все на самотек! Ну как не браниться на тебя! — Тогда уж делай это, когда мы наедине, а не при всем честном народе. Я согласен, что поступал неблагоразумно, но не хочу оповещать об этом каждого. — Он прикоснулся к щеке жены и заметил, что та слегка покраснела, а в глазах появился хорошо знакомый зеленоватый блеск, в котором он был готов утонуть хоть сейчас. * * * Адам поудобнее устроился в кресле с высокой спинкой, прикрыл глаза, стараясь совладать с мучившей его болью, и снова открыл глаза. Перед ним стоял Майлс, протягивая чашку с вином пополам с виски. Адам сумел изобразить искаженное подобие улыбки. — Да мне вовсе не так плохо, как кажется. Просто тело затекло в седле. — Как серьезны твои раны? Адам выпил несколько глотков и почувствовал, как шотландское виски обожгло желудок, будто он проглотил горячие угли. — Не смертельны, но побаливают. На всю жизнь останется рубец от бедра до ребер. Я столько всего натворил в Виндзоре, что досталось не только моему телу. — Суд-поединок — это всегда огромный риск, — заметил Майлс. — Да, разумеется, однако ты еще не знаешь и половины новостей. — Адам бросил взгляд в сторону Хельвен. Она стояла спиной к мужчинам и тихим шепотом разговаривала со своей служанкой Элсвит, распоряжаясь тем, как распаковывать дорожные сундуки. Майлс тоже посмотрел на Хельвен. — Поссорился с ней? — задумчиво поинтересовался старик, вспоминая подавленное настроение внучки во дворе замка. — Похуже ссоры. — В самых общих чертах Адам изложил Майлсу суть недавних событий. Старик поджал губы. — Тогда понятно, почему ты так спешил уехать и не закатывать долгий пир для придворных стервятников. — Я был сущим идиотом. — Адам опустил взгляд в чашку, которую сжимал в ладонях. — И если бы так не спешил очертя голову добиться своей цели, то не имел бы стольких неприятностей, верно? — Возможно, — согласился Майлс, — но теперь по крайней мере ты отомстил за убийство Ральфа и заполучил ту, кого так желало твое сердце. — Да. Интонация Адама вынудила Майлса недоуменно приподнять брови. Помедлив, старик полез рукой в глубины своей туники. — Я всегда предостерегал Хельвен, что глупо ходить по лесу в поисках деревьев, а теперь вижу, и ты вздумал бродить с другой стороны того же леса. И как же вы думаете встретиться? — сердито бросил Майлс, протягивая на обветренной и морщинистой от старости ладони искусно обработанный золотой предмет. — Что это? — На миг зажмурившись от боли, Адам протянул руку и взял округлую застежку для накидки изящной саксонской работы. Застежка была выполнена в форме изогнувшегося волка, догоняющего собственный хвост, с глазами из маленьких красных сердоликов. — Это принадлежало бабушке Хельвен, моей первой жене Кристен. Она была саксонкой, и брошь находилась в их роду с незапамятных времен. Я сам привез с севера эту штучку своей жене, прямо со смертного одра ее дедушки, после кровавой войны. Она дорожила этим предметом больше, чем любым из своих украшений, но не за красоту или изящество. Просто эта безделица для нас всегда символизировала новое начало. Я хотел подарить застежку Хельвен в день ее свадьбы, но сейчас подумал, что будет лучше, пожалуй, если она примет этот предмет в подарок от тебя, когда настанет подходящий день. Адам поднял голову и встретил острый взгляд старика. — Есть ли что-либо на свете, способное ускользнуть от твоего внимания? — невесело пошутил он. — Поживи с мое, — столь же печально заметил Майлс. — Многолетний опыт никуда не денешь, а кроме того, я же знаю, что вы оба упрямее двух мулов. Я могу и не дождаться того дня. Позади послышался шум, нарушивший наступившее молчание. Двое крепких на вид слуг наливали в ванну горячую воду из ведер. Когда снова наступила тишина, Майлс переменил тему. — Здесь было так все спокойно и тихо, как в гнезде, покинутом ласточками. Ни слуха, ни звука от Давидда ап Тевдра, потерявшего своего юного брата. — Знает ли он вообще, что парень у нас в руках? Ты уверен, что новость добралась до них? — Два прошлых ярмарочных дня показали — валлийских физиономий там предостаточно. Все он знает, не сомневайся. Адам нахмурил брови. — Тогда чего ждет? Почему не появился? Майлс развел руками. — Может быть, Родри не представляет для них ценности. Возможно, братец хочет преподать мальчишке хороший урок, так сказать, нагнать страху. Все выяснить можно очень просто: объявить, что пленника публично повесят в один из ярмарочных дней. Адам сверкнул глазами. — Ты шутишь, конечно! — Скорее, блефую, — с мягкой улыбкой признал Майлс. — Всего лишь способ проверить братскую любовь. Адам фыркнул. — А если этот блеф все воспримут за чистую монету? Что тогда делать? Повесить парня всерьез? Или показать всем, что мое слово ничего не стоит, и оставить его в живых? — По крайней мере узнаем, стоит ли менять тактику действий. Если Родри ап Тевдр не годится на роль приманки, из него можно сделать превосходную пешку. Адам пристально посмотрел на старика. Отношение пленника к своему старшему брату было неоднозначным, это выявилось еще во время его допроса, когда молодой валлиец едва оправился от ран. Если Давидд ап Тевдр решил не вступать в переговоры ради спасения жизни Родри, это никак не улучшит взаимной любви братьев. — Думаешь, неплохо бы заменить Давида ап Тевдра на того, кто будет чуть более восприимчив к предложениям норманнов? — пробормотал он. — На кого-то, кто будет испытывать благодарность за то, что его подобрали на дороге и вернули к жизни, а не бросили подыхать от холода среди трупов, павших из-за его же безрассудства? — Ну да. У парня есть голова на плечах, конечно, он нас не любит, но все же не пропитан закоренелой ненавистью. Я не считаю его безнадежным. — Стало быть, мне всего-то и нужно свергнуть Давидда ап Тевдра и поддержать претензии Родри на освободившееся место. — Адам залпом осушил чашку и тяжко вздохнул. В голове пульсировала тупая боль, отдающаяся в глаза. — Сейчас я совсем не расположен к какой-либо борьбе. Кажется, залег бы спать на целый год. — Можешь проспать пару дней, — одобрительно согласился Майлс. — Это, кстати, больше, чем обычно получают другие после женитьбы, согласись. Адам опустил взгляд на блестящую застежку, которую держал в руке. — Да, — голос прозвучал еще более утомленно. — Но ведь большинство других не сражаются на пути к алтарю, а также не берут в жены женщин, готовых убежать от них при первой же возможности. * * * Адам лежал на кровати на спине. Его раны были заново перевязаны, и, смежив веки, он смотрел, как Хельвен разбирает его сброшенную одежду. Некоторые предметы она откладывала отдельно, чтобы отдать служанкам для стирки, другие же можно было поместить в платяной сундук. Тело Адама было бессильно расслаблено, однако в голове, подобно запертым в клетку зверям, метались беспокойные мысли. Он у себя дома, и уже одно это должно принести чувство умиротворения и облегчения. На деле вышло совсем наоборот: Адам не мог выйти из нервно-раздраженного состояния и тревожно ожидал чего-то, как конь, почуявший перемену ветра. Хельвен начала снимать испачканное в дороге платье, нижнюю тунику, затем короткую сорочку. Потом сняла с головы вуаль, подколола вверх косы и помедлила перед ванной, слегка подрагивая, пока служанка выливала в ванну еще одно ведро горячей воды. Адам внимательно рассматривал налитые округлости груди, тонкую талию, крутым изгибом переходящую в роскошные, но не массивные бедра, впивался взглядом, словно в мишень, в место, где соединялись ноги — треугольник ярко-рыжих волос, таких же, как на голове. Он уже знал, как ее тело приникает к нему в избытке страсти. Мысли перешли из разряда ночных фантазий в воспоминания о реальном, яркие, но сейчас не менее мучительные, чем прежние мечты. Адам почувствовал прилив тепла и оживление в области паха. Тогда он прикрыл глаза так, что мог видеть лишь размытый и искаженный образ на фоне ночной свечи. Хельвен отпустила служанку и шагнула в ванну в виде большой бочки со скамеечкой во всю ширину. Она присела на скамеечку и перевела задумчивый взгляд на постель и мужчину, лежавшего там. — Адам, ты спишь? — Нет. — Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю для облегчения боли? — Нет, спасибо. — Адам, что с тобой? — Ничего. А что должно со мной быть? — Я не знаю. Я не могу разговаривать, когда ты меня постоянно отталкиваешь. Хельвен вдруг заметила, что Адам больше не лежит пластом, а пытается сесть и смотрит на нее широко раскрытыми глазами, пылающими от возмущения янтарным светом. — А разве это тебя удивляет? — резко бросил он. — Мне нянька ни разу не была нужна с тех пор, как я был шестилетним щенком. И вот сейчас меня тут нянчат, пеленают и ругают, как пищащего младенца. А стоит уклониться, ты или заламываешь руки, или впадаешь в плохое настроение! В ванне колыхнулась вода, когда Хельвен схватилась за стенки, с яростью глядя на мужа. — Это не я впадала в плохое настроение! — выпалила она сердито. — Если ты будешь себя вести, как шестилетний ребенок, то не удивляйся, если к тебе будут относиться соответственно! Ты должен быть благодарен за заботу, а не отталкивать меня, как будто я прихожу с тобой браниться! — Благодарен! — задохнулся от возмущения Адам. — О какой благодарности можно говорить, когда я чувствую себя, как прокаженный, принимающий подачки из рук сердобольной покровительницы! — На щеках проступили яркие лихорадочные пятна. Хельвен стиснула пальцами деревянные края ванны — хорошо, что горло лежащего в постели мужчины оказалось вне досягаемости. — Значит, нужно было наплевать на твои ранения? — прошипела она. — Подыгрывать твоей глупости и делать вид, что никаких ран нет? Адам, мне больно и тошно смотреть, до чего ты себя доводишь! Внезапно весь гнев Адама разом куда-то улетучился. Он рухнул на подушки, чувствуя невыносимую боль в области лба. Пришлось крепко зажмурить глаза. — Наверно, это так и есть. Просто я не могу остановиться, — утомленно признал он. Хельвен закончила мыться, вышла из ванны и вытерлась льняными полотенцами. Потом накинула ночную рубашку и, завязывая ее у горла, промолвила столь же усталым голосом: — Лучше бы ты согласился на одну из тех девиц, которых тебе подобрал Генрих. Со мной у тебя счастья не будет. Адам отреагировал на эти слова движением бровей, но потом все же произнес: — Мне придется жить, опасаясь этого. Ты закончила? Не стой там и не мерзни попусту, а забирайся-ка лучше в постель. — Он подвинулся, освобождая место. Хельвен помедлила, не в силах разгадать его настроение. Тело Адама было напряжено, интонация голоса неестественная. — Пожалуйста. — Он открыл глаза. — О Адам! — Выражение в его глазах разом смело всякие сомнения, и Хельвен оказалась в постели рядом с ним, не успев даже опомниться. От волнения в горле встал комок. Хельвен склонилась над мужем и поцеловала его в губы. Сначала она хотела, чтобы поцелуй стал примиряющим жестом, знаком искреннего раскаяния за резкие слова, сказанные в запальчивости. Однако Адам крепко обхватил ее за талию, притянул к себе, поцелуй становился все крепче и глубже. Адам оторвался от ее губ только лишь для того, чтобы поцеловать нежную шею Хельвен, а затем, сдвигая ткань ночной рубашки, переместился еще ниже, к выпуклостям грудей. От неожиданного натиска у Хельвен перехватило дыхание, она не могла представить, что усталость и слабость от ран оставили в муже столько неистовой любовной силы. Хельвен пыталась противостоять, но это привело только к тому, что вскоре она полностью оказалась под Адамом, а его колено уже проникло между ног. Учащенное дыхание Хельвен сменилось вскриком, когда Адам вошел в нее. В этот момент она еще не была готова, и энергичное вторжение причиняло заметную боль и неудобство. Хельвен закрыла глаза и перестала сопротивляться, превратившись в мягкую лужайку морских водорослей, послушную накатывающимся волнам. Чувственный инстинкт постепенно сделал свое дело, тело внутри стало подобающе влажным, боль отошла в сторону, а в голове немного прояснилось, снова стали возникать мысли. Хельвен осознанно изогнулась всем телом, стараясь подладиться под ритм движений Адама, и обхватила руками его поджарые бока. Адам хрипло и прерывисто дышал, и Хельвен стала постепенно ускорять собственные движения, помогая ему. Но и сама успела несколько мгновений покружиться в сладостном круговороте и ощутить до боли обжигающее удовольствие по всему пути его движений. Но времени для развития приятного ощущения ей не было отпущено, и до полной кульминации дело не дошло, так как Адам вскрикнул, крепко стиснул ее в объятиях, его тело стало сотрясаться в неистовых волнах оргазма. Хельвен слушала горячее дыхание рядом со своим ухом, чувствовала уколы щетины на своем горле и частые движения грудной клетки, моментами сдавливающие ее так, что она не могла вздохнуть. — Адам, ты меня сейчас просто раздавишь. Он даже не пошевельнулся, и Хельвен пришлось сильно упереться в его широкие плечи, пытаясь немного высвободиться. Мало-помалу, сквозь оцепенение улетевшего в райские кущи тела и возвращающиеся уколы и толчки боли Адам почувствовал, что Хельвен пытается переменить положение, собрал остатки сил и отодвинулся. Он повернулся на спину и со стоном закрыл глаза согнутой в локте рукой, в эту минуту не желая видеть Хельвен даже краем глаза. Нахлынули жуткие видения собственного отца, и никакие здравые мысли долго не могли пробиться в оцепеневший разум. Одно Адам понимал совершенно ясно: он только что совершил акт насилия над собственной женой. Или почти насилия, разница невелика. Особенно пугала полная потеря самоконтроля. Выходит, он может сорваться и натворить неизвестно что. И эта неизвестность, таящаяся в самом себе, делала положение почти безысходным. — У тебя снова открылось кровотечение, да иначе и не могло быть! — с укором воскликнула Хельвен. — Зачем же было так торопиться? Если бы ты с такой же скоростью проглатывал свою пищу, то заработал бы жуткое несварение, и поделом! Адам осторожно убрал руку с глаз. Захотелось взглянуть на Хельвен, но было страшно увидеть на ее лице отвращение. Адам рискнул и увидел на лице жены хмурое, даже раздраженное выражение. Однако взгляд, которым она встретила его взгляд, оказался задумчивым и оценивающим, не более. А то, чего он так боялся и в чем был совершенно уверен, напрочь отсутствовало и во взгляде, и в выражении лица. Не было никаких следов отвращения или неприязни. Хельвен поправила ночную рубашку, встала с постели и вытащила перевязочные материалы из ящика под жаровней. Затем вернулась, прищелкивая языком. — Если бы ты только меня попросил, я бы тебе показала способ, при котором на твою рану не было бы давления. В глазах Адама унылое выражение вмиг сменилось неподдельным удивлением. Он отбросил со лба влажные от пота волосы и внимательно посмотрел на жену. Впервые в жизни он услышал от женщины доказательства опытности и более высокой квалификации в деле постельных утех, чем у него. Проститутки, по крайней мере самые дорогие, услугами которых он изредка пользовался, поселили в нем убеждения совсем иного рода. Ласковые и льстивые, они неизменно спешили угождать любым его движениям, чувственно стонали и с восторгом отзывались о любовных талантах партнера. И все это было полнейшим обманом, мрачно думал Адам. Он никогда не имел более-менее постоянную любовницу, от которой мог узнать что-либо новое и интересное. Не было до сих пор. Хельвен каким-то стеснительным движением приподняла плечи, то ли опасаясь упрека, то ли напуская на себя небрежный вид. — Я десять лет была женой Ральфа. Человека, которому однообразие быстро приедалось, и он вечно искал новых ощущений. — Хельвен ловкими движениями перебинтовала ему рану. — Как же верно сказал твой отец, — после небольшой паузы заговорил Адам. — Ты не умеешь выбирать себе мужей. Какие мы все ублюдки. — Он коснулся пряди волос, выбившейся из косы Хельвен. — Прости, если я сейчас вел себя скверно. Я очень боялся, и все эти события так меня измотали. Наверно, изголодавшиеся мужчины вообще не способны на праздник для двоих. Хельвен часто заморгала и торопливо отвернулась. Снимая ночную рубашку, тайком промокнула нахлынувшие слезы. Ей удалось прорвать защитный слой напускного безразличия Адама и увидеть то, что скрывалось за ним. Но при этом она обнажила саму себя несколько больше, чем хотелось бы. Возникло чувство уязвимости и страха, так как теперь ее душа раскрылась перед Адамом нараспашку. Адам рассматривал жену со стороны, и Хельвен буквально чувствовала, как его взгляд скользит по ее спине. Тогда она порывисто потушила пламя ночной свечи, и в комнате внезапно наступил полный мрак. Но как только Адам привлек ее к себе, Хельвен покорно упала в его объятия и положила голову к нему на грудь. Адам ощутил прохладу влажной щеки и, поглаживая жену по волосам, не мог понять, куда он попал, в рай или в ад. Глава 15 Майлс почувствовал, как уже третий раз за несколько минут его серый конь сбился с ходу. С беспокойством окинув нависающие над головой серые клубы облаков, он натянул поводья и неловко сполз с коня. В больных суставах заныла привычная терзающая ломота. Майлс снял рукавицы, чтобы осторожно ощупать сверху вниз переднюю ногу скакуна, вызвавшую у него подозрение. Едва дотронувшись до горячих распухших мускулов животного, старик сразу все понял. — Какие-то проблемы, господин? — Это старое переутомление. Я надеялся, что за несколько недель в Торнейфорде он хорошенько отдохнул. Но, видно, ошибся. Приведи-ка запасного, который там, сзади, за телегой. А этого привяжи туда же. Ему просто не под силу нести на себе мой вес, да еще такое расстояние, которое мы должны покрыть до темноты. — Слушаюсь, мой господин. С вами-то все в порядке? — Проблемы не более серьезные, чем те, которые лечат теплом очага и чашкой подогретого вина. Кровь-то у меня теперь течет неохотно, вязкая, как вода в Ди в разгаре зимы. — Мой господин, вы в любой момент можете пересесть внутрь, — заметил молодой рыцарь, кивая в сторону повозки, нагруженной дорожными сундуками и припасами для жизни Майлса в Милнхэм-на-Уай, которые загрузили Адам и Хельвен, не слушавшие никаких возражений. — Тот день, когда я не смогу сесть в седло и заберусь в одну из этих штуковин, станет днем моих похорон, — голос Майлса неожиданно стал сварливым. Да, он все сильнее чувствовал свою старость, но даже самому себе не соглашался признаваться в собственной немощности. Майлс поставил ногу в длинное стремя и позволил оруженосцу подсадить себя в седло. Крепко стиснув зубы, чтобы скрыть боль, старик натянул поводья. Джервас, покраснев, подал знак возчику телеги и сам приготовился перебраться на запасного коня. Садясь в седло, молодой командир вдруг замер, глаза расширились от крайнего изумления. — К оружию, здесь валлийцы! — закричал он, голос резким ударом хлыста разорвал холодную тишину, в конце сорвавшись на фальцет. Эскорт сгрудился вокруг Майлса. Старик сам принялся возиться с ремнями щита, втихомолку чертыхаясь на непослушные от холода пальцы с распухшими суставами. Валлийцы не тратили времени на сложные приготовления к бою. Без промедления они осыпали эскорт Майлса градом стрел, несущих смерть, стараясь вывести из строя не только людей, но и норманнских коней. Одна из стрел ранила мерина, запряженного в телегу, вонзившись под углом в круп, причинив животному боль, хотя и не нанеся серьезной раны. Конь вскинул голову и с пронзительным ржанием попытался встать на дыбы. Возчик выругался и стал успокаивать напуганное животное, но конь не реагировал, охваченный инстинктивным стремлением убежать от опасности и боли. Еще одна стрела попала в возчика, пригвоздив его руку к телеге. Тот завопил, и новый прыжок раненого животного вырвал из его рук поводья. Взбесившийся конь отпрыгнул на своего соседа но упряжи, и тот, испуганный общей суматохой, не чувствуя больше направляющей руки возчика, возбудился от страха и запаха крови, метнулся вбок и тоже попытался встать на дыбы. Майлс видел, чем все оборачивается, но не мог никак повлиять на происходящее. Краем глаза он заметил, как оруженосец Джерваса с расширившимися от ужаса глазами прыгает, пытаясь перехватить поводья и издавая хриплый предупреждающий крик. Повозка с грузом медленно покачнулась и наклонилась, как пьяница, бредущий ночью домой. Метания обезумевших коней сделали свое дело: от очередного рывка повозка накренилась и опрокинулась набок. Деревянный каркас с громким хрустом разломался, поклажа рассыпалась, усеяв землю беспорядочной грудой предметов. Кони вырвались на свободу и бросились в гущу общей суматохи, волоча за собой обрывки упряжи и превратив ситуацию в совершенно безнадежную. Острая деревянная щепка вонзилась прямо в глаз жеребца, на котором ехал Майлс. С громким ржанием жеребец попятился назад и встал на дыбы, суча по воздуху передними копытами. Майлс попытался уцепиться за поводья и переднюю луку седла, но его реакция была настолько же хуже реакции Ренарда, насколько внук был моложе. Мощный толчок выбросил старика из седла, и Майлс упал, больно ударившись об изломанный каркас повозки. Попавшие в засаду норманны не имели шансов на спасение. Превосходившие числом и умением противники быстро довершили кровавую расправу. Предводитель валлийцев, крупный широкоплечий мужчина, среди предков которого были, судя по широкой кости и ярко-синим глазам, ирландцы и скандинавы, объехал на коне распростертый на земле труп воина в кольчуге и остановился возле разгромленной повозки, где лежал мертвый молодой рыцарь со сломанной шеей. Тронув коленями бока скакуна, валлиец позволил животному самому осторожно выбрать путь в окружающей свалке, чтобы объехать повозку с другой стороны. На мгновение валлиец поморщился от разочарования, увидев, что замысел оказался безрезультатным. Но лежавший на земле человек вдруг сделал слабое движение и застонал. Давидд ап Тевдр спешился и склонился над стариком. Быстро и сноровисто он осмотрел лежащего, как много раз до этого осматривал пострадавших в подобных стычках воинов. — Ничего страшного, перелом ребер и ушибы, — с облегчением и легким волнением сообщил он своим подчиненным. — Но ушибы серьезные, и тряхнуло его сильно. Твум, подай одеяло. Мы должны беречь его и ухаживать, как за одним из наших, пока не обменяем на Родри. * * * Адам взял копье наперевес, зажав его под мышкой, левой рукой покрепче прижал к телу щит, ударил каблуками в живот коня и крикнул: — Ха! Лайярд со всех ног рванулся с места, как стрела из натянутого лука арбалетчика, и помчался по тренировочной площадке. Копье Адама с силой ударило в прикрепленный к столбу деревянный щит. Адам тут же пригнулся, уворачиваясь от стремительно метнувшегося мешка с песком, со свистом разрезавшего воздух над согнутой спиной Адама. Затем Адам резко развернул Лайярда и проделал упражнение снова, с кажущейся легкостью, от которой зрители всегда проникались завистью и уважением к совершенству его боевой техники. Молодой валлийский пленник с волнением представлял, как сам сейчас попытается проделать такое же упражнение. Адам соскочил с седла с едва заметным затруднением, сковывающим движение и напоминающим о недавно залеченной ране. Подведя Лайярда к молодому человеку, он вручил ему и копье. — Помни, ты должен пригнуть голову, покрепче прижать щит и сразу после удара согнуться как можно ниже, иначе твоему черепу достанется крепкий подзатыльник. — Я должен целиться в тот красный треугольник в центре? — Родри смотрел в другой конец площадки, говоря небрежным и притворно спокойным тоном. Но явное сомнение в глазах парня выдавало волнение. — Именно так. — Уголки рта Адама на миг изогнулись, но он быстро вернул лицу учительскую мягкость и нейтральность. — Но не просто в красный треугольник, а точно в центр. Будем считать это сердцем твоего врага. Ну, удачи. — Он хлопнул по лоснящейся холке черного жеребца, доверенного молодому валлийцу, и отступил назад. Неподалеку от Адама остановилась Хельвен, возвращавшаяся из заброшенного угла двора, где планировала разместить новые клумбы. Взяв мужа под руку, она сразу же почувствовала легкую, не заметную глазу дрожь сдерживаемого смеха, пробежавшую по его телу. — Что у вас тут смешного? — М-м-м? — Начавшийся разговор с женой явился для Адама удобным поводом, чтобы открыто улыбнуться. — Я просто знаю, что сейчас будет. Нужны многие месяцы практики, чтобы научиться уворачиваться от мешка с песком. Начинающие не могут разделить внимание между нацеливанием удара и уклонением от мешка. Просто не в состоянии координировать такие сложные действия. Он сейчас получит по крайней мере ушибленную спину. Скорее всего, даже окажется на земле. — Но я наблюдала за твоими действиями. Это вовсе не казалось трудным! Адам усмехнулся. — Только, если знаешь, как действовать. Но поверь мне, научиться этому совсем не просто. — Что ж, справедливо и для других дел, — Хельвен легко, чуть печально вздохнула и стала глядеть, как Родри ап Тевдр галопом несется по двору навстречу неизбежному исходу. Скорее удача, нежели точный расчет, позволила парню войти в круг немногих, кто с первого раза почти умудрился уклониться от мешка. Почти, но не полностью. Острие копья стукнулось в щит близко от центра, и скользящая отдача нарушила равновесие молодого валлийца в седле. В результате он немного не успел наклониться, и песчаный мешок задел юношу по затылку, вышиб из седла и сбросил на землю. Черный скакун сбавил ход до трусцы и остановился. С любопытством оглянувшись назад, наклонил голову и принялся обнюхивать пучок травы. Улыбающийся Остин подбежал к коню и взял его под уздцы. — Недурно, — рассудительно бросил Адам, склоняясь над постанывающим и ушибленным падением молодым человеком. — Со временем сможешь выступать на турнире в Париже. — Он забрал у Остина поводья и спросил с легким задором: — Хочешь еще попробовать? Валлиец метнул в ответ сердитый взгляд прищуренных глаз и отвернулся в сторону, чтобы сплюнуть сгусток окровавленной слюны. — Иди ты к черту! — буркнул он, однако, пошатываясь, стал подниматься на ноги. Затем схватил копье и, взявшись за поводья, снова забрался в седло. Со стиснутыми зубами и кровоточащей губой Родри вновь приготовился к атаке. — Браво, парень, — бросил Адам, внимательно наблюдая за новым ударом копья о щит, запоздавшим нырянием валлийца вниз и последовавшей отчаянной попыткой удержаться на коне. Но все закончилось еще одним падением, и распростертое тело юноши снова оказалось на тренировочной площадке, на этот раз почти бездыханное. Адам подобрал копье и подвел коня к валлийцу. Родри с трудом приподнялся на локтях, икая и хватая ртом воздух. Едва отдышавшись, еще раз обругал Адама, но тем не менее, как только руки и ноги стали снова слушаться, покорно взобрался на коня. Однако в этот раз валлиец развернул коня, не проехав и четверти пути, и галопом помчался вовсе не к столбу с мишенью, а прямо на Адама. Помчался, нацелив копье с самым решительным видом. Хельвен закричала. Все тело Адама напряг лось, чтобы быть готовым к самому стремительному бегу за всю свою жизнь, если он неправильно разгадал истинные намерения несущегося на него юнца. В самый последний момент острие копья отвернуло в сторону, а конь отклонился и пронесся мимо. Струйка лошадиной пены плеснула на стеганую куртку Адама. В нос ударил сильный запах конского пота, Адама обдал горячий воздух, вырывавшийся из ноздрей его собственного коня, едва не растоптавшего хозяина. — Боже мой! — побледнев, гневно закричала Хельвен на мужа. — Ты с ума сошел, он же мог тебя убить! — Я так не думаю, — отозвался Адам в свойственной ему мягкой задумчивой манере, от которой Хельвен часто хотелось кричать, вкладывая в силу своего голоса всю степень гнева и раздражения. Не тратя времени на дальнейшие слова, Адам повернулся в сторону караульных солдат, двое из которых перехватили скакуна и стаскивали парня с высокого седла, нацелив ему в спину и грудь острое оружие. — Все в порядке, Алан, оставьте его. Молодого валлийца отпустили, но сделали это столь же грубо, как и при его захвате. Родри весь трясся, как пес, выбравшийся из воды, и растирал ушибленную руку. На подбородке проступило кровавое пятно, а нижняя губа распухла и посинела. — Как ты догадался, что я остановлюсь? — воинственно спросил он. Адам насмешливо улыбнулся. — Рискнул поставить на сущность твоего характера и подумал, что ты захочешь жить даже после краткого мига торжества. Родри отхаркнулся кровью прямо под ноги Адаму и угрюмо посмотрел на него. — Ходят слухи, что ты собираешься повесить меня на самом высоком дереве своего поместья, если мой братец не явится за мной. — Неужели? — Адам спокойно разглядывал свои ногти, поковырял заусеницу на одном из пальцев и искоса взглянул на молодого пленника. Затем забрал у Остина поводья Лайярда и ловко вскочил в седло. — На брата это не подействует, будь уверен. Он будет только рад, если меня повесят. — Тогда тебе остается только надеяться, что это слухи ложные, не так ли? — Адам поднял копье, отвернулся от пленника и с небрежной грацией легким галопом проскакал по двору. У столба несильно ткнул копьем в самую середину щита, с дурашливым видом ловко увернулся от мешка с песком, после чего элегантным разворотом остановил скакуна у конца дорожки. Родри метнул в его сторону злобный взгляд и потрогал рукой распухшие губы. * * * — Ты зачем подверг его такому соблазну? Я испугалась, что он тебя убьет. Адам отбросил скомканный клок сена, которым чистил коня, вытер руки о тунику и обернулся к Хельвен. — Хотел испытать его характер. Было интересно узнать, способен ли он после первого падения в грязь подняться и сделать новую попытку. — За свое любопытство ты мог запросто поплатиться жизнью! — сердито бросила Хельвен. — Похоже, отправляя тебя за своей дочерью, король даже не предполагал, каким ты бываешь безрассудным! Адам похлопал по красноватой шкуре Лайярда. — Никогда не покупай коня каштановой масти и не связывайся с рыжеволосой женщиной, — с усмешкой процитировал он известную поговорку. — Своей вредностью оба доведут тебя до слез. Выходит, я совершил обе ошибки, не правда ли? — Адам… Он заметил, что глаза жены наполнились обидой и сверкали на фоне сердитого раскрасневшегося лица подобно морской воде под лучами солнца. Адам обнял Хельвен за плечи. — Я испытывал его характер. Если бы он после первого падения остался лежать, я бы однозначно сделал вывод, что парень слаб духом и не способен открыть в себе второе дыхание. А раз уж он продолжал подниматься, значит, в нем достаточно мужества и упорства. — Помедлив, Адам иронически добавил: — Даже тот факт, что он на меня поскакал, доказывает, что наш валлиец — юноша отчаянный. Хельвен презрительно хмыкнула. — Вот уж воистину, рыбак рыбака видит издалека! Адам снисходительно улыбнулся, оценив чувство юмора жены. — С моей стороны это был осознанный риск. По-моему, разумно испытать характеристики оружия, прежде чем пускать его в дело. Хельвен скорчила недоуменную гримасу. — Что ты имеешь в виду? — Мы с Майлсом перед его отъездом несколько раз обсуждали вариант замены Давидда ап Тевдра на его младшего брата на посту вождя валлийцев. — Что ты намерен делать, убить ап Тевдра, что ли, когда тот явится выкупить мальчишку? — Хельвен чувствовала, что начинает замерзать, и в голосе прозвучало неодобрение. — Неплохая мысль, — согласился Адам, — но это не сработает. Родри повернет свою армию против нас, как он только что повернул коня у тебя на глазах, но уже не станет себя сдерживать. Даже если бы я его убил, это не положило бы конец вражде. Снова крупные рыбины стали бы приплывать отовсюду, чтобы поживиться за счет более мелких. Поэтому думаю сделать иначе. Если Давидд появится, выставлю непростые условия сделки, буквально на грани реального. Если же не появится, постараюсь посеять сомнения в мыслях Родри и начну делать вылазки на территорию Давидда. — Адам умолк и стал вглядываться в почти несчастное выражение лица Хельвен. — Что случилось, любимая? Что я сказал не так? — Да ничего, — ответила Хельвен. — Я просто впервые увидела тебя с новой стороны. — Она склонила голову набок и настороженно взглянула на мужа. — Хотя мы росли вместе, я ведь фактически тебя не знаю, не правда ли? — Но можешь узнать, если захочешь, — хрипловато прошептал Адам, дотрагиваясь до ее щеки. Но быстро опомнился и убрал руку. На этом пути их подстерегали нешуточные ловушки и мучения. После первой ночи по возвращении домой они еще несколько раз занимались любовью. И хотя результаты были далеки от неудачных, никто не заговаривал о необычайно сильных ощущениях. Хельвен была достаточно активной партнершей, активной, но не претендующей на первенство в удовольствиях. Она была счастлива, доставляя мужу удовлетворение, но в поведении проявляла сдержанность. Адам подозревал, что отчасти настороженность являлась последствием жизни с Ральфом. Во всяком случае, Хельвен обычно сдерживала эмоции, кроме случаев, когда Адаму удавалось настроить ее на определенный лад. Она вполне положительно и даже радостно встречала его проявления чувственности, не раздражаясь даже чрезмерной быстротой возбуждения. Но это не повышало для Адама его самооценки. Майлс советовал дать Хельвен время, чтобы освоиться в роли жены, однако Адам не знал, как долго сможет выдержать ношу ожидания. Он уже взялся за уздечку Лайярда, когда руки Хельвен неожиданно обхватили его сзади за талию, и он почувствовал, как жена крепко прижалась щекой к его спине. — Я могла бы попробовать, — шепот прозвучал так тихо, что Адаму пришлось напрягать слух, чтобы разобрать слова, — но я боюсь. Адам обернулся, не разрывая ее объятий, и, приподняв кверху лицо Хельвен, внимательно всмотрелся в него. — Чего ты боишься? — удивленно спросил он. — Уж точно, не меня. — Не знаю. — По спине Хельвен пробежала легкая дрожь, словно от струи холодной воды. Она не хотела объяснять, что в истории с Ральфом ей довелось испытать неприятный результат взаимного узнавания: любовь постепенно перешла в несчастье, проглотившее ее, как западня. А теперь было страшно, что подобное может повториться. — Адам, ты просто меня поддержи. — Она еще сильнее прижалась к нему и приподнялась на цыпочки, чтобы прикоснуться губами ко рту. Все мягкие округлости тела Хельвен нежно прильнули к длинному стройному торсу мужа. Адам ощутил податливую упругость груди, жаркое прикосновение живота и бедер, и первым стремлением было удержаться от сладостного предвкушения праздника плоти, которое жаркой волной уже набухало в паху. Он пытался отвлечься посторонними мыслями, забыть несвоевременные позывы тела, но в этот момент неожиданное появление Остина мгновенно развеяло всяческие мысли и заморозило все желания изнывающего тела. Остин буквально ворвался в конюшню с выпученными карими глазами на фоне неестественно больших белков глаз. — В чем дело, Остин, что случилось? — Лорд Адам, пойдемте быстрее. Прискакал торговец и привез раненого — сильно раненного человека. Надо срочно бежать за отцом Томасом! — Парень шумно дышал. Адам отпустил Хельвен и положил руку на широкие плечи юноши, вздрагивающие от волнения. По поведению парня он уже стал догадываться о сути происшедшей трагедии. Остин сглотнул, хватанул ртом воздух и добавил: — Раненый был возчиком на телеге лорда Майлса. Он сказал, что на них напали валлийцы, всех ограбили и убили, кроме лорда Майлса. Его они увезли с собой. — Нет! — закричала Хельвен. — О нет, только не это! — Ладно, Остин. — Как и всегда в критические минуты, голос Адама звучал спокойно и ровно. — Иди разыщи отца Томаса, затем скажи Суэйну, что я велел людям седлать коней. Передай также, что нам нужны вьючные пони и веревки. — Да, господин. — Остин сорвался с места и убежал. Адам тоже бросился бегом, но не к главному строению замка, а к воротам. Хельвен последовала за ним, с трудом поспевая и чертыхаясь на стесняющие быстрое движение юбки. Раненого доставили лежащим поперек спины одного из пони, прибывших вместе с возчиком. Его переложили на носилки из воловьей кожи. Лицо раненого цветом напоминало глиняную массу в мастерской гончара. Он изредка протяжно стонал, дергаясь всем горлом. — Отбегал свое, бедняга, — пробормотал торговец и обильно сплюнул на землю. — Никто не оставался в живых после ранения отравленной стрелой, а тут еще и ужасная рана в руку. Хельвен склонилась возле носилок, осторожно подняла наброшенные одеяла и вздрогнула. Правая рука человека была голой до плеча, рукав оторван, однако мускулов не было видно. Вместо них глазу представало какое-то изрубленное черное месиво, воспаленное и распухшее. Приступы гнева и острой жалости накатили на Хельвен, она больно прикусила губу. — Неужто ты не мог поаккуратнее промыть и перевязать рану? — требовательно сказала она, метнув сердитый взгляд в сторону странствующего торговца. — Я сделал все возможное. Я же не мог там долго задерживаться, зная, что в любую минуту могут вернуться эти валлийские ублюдки, чтобы поискать, не забыли ли чего. Бедняга был буквально приколот к дереву. Вы не можете представить, как трудно было его вообще высвободить. А если бы я там не оказался, то так ему и оставаться бы живым в компании с убитыми, правда, недолго. — То есть все, кроме него, были мертвы? — спросил Адам нормальным по сравнению с Хельвен голосом. Хельвен, наоборот, не могла избавиться от сотрясавшей ее дрожи и говорила сбивчиво. — Я понял именно так, хотя не стал там долго осматриваться. По крайней мере стонов не слышал. У тех, кого я видел, либо торчали из тел стрелы, либо на них были такие раны от меча, от которых никто не выжил бы. Сущий разгром. По-видимому, они попали в засаду. — Торговец замолчал, чтобы откашляться и жадно облизнул языком пересохшие губы. Адам щелкнул пальцами, подзывая таращившего глаза слугу. — Где это случилось? — На дороге у Ледворта, неподалеку от Нант Бичана, где стоит граничный камень, о котором вечно было столько споров. Даже если мчаться на полном ходу, все равно до рассвета туда не добраться. Человек на носилках снова простонал, в этот раз что-то более внятное, и пошевелился. Хельвен положила ладонь ему на лоб. Почувствовав холодное прикосновение, раненый приоткрыл веки. — Госпожа Хельвен, — едва слышно прохрипел он и закашлялся. Адам схватил кружку эля, которую слуга принес для торговца, и протянул жене. Хельвен взяла напиток и осторожно приподняла голову раненого, давая ему возможность попить. Тот приник к кружке и кое-как сделал несколько глотков. Золотистая жидкость пролилась на бороду и промочила груботканную тунику. — Все получилось неожиданно, — слабым голосом промолвил раненый, — мы ничего не могли сделать. Они убивали нас, как колют рыб в бочке. Лорда Майлса захватили живым — он и был им нужен. Все остальные не представляли интереса, разве как мишени для стрел. Адам сдавленно выругался. Хельвен подняла на него взгляд наполненных слезами глаз. — Что ж, ничего не остается, кроме как найти равноценный объект для обмена, — бесстрастно процедил он. Торговец исподтишка потянулся к недопитому элю в кружке, поставленной Хельвен возле возчика, после чего с радостным лицом отошел в сторону, крепко держа кружку в руках. В комнату вразвалочку вошел отец Томас, тряся несколькими пухлыми подбородками. Шумно дыша, с трудом опустился на колено рядом с носилками и с усилием преодолевая одышку, стал готовить раненого человека к исповеди. Хельвен, пошатываясь, встала на ноги. Из конюшни доносились звуки — голоса людей и ржание седлаемых коней. На этом звуковом фоне проходила беседа священника с исповедуемым. Несчастный возчик отвечал слабым голосом, делая долгие паузы. Адам расслышал вдалеке новый звук неизвестного происхождения и весь напрягся, словно гончая, изготовившаяся мчаться за добычей. Хельвен невольно схватилась за его рукав, словно пытаясь его сдержать. Адам посмотрел на жену. — Помоги мне надеть доспехи, — бросил он, поворачиваясь в сторону главного здания замка, перехватил удерживающую его руку и сжал в своей, увлекая Хельвен за собой. — Я хочу поместить Родри ап Тевдра в зале. Запирать его необязательно, но присматривайте за ним повнимательнее. — В том, что случилось, виноват его брат, так ведь? — твердо спросила Хельвен. Супруги пошли порознь, так как по винтовой лестнице можно было двигаться наверх к спальне только по одному. — Готов поставить на кон все серебро, какое только сыщется в Торнейфорде, что это именно так, — угрюмо кивнул Адам. — Он захватил Майлса с целью выкупа. — Адам снял со специального шеста свою кольчугу. — Но если бы ты не захватил парня и не сделал его пленником… — начала Хельвен, но тут же поспешно замолчала, мысленно выругав себя за необдуманные речи. Адам резко повернулся, но сразу опустил взгляд. Тем не менее по энергичному движению желваков вокруг рта было ясно, что начатая Хельвен фраза пришлась Адаму очень не по нраву. — Извини меня, — Хельвен коснулась его плеча. — Можешь даже обругать за сварливость. Я знаю, ты не виноват. Просто… — Ты знаешь, что я готов все безропотно выслушать, — закончил Адам, слегка приподнимая брови. — Только постарайся не заходить слишком далеко. Или полагаешь, мне все безразлично? Может, ты думаешь, мне самому не приходила в голову эта мысль? Подбородок Хельвен задрожал. Она боролась с подступающими слезами, но не выдержала и расплакалась. Адам чертыхнулся, усадил ее к себе на колени, потом поцеловал, приговаривая: — Не надо, тише. — Ему плохо, — всхлипывала Хельвен, — он старый и больной. Я видела, каких трудов ему стоит подняться по ступенькам и влезть на коня. Он этого не переживет! Хельвен подняла с кровати кольчугу и принялась помогать мужу облачиться в нее. Со времени последнего использования кольчугу отчистили в мешке, наполненном песком, увлажненным уксусом. Это позволяло избавиться и от грязи, и от ржавчины. Затем кольчуга высушивалась, аккуратно смазывалась жидким маслом и развешивалась на шесте ждать новой надобности надеть ее. Заклепки зашелестели тонким серебристым звуком, струясь по телу Адама. Встав в полный рост уже в кольчуге, Адам выглядел вдвое шире, чем был на самом деле. Следующей деталью боевого облачения являлась специальная накидка без рукавов из бархата лазурного цвета, надеваемая поверх кольчуги. Затем шел тяжелый позолоченный пояс для меча. Когда же Адам прицепил сбоку и сам меч, Хельвен отошла на шаг, чтобы целиком увидеть военный наряд мужа. По спине внезапно пробежал холодок. Мужчина, никогда не любивший изображать из себя воина, на самом деле превратился в воина. — Адам, будь осторожен, — неуверенно проговорила Хельвен. — Я… не хочу потерять и тебя. — Я пришлю весточку с посыльным, прежде чем возвратиться, — в его голосе угадывалось сочувствие. — Я знаю, что ждать так же трудно, как делать дело. — Снова выпрямившись, он засунул латные рукавицы в шлем и свободной рукой, толстой и неповоротливой от бронированного облачения, обнял Хельвен за талию. Адам держал жену осторожно, стараясь не очень сильно прижимать к себе из опасения поранить или прищемить заклепками. Но поцелуй был крепким, жадным и энергичным, передававшим Хельвен все, что нельзя выразить объятиями. Потом он повернулся и пошел во двор замка, где уже собирались воины. Глава 16 Майлс открыл глаза, с усталым безразличием созерцая черные расплывчатые стволы деревьев. Тупая гложущая боль отдавалась в груди и правой руке. Особенно тяжело было дышать: каждый вдох раздвигал сломанные ребра и причинял нестерпимые мучения. Свежий морозный воздух пробирал до мозга костей. Или это ползучее прикосновение костлявых пальцев смерти? Среди деревьев слышались голоса валлийцев. Говорили на языке его детства, так давно выученном среди зеленых лесов Повиса в семье его деда-валлийца. Но сейчас почему-то те времена стали такими близкими, что Майлсу казалось: он даже видит тени тех людей, чувствует сыроватый дымок костра и слышит их заливистый смех. Но ведь это происходит на самом деле! Он попал в плен к валлийцам, но не тогда, в восемь лет, а в восемьдесят два года, когда тело крепко сковано путами старческой боли. Смех притих, одна из теней отделилась от других и превратилась в высокого широкоплечего валлийца. Именно он командовал набегом, а сейчас протягивал пленнику заткнутую пробкой бутыль с медовым напитком и горбушку черного хлеба. Майлс покачал головой — он не чувствовал ни голода, ни жажды. Больше ничего не чувствовал, кроме, может, легкой печали при мысли, что так много знакомых и дорогих ему вещей больше нельзя увидеть хотя бы на миг. — Какой же ты глупец, — тихо промолвил он по-валлийски. Давидд ап Тевдр пожал по-медвежьи громоздкими плечами. — Что ты несешь, старик? Я обменяю тебя на своего брата. Разве это неразумно? — Покойники ничего не стоят. — Майлс даже сумел изобразить на измученном лице какое-то подобие улыбки. — Нет, не твой парень… пока. Он сейчас в прекрасной форме. Но ты забыл, что будет, если выставить слабеющую свечу на сквозняк. У меня осталось слишком мало времени, а значит, и у тебя. — Пропади ты пропадом, старик, но видит Бог, я не допущу, чтобы ты умер! Сначала ты послужишь делу, которое я задумал, — сердито, хотя и неуверенно, заявил валлиец. — Даже не рассчитывай, — прошептал Майлс и закрыл глаза, погружаясь во тьму. * * * Хельвен находилась на прощальной службе у гроба скончавшегося возчика, когда к ней подошел ФицСимон, в отсутствие старших офицеров исполнявший обязанности командующего гарнизоном замка. — Моя госпожа, к замку приближается группа валлийцев, — сообщил он, — они везут какие-то носилки. Хельвен встала с колен и отряхнула пыль с юбки. — Есть ли какие новости от лорда Адама? — Пока нет, госпожа, — ответил воин и добавил с плохо скрываемым раздражением: — Еще слишком рано для новостей. Хельвен в ответ метнула взгляд, исполненный гневного раздражения, но сдержала резкость. — Хорошо, я поднимусь наверх. — Ограничившись столь кратким ответом, она преклонила колени перед алтарем и покинула крошечную часовню, выйдя на воздух окрашенного в серые тона полудня. Ветер бесцеремонно закрутил ее юбки и стал срывать вуаль. Пришлось первую деталь наряда придерживать правой рукой, а левой рукой взяться за вуаль на голове. В таком виде она и поднялась к бойницам крепостных ворот. От двадцати до тридцати валлийцев, одетых в традиционные одеяния из сшитых овчин и груботканного льняного полотна и восседавших, согласно своим обычаям, на лохматых горных пони, остановились, не приближаясь на расстояние полета стрелы. За плечами у каждого был закреплен лук, а на боку у бедра свисал излюбленный укороченный меч. Прищурив глаза, Хельвен сумела разглядеть завернутую в одеяла фигуру на носилках, выставленных перед строем. Один из валлийцев отделился от общего строя и подъехал под самые стены замка. С заметным валлийским акцентом он что-то прокричал по-французски. Сильный ветер сносил слова в сторону, но было понятно, что валлийцы требуют встречи с Адамом де Лейси. Хельвен выглянула вниз между зубцами стены. — Спроси, кто они такие и о чем хотят говорить, — велела она одному из солдат замка, которого направили наверх — в подобных обстоятельствах использовали доставшийся ему от природы низкий зычный голос. Вопрос был озвучен, наступила пауза, во время которой валлийцы совещались. Вскоре до замка донесся ответ. Несмотря на то, что Хельвен уже догадалась, что сейчас услышит, ее неприятно хлестнула провозглашенная пришельцами весть. Сомнений больше не оставалось: Давидд ап Тевдр хотел обменять дедушку на Родри. — Не соглашайтесь, пока не получим весточку от лорда Адама, — ФицСимон повернулся, готовясь отдать команду. — Нет! Воин резко повернулся, изумленно оглядывая Хельвен. Он привык получать приказания от мужчин, а по своему положению в иерархии замка часто сам отдавал приказы другим. К тому же ФицСимон был преисполнен непоколебимой уверенности, что женщинам надлежит подчиняться повелителям из мужского лагеря. Приказ Хельвен оказался неприятной неожиданностью. — Моя госпожа, при всем моем уважении, хочу заявить, что этот вопрос чересчур серьезен, чтобы мы сами могли принимать решение. — Этот вопрос настолько серьезен, что разрешение просто невозможно откладывать до возвращения моего мужа! — заявила Хельвен. — Это мой дедушка лежит там внизу на носилках, и он не должен оставаться в руках этих убийц. Сейчас же доставьте ко мне сюда Родри ап Тевдра! ФицСимон помедлил так долго, насколько было возможно, после чего чопорно склонил голову в подчеркнуто формальной манере и ушел. Хельвен сглотнула подступивший к горлу комок, опустила голову и даже на мгновение прижала ее к холодному твердому камню, за которым она укрывалась. — Господи Иисусе, что же я делаю? — прошептала она. — Адам, помоги же мне, я не знаю, правильно ли поступаю! К Хельвен привели Родри со связанными за спиной руками. Глаза парня беспокойно бегали, обычно пухлый рот сжался в тонкую строгую черточку. Хельвен выпрямилась, поправила накидку и холодно посмотрела на пленника. — За тобой приехал твой брат. Лучше бы мой муж оставил тебя умирать на дороге. — Моя леди, я сожалею обо всем, поверьте, — учтиво произнес Родри по-валлийски. — Даже зная, что ваш муж собирался использовать меня в своих интересах, я сейчас сожалею, что мое освобождение проходит при подобных обстоятельствах. — Мне не нужны твои соболезнования, — оборвала Хельвен, — не трать зря красноречие. — Она отвернулась от валлийца к бесстрастно ожидающему распоряжений солдату. — Скажи, что лорд де Лейси в отъезде и что в его отсутствие князю Давидду придется иметь дело с его женой. Передай, что она сама валлийской крови и приходится внучкой Майлсу ле Галуа. * * * Хельвен натянула поводья и поблагодарила человека, который помог ей сесть в седло. Кобыла, учуяв нервозность хозяйки, заартачилась и двинулась вбок, перебирая ногами. Хельвен была вынуждена ласково погладить потную серую шею и прошептать несколько успокаивающих слов. — Моя госпожа, хочу еще раз заявить, что вы совершаете большую ошибку, решив выехать к ним для переговоров, — пробормотал ФицСимон, удерживая собственного норовистого жеребца. — Это слишком опасно. Они нападут на нас. — Сомневаюсь, но, если это произойдет, я доверяюсь защите ваших мечей. — Хельвен удалось произнести эти слова мягким, почти сладкозвучным голосом, и одновременно вложить в интонацию как можно больше ехидства. Она тронула каблуками бока Джемини, и кобыла резво рванулась вперед. Под презрительным взглядом хозяйки ФицСимон чувствовал себя каким-то карликом, вроде мальчика с пальчик, Он пристально смотрел ей в спину и думал, что его жене не поздоровилось бы, вздумай та так вести себя с ним. А будь сама Хельвен в его власти, то уже сейчас ее тело украсили бы синяки, цветом столь же иссиня-черные, как накидка, небрежно сколотая на груди. Пустив коня вслед за хозяйкой, ФицСимон яростно потянул за собой поводья коня, на котором сидел пленник. Родри ап Тевдр молча сидел на сером мерине. Руки ему привязали к луке седла, а ноги обмотали двойной веревочной петлей, пропущенной под брюхом коня. Со всех сторон молодого валлийца охранял эскорт из шести сержантов. Давидд ап Тевдр настороженно всматривался в группу людей, приближавшихся со стороны замка к месту встречи, отмеченному воткнутым в дерн валлийским копьем. — Все нормально, — бросил он через плечо, — несите его. Женщина, придержавшая свою лошадь возле колыхающегося под порывами ветра копья, была красива. В ней не было красоты в классическом понимании, для этого ее кости выглядели слишком крупными. Зато в ней буквально кипела живая земная энергия, ярко украшенная красками естественной природы, и это не могло пройти мимо мужского внимания. — Леди Хельвен? — Предводитель валлийцев выдал женщине обворожительную улыбку, в которой проскальзывало что-то волчье, и перевел взгляд на густо покрасневшего и отводившего глаза Родри. — Надеюсь, мы не станем тратить время на церемонии? — ледяным голосом откликнулась Хельвен. — Нам ведь ничто не помешает произвести честный обмен? Давидд ап Тевдр небрежно провел рукой по усам, давая понять, что холодный взгляд женщины его ничуть не смущает. Он заметил, что Хельвен тайком стрельнула глазами в сторону своего дедушки, лежавшего на носилках. — Он еще жив, — бросил валлиец и добавил с вызовом: — И мы обращались с ним более аккуратно, чем вы с моим братом, судя по его виду. — Я сам виноват, — поспешно заявил Родри, — утром я упал с коня. Ап Тевдр бросил на младшего брата пронзительный взгляд. — Ты последний раз падал с коня в три года! — заметил он, но не стал развивать тему и с улыбкой повернулся к Хельвен. — Моя леди, давайте побыстрее совершим обмен. У меня нет желания задерживаться здесь, и я уверен, вы тоже торопитесь доставить своего деда в обстановку тепла и заботы. Хельвен сухо кивнула, не в силах что-либо сказать. Она понимала, что стоит только перевести взгляд на носилки, как она может сломаться, словно лед под непомерной тяжестью. Хельвен подняла голову и сделала знак ФицСимону. В каждом движении рыцаря сквозило отвращение к тому, что он вынужден делать. Он вытащил острый охотничий кинжал, висевший на поясе, спешился и принялся разрезать веревки, которыми Родри был привязан к коню. Потом грубо стащил юношу из седла на землю. Родри принялся растирать запястья. ФицСимон тут же с ненавистью несильно кольнул его кинжалом сквозь тунику и рубашку и проворчал: — Не делай глупостей. — Не знаю, каким идиотом надо быть, чтобы делать глупости в двух шагах от свободы, — парировал Родри, и острие кинжала сильнее кольнуло его кожу. Валлийцы замерли в седлах, руки потянулись к оружию. Хельвен стремительно слезла с лошади и накинулась на ФицСимона. — Дай сюда нож! — закричала она яростно, побелев лицом. Когда же рыцарь и не подумал выполнить требование, ошеломленный тем, что женщина, пусть даже более высокого положения, осмеливается приказывать мужчине расстаться с оружием, Хельвен резким движением вырвала кинжал из его руки и зашвырнула его так далеко, как смогла. — Ты не видишь разве, чем рискуешь? — гневно шипела она. — Неужели твоя гордость так уязвима, что на дешевую мальчишескую колкость ты готов реагировать, как сущий ребенок? — По лицу Хельвен пробежала тень презрения, она гневным жестом приказала ФицСимону убираться. — Возвращайся в замок и жди меня там. Здесь ты мне больше не нужен! ФицСимон отпрянул, словно от жала атакующей змеи. Он видел, что валлийцы несколько успокоились и наблюдали за разыгрывавшейся сценой с насмешливым любопытством. Его гордость, о которой столь пренебрежительно отозвалась женщина, нужно позабыть или придушить на время. После непродолжительного колебания ФицСимон выбрал первый вариант, постаравшись обставить его с максимальным достоинством. Впрочем, это удалось не вполне. — Да, миледи, — послушно склонил голову ФицСимон, произнося слова так, словно в них крылось оскорбление. Он пошел к своему кинжалу, поднял, тщательно вытер перед тем, как вложить в ножны, и, вскочив на спину коня, галопом помчался прочь. Хельвен проводила его взглядом, лицо ее оставалось напряженным. Затем повернулась к Давидду ап Тевдру. — Я хочу извиниться за его поведение, — высокопарно произнесла Хельвен и проглотила подступивший к горлу комок. Гнев начал остывать. Теперь Хельвен чувствовала подступающие слезы, но понимала, что ни в коем случае не доставит валлийцам радости разглядеть в ней обычную истеричную женщину, а не властную правительницу, с которой они столкнулись в серьезном вопросе. — Не стоит, — едва заметно пожал плечами ап Тевдр, — рано или поздно валлийская стрела его достанет. — Я не нуждаюсь в рассказах про валлийские стрелы, — холодно парировала Хельвен. — Давайте лучше совершим обмен и разойдемся. — Непременно, — отозвался ап Тевдр настолько язвительным тоном, что Хельвен в ту же секунду возненавидела его. — Передайте вашему лорду заверения в моем уважении, а также сожаления, что не довелось встретиться лично. — Обязательно передам, — процедила Хельвен сквозь стиснутые зубы, — можете не сомневаться. Она жестом приказала двум сержантам подойти и взять носилки. Родри по-прежнему растирал запястья в ожидании, пока сквозь ряды валлийских воинов ему подведут коня. Он бросил взгляд на лежавшего на носилках старика и быстро отвернулся, но было поздно. Увиденный образ умирающего старика отчетливо запечатлелся в памяти юноши. — Поосторожнее, — предупредила Хельвен своих подчиненных, взявших носилки. Только после того как валлийцы сомкнулись вокруг Родри и стали хлопать его по плечу, восторженно крича об успехе операции, она в первый раз посмотрела на дедушку. Майлс был в сознании и лежал с открытыми глазами. Встретившись с дедом глазами, Хельвен с трудом подавила желание разрыдаться. Старик едва заметно улыбнулся, точнее, просто попытался пошевелить посиневшими губами. — Ты молодец, девочка, — прошептал он. — Я горжусь тобой. — Майлс с трудом пошевелил рукой под одеялом, с еще большим трудом выпростал ее и протянул к Хельвен. Она взволнованно склонилась над дедом. Носильщики остановились и молча смотрели, как опустившаяся на колено Хельвен сотрясается от разрывающих ее рыданий, в которых слышалась горечь и одновременно облегчение. — Ну что ты, девочка моя, — прохрипел Майлс, — нельзя плакать, не время… — Дед дотронулся до ее кос, но тут же обессилено уронил руку на покрывало, затем и вовсе закрыл глаза. Не сдерживая более текущие из глаз слезы, совсем забывшая обо всем на свете, Хельвен думала только о своем дедушке, лихорадочно соображала, как ему помочь. Она заправила его похолодевшую руку под одеяла из овчины, натянула покрывала до самого подбородка старика и побежала к своей Джемини. * * * — Господи Иисусе, я уже не сомневался, что старик умрет у нас на руках! — Давидд ап Тевдр радостно засмеялся, не скрывая ликования от сбывшегося замысла. — Если бы мы промедлили до завтрашнего утра, все могло бы сорваться. Он не переживет даже одну ночь. Родри сглотнул комок, накопившийся в горле, и промолчал. У него перед глазами все еще стояли поникшие и посиневшие щеки и лоб старика, он словно слышал его хриплые попытки дышать. — Не стоило добиваться моего освобождения такой ценой, — заговорил юноша, немного справившись с волнением. Широкоплечая фигура в полукольчуге раздраженно повернулась к нему. — Никак совестью решил обзавестись, а, Род? — фыркнул старший брат. — Наверно, ты бы предпочел украсить собой виселицу накануне Сретения? — До этого бы не дошло. Слухи распускались нарочно, чтобы выманить тебя. Де Лейси хотел с тобой договориться. — То бишь, это была приманка, м-м-м? — Давидд ап Тевдр вдруг хохотнул в густые усы, довольный своими мыслями. — Да уж, получается, де Лейси огреб с нас куда больше того, о чем хотел договориться, а? — И видит Бог, могли получить и мы. Ты хоть представляешь, какую злобу вызвал у них своим нападением? Теперь против нас ополчится каждый приграничный лорд от Херефорда до Честера! Давидд натянул поводья и резко остановил коня, уставившись на Родри взбешенными глазами. — Ты еще будешь меня поучать, щенок! — заревел старший брат и отвесил Родри такого тумака, что парень едва не вывалился из седла. — Ты еще смеешь читать мне проповеди, как толстопузый поп, когда именно твое идиотское поведение привело ко всему этому конфликту! Господи, прости меня, но лучше бы я позволил тебе подохнуть на их чертовой виселице! От удара снова разошлась рассеченная губа Родри, и темная струйка крови потекла у парня по подбородку, капая на шкуру коня. — Не думай, что я неблагодарный, и все такое, — торопливо забормотал юноша, — просто подумал, что ты мог бы все устроить совершенно по-иному. Уже столько крови пролито зазря. Мы убили первого мужа леди Хельвен, а теперь ты практически довел до смерти ее деда. Давидд снова бросил поводья, которые только что взял в руки, и уставился на Родри. — Что значит «ее первого мужа»? — Ральфа ле Шевалье, ты разве его не помнишь? — Ле Шевалье? Так она его вдова? — Давидд ап Тевдр склонился на луку своего седла и долго молчал. Внезапно его удивление сменилось заливистым хохотом. — Боже, да она должна нас до конца дней благодарить, что мы избавили ее от этого типа! Если бы я знал раньше! Родри пристально смотрел на брата и в эту минуту словно стал более взрослым. Давидд был всегда озабочен лишь сиюминутными делами, его интересовало только то, что происходило прямо сейчас, и меньше всего любил заглядывать за горизонт. Родри вдруг понял, что и сам был таким же до своего ранения и дней, проведенных в плену. Но пережитое у норманнов научило его осторожности и рассудительности. Он попробовал пошевелить разбитой губой. — Почему бы тебе не попробовать заключить мир с де Лейси? Да, знаю, он норманн и преследует только собственные интересы, но он вовсе не ненасытный хищник и способен прислушаться к разумным доводам, к тому же теперь он зять графа Равенстоу. — Да уж лучше зазвать стаю волков попастись среди моих овец! — А как раз это ты уже и сделал, если разобраться. Майлса ле Галуа уважают по обе стороны границы. Его сын стал графом и женился на родной дочке английского короля, а его валлийские связи по женской линии простираются на добрую половину дворянских родов Гвинедда и Повиса! — Да ты просто овца в волчьей шкуре! — заорал Давидд, совершенно выйдя из себя и не замечая, что забрызгал слюной свои усы. — А еще воспитан в моем доме! Совсем стал тряпкой, готов этих норманнов в зад целовать! — Он ударил каблуками по бокам своего пони и, не переставая браниться, ускакал вперед. Оставшийся сзади Родри молча моргал глазами, чувствуя подступающие слезы от незаслуженной обиды. Неужели он действительно «целует норманнов в зад»? Юноша стал прокручивать в памяти сегодняшний случай на тренировочной площадке. Превосходное, талантливо придуманное развлечение с копьем закончилось тем, что добродушие хозяев замка резко сменилось гневом, стоило только маленькому пленному зверьку с рычанием кинуться на своих тюремщиков. Расчетливый взгляд янтарно-желтых хищных глаз и фальшивая улыбка Адама де Лейси. Давидд не представляет, с кем ему придется столкнуться. * * * День уже клонился к закату, когда Адам со своими людьми отыскали место, где произошло нападение валлийцев. Позвякивание упряжи, ржание коней и поскрипывание седел под воинами нарушили могильную тишину места разгрома. Напуганные шумом, разбежались по укромным уголкам мелкие зверушки, птицы на ветвях деревьев подняли тревожный галдеж. Один из анжуйцев, входивших в отряд Адама, соскочил с коня и склонился над распростертым трупом солдата. С убитого содрали кожаную стеганую куртку, а по белой полоске на одном из пальцев можно было догадаться, что недавно этот палец украшало кольцо. Окаменев лицом, Адам тронул Лайярда и поехал вперед по мокрой траве. Рядом с телами не оставалось никакого оружия. Все мечи, топоры, копья и щиты увезены. Та же участь постигла даже упряжь с убитых коней. — Вот ублюдки, — пробормотал Суэйн за спиной у Адама. — Лучше бы я поехал с этим эскортом. — Радуйся, что не поехал. — Адам слез с коня, чтобы пойти пешком через место смерти и грабежа к перевернутой телеге. Там он увидел коня, на котором ехал Майлс, лежавшего кверху брюхом, мелкие капли дождя сыпались на бледную шкуру раздувшегося трупа животного. Адам перешагнул через вывернутую шею, отметив и оскаленную морду животного с окровавленными желтыми зубами, и залитое кровью глазное яблоко. Рядом лежало скорчившееся тело ограбленного Джерваса де Каденета. Адам даже не пытался прикрыть веки убитого, поскольку сразу определил — это бесполезно, тело давно окоченело. В груди поднялась тяжелая волна ненависти к виновным в этом побоище. Адам осенил в воздухе крестом молодого рыцаря и кратко прочитал тихим монотонным голосом подобающую молитву. Потом приказал Остину и другим рыцарям подвести поближе вьючных пони. Убитых погрузили на спины животных, специально взятых с собой в поход, укрыли тела одеялами и медленно потянулись в обратный путь вдоль границы. Когда же небо стало темнеть перед сумерками, отряд отвернул от границы и направился к замку Торнейфорд. — Придется написать обо всем графу Гийону, — сказал Адам, обращаясь к Суэйну, когда они пересекали быстрый и мелкий ручей. Лицо Адама помертвело. — Боже мой, как он перенесет эту новость? — Лорд Майлс недостаточно силен, чтобы вынести грубое обращение, — заметил Суэйн. — Я видел, как ты недавно помогал ему идти по лестнице. Он явно стал слабеть последнее время. Они проезжали через лесистую местность по наезженным дорожкам, которыми пользовались возчики и торговцы. Сумерки уже сгустились, когда отряд добрался до пастбища, общего для Торнейфорда и соседней деревни. Именно тут им и встретились валлийцы, выехавшие из сырого полумрака и двигавшиеся по направлению к границе. Взаимное потрясение от встречи сделало противников на время неспособными к действиям. Но Адам быстро опомнился и отдал несколько коротких команд своим людям. Он приказал Остину и другому опытному рыцарю охранять вьючных пони вместе с их скорбным грузом, а сам собрал остальных воинов в плотную фалангу из железа и крепкой лошадиной плоти. Копье спокойно опустилось в горизонтальное положение. Увидев происшедшее перестроение, валлийцы попытались прорвать ряды противников, чтобы быстрым рывком уйти от них, но им не удалось даже пробить брешь в первой линии норманнов, и ярость последних страшной волной накатилась на них. Адам наметил себе цель, и Лайярд резво поскакал на врагов. Де Лейси выбрал место для удара столь же спокойно и уверенно, как выбирал точку между четырьмя шляпками гвоздей на щите у тренировочного столба. Телохранитель Давидда ап Тевдра был выбит из седла смертельным ударом остро отточенного боевого копья и умер, едва коснувшись земли. Адам сжал коленями бока Лайярда, приказывая коню повернуться, оставил копье в теле поверженного врага и, вытащив меч, напал на следующего врага. Позади, бормоча страшные ругательства, рубил налево и направо Суэйн, старавшийся не отрываться от своего командира. У противника Адама не было щита, и удар разящей стали он парировал сталью. Громкий звон оружия на миг оглушил Адама, сильная отдача болью отозвалась в руке, и от сотрясения даже лязгнули зубы. Но второй удар переломил хрупкую сталь валлийского клинка, и противник остался почти безоружным, если не считать короткого зазубренного кинжала. Адам легко отбил в сторону выставленную вперед жалкую защиту валлийца, и закончил поединок смертельным движением жнеца на поле спелой пшеницы. Щит, выставленный очередным противником, был явно норманнского происхождения. Его забрали с поля боя при разгроме эскорта Майлса. Щит был добротным и прочным, но иного защитного снаряжения на новом владельце не оказалось. Только голову прикрывал шлем, который был явно велик. За долю секунды до смертельного удара, Адам узнал насмерть перепуганное молодое лицо, частично прикрытое широкой носовой пластиной шлема. Яростно чертыхнувшись, он изменил траекторию удара и быстрым толчком выбил клинок из руки Родри. — Черт побери, как ты здесь оказался? — заревел Адам и увидел, как темные глаза юноши вновь испуганно расширились, он также услышал сдавленный предупреждающий рык Суэйна и инстинктивно прикрылся щитом, одновременно заставляя Лайярда отпрянуть в сторону. В тот же миг ему нанесли слева сокрушительный удар, отколовший всю верхушку щита и дикой болью загудевший в руке, выдержавшей сильнейшую нагрузку. Тогда Адам сильным взмахом правой руки нанес ответный удар сверху и удовлетворенно услышал, как напавший валлиец тяжело охнул от боли. Однако тут же не замедлил последовать новый атакующий удар противника. Уверенный взмах короткого валлийского клинка распорол голубой бархат накидки Адама и прочертил косую линию по заклепкам кольчуги. Адам уколол Лайярда шпорами, и боевой конь рванулся назад, сталкиваясь со скакуном валлийца. В ход пошли хлесткие удары передних копыт и даже обнаженные зубы животных. Неожиданно Адам нанес новый удар обратной стороной меча — прямой рукой, занесенной на уровне плеча. Он с детства был приучен к подобным тактическим трюкам, даже не потребовалось большой силы для взмаха, однако именно этот обратный удар начисто снес валлийцу голову. Та упала на землю и несколько секунд прыгала между пританцовывающими копытами разгоряченного боем Лайярда, подобно мячу из свиного пузыря. Залитое хлынувшей кровью тело оставалось сидеть в седле невероятно долго, казалось, обезглавленный всадник продолжает уверенно управлять конем. Наконец труп накренился и медленно повалился набок. Валлийский пони, израненный бешеными ударами копыт гнедого и напуганный кровавой яростью боя, закусил удила и ринулся в свободный проход справа. Тело валлийца опрокинулось. Одна нога по-прежнему держалась в кожаном стремени, а обезглавленное тело волочилось над землей, орошая почву густыми пятами крови. Лихорадочно дыша, Адам огляделся. Валлийцы уже кинулись врассыпную в надежде укрыться в лесу. — Куда подевался парень? — требовательно обратился он к Суэйну. — Поскакал в сторону леса, мой господин. Как и все остальные, кто уцелел. Адам недовольно посмотрел в сторону деревьев. Над головой небо стало совсем серым. — Если парнишка оказался на свободе, значит, они ехали из Торнейфорда… — начал Суэйн. — Это значит, что обмен уже произошел, — закончил Адам. Ему стало это понятно еще с первого момента боя. Он расправил грудь, вздохнув глубоко. — Да уж, они не тратили время зря. — Будем преследовать их, мой господин? — Что? Нет, Суэйн. Они, без всякого сомнения, разбегутся в разные стороны, как только окажутся в лесу, а это — их родные места. При таком положении дел нас перебьют по одному. У нас есть раненые? — Что будем делать с валлийцами? — поинтересовался Обри. — Я имею в виду убитых. Как мы поступим с телами? Адам окинул взглядом поле боя. Он сразу же заметил застывшие в удивлении глаза убитого валлийца, чья отсеченная голова нашла временный покой в грязной ямке. Из нее все еще сочилась кровь. — Оставь, как есть. Когда все утихнет, они сами обо всем позаботятся. — Обтерев меч о бедро, Адам вложил его в ножны. Подняв голову, обратился к солдату, подошедшему что-то спросить у Обри: — На что ты так уставился? — Мой господин, это Давидд ап Тевдр, я готов поклясться. Я видел его на ярмарке в Шрюсбери в прошлом году, видел совсем близко. Я шел в пивную, а он как раз выходил оттуда со своими людьми… Еще смеялся тогда. — Глаза солдата смотрели зачарованно, выражая удивление. Остекленевший взгляд мертвой головы валлийского князя жутко ухмылялся окровавленными зубами. Застывшая маска смерти внушала живым леденящий страх за собственную судьбу. Солдат содрогнулся и перекрестился. Адам отослал воина прочь. Криво усмехнувшись, он обратился к Обри: — Совсем недавно мы с Хельвен обсуждали, как бы избавиться от бесконечных наскоков ап Тевдра и поставить Родри на его место. — Неужели боги услышали меня? Да уж, и здесь не обошлось без ритуальных жертв. Иди собери людей! Уже почти темно, а нам еще три мили пути. * * * Едва увидев мужа, Хельвен чуть не упала в обморок. Когда Адам вошел в освещенный множеством факелов зал, его голубая накидка была вся в бурых пятнах засохшей крови. Лицо, не защищенное забралом и шлемом, тоже покрывали кровавые пятна. — Боже правый! — Хельвен замерла перед мужем с выражением неподдельного ужаса. — Адам, что случилось? Ты сильно ранен? Адам опустил глаза в легком смущении. — Это не моя кровь, любимая. Кровь Давидда ап Тевдра. Я отрубил ему голову. — Голос Адама звучал небрежно, словно речь шла о привычном малоинтересном событии. Он наклонился и неловко поцеловал жену. — Караульные у ворот сказали, что Майлс уже здесь. Где же он? — Я приказала отнести его в нашу спальню. Он очень слаб — почти без сознания. Майлс перенес падение и я очень опасаюсь, что сломанное ребро могло повредить легкое. — Да, мы нашли его коня. — Лицо Адама напряглось при воспоминании о зрелище разгромленного эскорта. Он решил не рассказывать подробности Хельвен. Взявшись за накидку, поморщился. — Нельзя ли приготовить мне ванну? Такое ощущение, будто ап Тевдр всю свою кровь выплеснул на меня. — Да, сейчас. — Хельвен щелкнула пальцами, подзывая служанку, и отдала короткое распоряжение. Адам взял предложенный ему кубок с вином и, жадно отхлебывая на ходу, направился к лестнице. * * * — Лорд Майлс, ты слышишь меня? Это я, Адам. Давидд ап Тевдр убит. Мы встретили его шайку, возвращающуюся от замка, произошла битва. Родри сбежал в лес с другими уцелевшими, я не стал его преследовать. Лорд Майлс? Майлс барахтался, погруженный в переливающуюся невесомую темноту, пытаясь выбраться на свет, пусть даже ценой возвращения боли. Кто-то держал его за руку, низкий встревоженный голос просил его о чем-то. — Бесполезно! — услышал он всхлипывающий голос внучки. — Все это без толку, Адам, он нас не слышит. Элсвит, беги скорее и приведи отца Томаса. Майлс сумел-таки поднять отяжелевшие веки. На сундуке желтоватыми пятнами горели свечи. Вся обстановка казалась размытой. Волосы внучки то сливались с пламенем свечи, то обретали самостоятельность. Чья-то кольчуга посверкивала мелькающими бликами света. — Адам? — слабо выдохнул Майлс, с трудом вспоминая имя. Губы старика тронула легкая улыбка. — Не гоняйся за своим хвостом, не ровен час сам себя укусишь. Мое завещание лежит в специальной шкатулке в Эшдайке… Гийон знает. — Я напишу ему сегодня же ночью. Он должен подъехать сюда в ближайшие дни. Майлс слегка повернул голову на подушке в знак несогласия. — Не нужно. Лучше умирать, не видя толпы хныкающих родственников у изголовья. Гийон знает… Для меня это не трагедия. Я даже рад, что ухожу… Больше нет сил бороться… — Дедушка, нет! — вскрикнула Хельвен, не сдержав рыданий. И тут же зажала рот ладонью. — Дитя, благослови тебя Господь. У тебя вся жизнь впереди… Не печалься обо мне. Свою жизнь я прожил богато и полно, даже слишком. — Старик снова закрыл глаза и, казалось, провалился вглубь постели, оставив на поверхности только оболочку. Рука Майлса совсем обмякла в руке Адама. — Адам? — испуганно прошептала Хельвен, ухватившись за руку мужа. — Он уже?.. — Нет, еще нет. — Адам выпустил из своей ладони невесомую, словно сухой лист, руку старика. Усталость после тяжкого боя давала о себе знать. Все кости ныли, и тело казалось немощным и обмякшим, будто мокрая тряпка. — Но осталось совсем недолго, в любом случае до того, как твой отец сможет сюда приехать. Ты должна просто принять это — он сам хочет смерти. Не надо мешать. — Адам обхватил жену за плечи, поцеловал в лоб и, почувствовав напряженность в ее теле, снова вспомнил, как он устал. — Где мы разместимся сегодня? Я пропах кровью и чувствую себя таким разбитым, что не способен ни приласкать свою жену, ни ответить на ее ласки. Хельвен слегка отшатнулась от него. Слова Адама как будто толчком вывели ее из горестного оцепенения, и она вспомнила, что нужно еще многое сделать. Вспомнила, что перед ней муж, нуждавшийся в ее внимании и заботе. — Сегодня пойдем в комнату у стены, там, где был Родри. Адам задержался у двери, пропуская в комнату священника. Обменявшись с ним несколькими словами, покинул комнату. — Правильно, Родри она уж точно больше не понадобится, — бросил он немного раздраженно. Затем снова остановился, заметив своего оруженосца, шептавшегося с одной из молодых служанок. — Остин, принеси-ка мне пергамент, чернила и перья. Положишь все в комнату у стены! — сердито прикрикнул Адам. — А ты, девочка, ступай и займись делом! Служанка залилась краской и, неуклюже присев в реверансе, быстро удалилась, задев юбками пустое кожаное ведро. Адам покачал головой. — Ну, парень! — пробормотал он себе под нос раздраженно, но без особой злобы. Затем раздвинул занавески и вошел в свою временную спальню. Еще одна служанка только что опорожнила кожаное ведро в ванну и собиралась покинуть комнату. Над водой вился парок, распространяя по комнате запах лавра и розмарина. — Адам, мне пришлось обменять его. У меня не было выбора, — заговорила Хельвен, ощутившая странную нервозность при виде мужа, взявшегося за массивную германскую пряжку пояса. ФицСимон убеждал меня дождаться твоего возвращения, но я слишком испугалась за деда. — Хельвен нервно потирала руки, глядя на Адама. — Я очень резко обошлась с ним и думаю, задела его гордость. — Это у тебя хорошо получается. — Адам метнул на жену быстрый взгляд. — Умеешь высмотреть уязвимое место в душе мужчины и иногда так кольнешь, что эта самая душа кровью зальется. — Немного помолчав, он задумчиво добавил: — Я уже знаю о твоем обращении с временным комендантом. Бедняга дожидался меня у ворот, надутый праведный гневом, как рождественский пузырь. Я выслушал его, а потом выпустил из него воздух, вернув к разумным пределам. — Адам швырнул пояс на сундук. Не сумев понять по тону мужа, на кого тот больше рассердился — на нее или ФицСимона, Хельвен спросила: — Ты признаешь, что я права? Адам ответил невеселой улыбкой. — Не совсем так. ФицСимон прикрывает свою заурядность раздражительностью и верой в то, что он всегда прав. Он хороший и исполнительный солдат. Но не способен нормально воспринимать подобную неожиданность, как женщину, отдающую приказы. Да еще в вопросах взаимного обмена заложниками с валлийскими бандитами. — Адам, другого выхода не было. К тому времени, когда ты приехал бы… — Я же не сказал, что согласен с ним. Но ты могла бы вести себя более тактично. Хотя не уверен, что это вообще тебе свойственно. Но в отношении твоих приказов, стоит заметить, ты действовала правильно. Я сам поступил бы точно так же. И вообще никакого вреда пока нет, разве что Родри оказался на свободе раньше, чем я предполагал. Кстати, я по-прежнему мало знаю о нем, чтобы сказать наверняка, какими будут его дальнейшие шаги. — Адам стащил с себя разорванную накидку, бросил в сторону и застыл в ожидании, когда Хельвен поможет снять кольчугу. Не прошло и дня с тех пор, как она собирала его в дорогу, помогая облачаться в защитные доспехи. И вот уже сияющие очищенные стальные звенья перепачканы грязью и запекшейся кровью, просочившейся сквозь накидку. Кроме того, па левом боку виднелась полоса, образованная смятыми изуродованными заклепками. Не трудно догадаться, как близко сам Адам был от смертельной опасности. Хельвен посмотрела на выброшенную, безнадежно испорченную накидку, руки вдруг похолодели, так что даже удержать кольчугу оказалось не под силу. Тяжелая металлическая рубашка выскользнула и упала на тростниковую подстилку у ног Хельвен. Женщина торопливо сглотнула, пытаясь перебороть подступившую тошноту. Адам стоял к ней спиной, снимая стеганную куртку и рубаху. Когда он повернулся и уселся на постель, ослабевшая Хельвен не могла отвести взгляда от лилового кровоподтека, протянувшегося именно там, где были повреждены кольчуга и накидка. Адам нагнулся, чтобы развязать подвязки, кровавая отметина стала не видна. Хельвен смотрела на склоненную голову мужа, чувствуя, как сердце колотится от испуга. В Виндзоре суд-поединок казался формальным и театрализованным действом, на котором Адам и Варэн исполняли роли в чудовищном фарсе лицедеев. Спектакль, конечно, был нешуточным сражением, но Хельвен он казался лишь наполовину настоящим. Даже себя она воспринимала как еще одного фигляра, наблюдающего за представлением, спрятавшись за затемненным стеклом. За два прошедших месяца впечатления от фарса изгладились по мере того, как жизнь с Адамом научила Хельвен различать незнакомые грани и оттенки, скрытые за внешним фасадом. Научиться этому было сравнительно легко, ведь она всегда понимала, как отражается на ситуации ее собственное поведение. Сейчас же, видя пробитую кольчугу мужа и кровоподтеки на его теле немного выше свежего розового шрама, заработанного в бою с Варэном, Хельвен вдруг почувствовала, как темное стекло исчезло, с суровой правдой перед ней открылась истина: вся жизнь хозяина приграничного поместья ежедневно, если не ежечасно, проходит по узкой тропинке между жизнью и смертью. Адам поднял на нее удивленный взгляд. — Ты уже… — но оборвал фразу. Лицо Хельвен было таким бледным, что кожа казалась прозрачной. Мелькнула мысль, что она вот-вот потеряет сознание. — Хельвен? — Адам буквально вскочил с кровати, но не успел сделать и шага, как Хельвен стремительно подбежала к нему, одной рукой крепко обхватила его за шею, почти повиснув на нем, и прижалась губами к его рту. Ее губы не просто предлагали себя, они неистово требовали ответа. Адам ощутил солоноватый вкус слез, почувствовал, как тело жены сотрясает дрожь. Свободной рукой она стала ласкать его уже совсем интимными движениями, возбуждая огонь страсти. Адам прервал поцелуй, хватая ртом воздух, словно тонущий человек. Он поспешно перехватил ее руку и отвел в сторону от своего тела, боясь, что вот-вот утратит над собой контроль и потащит ее в постель, чтобы сделать то, чего она откровенно добивается. — Нет, Хельвен. Сейчас не надо, — сказал Адам тихим, но хриплым голосом. — Не буду отрицать, я хочу тебя. Однако лучше не делать это в такой спешке, после я буду сожалеть об этом. Если ты просто хочешь выплеснуть злость и отчаяние из-за дедушки, лучше сделать это по-другому. Пойди ударь кулаком по стене или забей свинью, сядь на лошадь и проскачи верхом по полям, только не тащи свое настроение в нашу постель. Видит Бог, это место у нас и так повидало немало мучений и страданий. Хельвен покачала головой, пожирая его глазами. — Ты меня не понял, Адам. Дело вовсе не в том, что я боюсь потерять своего деда. Просто я… Рядом послышался сдержанный кашель и сразу же в комнату вошел Остин, держа под мышкой несколько листов пергамента. Перья и рожок с чернилами он держал в руках. Из-за плеча парня выглядывала служанка, приготовившая еду и вино. Адам мягко отстранил Хельвен. — Спасибо, Остин. Положи все это и можешь быть свободен. Пока оруженосец выполнял приказание, а служанка ставила поднос, Адам снял поножи и наголенники, готовясь совершить омовение в ванне. Остин поклонился и ушел, отпустили и служанку. Хельвен подняла кувшин, чтобы налить Адаму чашу вина с пряностями. Рука, державшая резную рукоятку сосуда, подрагивала. Тем временем Адам отложил мочалку, поставил подальше блюдце с мылом и промолвил с неожиданной спокойной решимостью: — Хельвен, сходи к моему сундучку и принеси шкатулку, которая лежит на самом дне. Хельвен вручила ему кубок с вином, окинув мужа любопытным взглядом, и отправилась выполнять просьбу. Шкатулка оказалась под летней накидкой Адама и легкими льняными туниками. Это была маленькая, изысканно изготовленная из кедровой древесины, коробочка. Поверхность была украшена медными пластинками, покрытыми эмалью с изображениями знаков зодиака. Странно было видеть подобный предмет среди вещей воина. — Я привык считать, что она принадлежала моей матери, — бросил Адам, настороженно поглядывая на жену из-под опущенных век. — Один из братьев матери привез ее с Востока среди множества прочих диковин. Я давно хотел подарить тебе эту штучку, но как-то забывал. Украшения теперь твои. Это были личные драгоценности моей матери, они не учитывались при передаче титулов и владений по наследству. — Адам смущенно пожал плечами. — Их не так уж много. Ее первый муж явно не видел смысла обвешивать женщину безделушками, когда деньгами можно распорядиться с большей пользой. Ну а мой родной отец — ты про него все знаешь. Хельвен присела на постель и, бросив взгляд на Адама, подняла крышку шкатулки. Внутри, посверкивая, лежала небольшая кучка драгоценностей. Две пары сережек в византийском стиле, возможно, подаренные тем же братом, который привез шкатулку, ожерелье из эмалированных бронзовых звеньев и кошелечек с застежкой из эмали «клуазоне». Кроме того, Хельвен обнаружила в шкатулке ирландский браслет из витого золота, скромную серебряную застежку для накидки и несколько изящных позолоченных пряжек для обуви. Она сдержанно поблагодарила мужа за подарок, размышляя, почему он решил именно теперь передать ей эти предметы. Может, это просто подачка для ублажения ее гордости? Или нечто вроде сладкого утешения обиженному ребенку? Адам вышел из ванны, вытерся и надел ночную рубашку. Затем он присел возле Хельвен. — Ты еще не открыла выдвижной ящичек у самого донышка, — он указал на медную полоску возле основания шкатулки. Прищурив глаза, Хельвен всмотрелась в шкатулку и обнаружила, что показавшиеся простыми элементами украшения шишечки имели особое предназначение. Она нажала на одну из шишечек, и ящичек легко выдвинулся наружу. Хельвен даже охнула от удивления и взяла в руки лежавшую внутри брошь. — Твой дед велел отдать ее тебе, когда я сочту это удобным. — Адам внимательно следил за реакцией жены. Она засмотрелась на изысканный предмет. — Так тебе это дал дедушка? Брошку в виде волка? — Хельвен встретилась взглядом с мужем. — В самую первую ночь, когда мы вернулись из Виндзора. Сказал, чтобы мы не растрачивали себя на пустые дела и споры. К сожалению, этому совету мы пока не слишком следовали, не так ли? — Адам едва уловимо пожал плечами. — Неплохой подарочек он нам припас, — пробормотала Хельвен, поглаживая фигурку волка указательным пальцем. — Ты тоже подарочек что надо. — Адам дотронулся до ее косы. — Ты, видимо, собираешься сидеть с дедом всю ночь? — Да, — голос Хельвен прозвучал сдавленно от накатывающихся слез. — Тогда надень эту штучку ради него. — Адам наклонился, чтобы поцеловать жену, но быстро оторвался от нее и пересек комнату, направляясь к ожидавшим его пергаменту, перьям и обременительной работе по написанию письма. Адам заставил себя заняться письмом, предоставив жене возможность обдумать все и восстановить силы. Он хотел быть рядом, но не навязывать свое общество. Хельвен повернула голову в его сторону и увидела, как Адам старательно трудится над письмом к ее отцу. Пальцы уже были испачканы чернилами, а так как он в задумчивости потирал лицо руками, черные полосы появились на лбу, щеках и носу. В душе Хельвен проснулась неожиданно сильная нежность к мужу. Это чувство было так непохоже на ее былые чувства в отношении Ральфа, как гусеница непохожа на бабочку. Но было и нечто похожее на ощущения гусеницы в коконе, как она себе представляла: пробуждение от долгого сна, осознание выросших крыльев. Хельвен встала, подошла к Адаму, обхватила его руками за шею и потерлась щекой об его щеку. — Спасибо, Адам, — тихо проговорила она. Ответом была не улыбка и не слова признательности. Как раз в это мгновение Адам чертыхнулся, так как сломал уже второе перо, снова разбрызгав вокруг себя чернила. Он с отвращением швырнул обломок пера на пол, но при этом смахнул со стола и рожок с чернилами. Выплеснувшаяся порция чернил моментально уничтожила те несколько слов, которые он вымученно написал на пергаменте. Комнату огласила целая серия ярких образцов сквернословия, и Хельвен застыла в крайнем изумлении. До этой минуты она была уверена, что ей знакомы самые крепкие солдатские ругательства по эту сторону от Иерусалима. Подавив желание расхохотаться над диковинным смыслом самого грязного из услышанных ругательств, она схватила одно из банных полотенец и попыталась стереть чернильное пятно. Но было поздно, пергамент был окончательно испорчен. Хельвен прикусила губу и посмотрела на мужа. — Может быть, лучше я напишу? — Сама напишешь? — На лице Адама появилось неуверенное выражение облегчения, он торопливо схватил чистые листы пергамента и сунул их в руки Хельвен. — Я не хотел нагружать тебя еще больше… Хельвен поняла, что необычное чувство только усилилось в душе, воспарило выше в небеса, освобождаясь от старых оков. Она улыбнулась, и у Адама перехватило дух при виде выражения на лице жены, от которого он буквально остолбенел. — Я собиралась сказать еще раньше, перед тем как нас прервали, что боюсь потерять не дедушку — а тебя. — Хельвен просунула ладонь под ночную рубашку Адама и провела по кровоподтеку над недавно затянувшимся шрамом. — И, если даже нашу постель посещал дух Ральфа, я не верю, что так будет и дальше. — Хельвен легонько прижала ладонь к телу мужа, но не двинулась в своем прикосновении. Следующий шаг должен был сделать он. — Ральф любил шептать мне слова о своей вечной любви, но в тот же день мог увлечься другой женщиной. Слова ничего не стоят — каждый может говорить любое, что взбредет в голову. Только дела говорят сами за себя, и говорят громче всяких слов. Адам смотрел на нее так, что обжигал взглядом. Он с трудом проглотил комок и, сознавая, что голос может стать совсем непослушным, молча обхватил Хельвен за талию и приблизился ртом к ее губам. Первый поцелуй получился долгим и нежным, за ним последовал такой же второй. Но третий стал более глубоким, и испытанное возбуждение толкнуло обоих ближе к кровати. Однако они не спешили, ибо теперь Хельвен не испытывала желания ускорить ход событий, а у Адама ушло в прошлое стремление побыстрее овладеть тем, что он не мог считать своим. Оторвавшись от губ Хельвен, Адам словно впервые обратил внимание, как прекрасны ее полузакрытые глаза, мочки ушей и мягкая нежная впадина в месте соединения ключиц. Он стал распускать ее косы и легонько перебирать волосы, показавшиеся струящимся ручейком прохладного пламени. Затем Адам снял с жены верхнее платье, повернул ее и принялся развязывать шнурки туго затянутой нижней туники, любуясь сказочной белизной ее шеи, мелькающей между прядями пышной медно-золотистой копны волос. Хельвен возбужденно вздохнула, изгибая шею от его прикосновений. Адам проглотил наполнившую рот слюну, вызванную обжигающе-острым импульсом желания, и попытался отвлечься от любовных фантазий. Он сосредоточился на завязках, управиться с которыми для него оказалось совсем не простым делом, так что он не раз чертыхнулся про себя. Когда же все шнурочки оказались развязанными, и тунику удалось снять, Хельвен предстала перед ним в одной короткой рубашечке, и проникавший сквозь тонкую ткань свет хорошо очерчивал линии ее тела. Хельвен повернулась и обхватила мужа за шею. Ее удивительные очертания тела вдруг оказались тесно прижавшимися к его телу, и две половинки вновь стали единым целым. На мгновение Адам едва не уступил своему неистовому желанию, однако отвлек себя мыслями об упражнениях с копьем и щитом на столбе. Если мчаться слишком быстро, легко затратить всю энергию, и тогда вполне можно закончить дело лежащим на земле тренировочного двора. Важнее всего не утратить равновесия и верно рассчитать время, не позабыв и о контроле за своим копьем. Последнее сравнение, нескромное, но весьма уместное, вызвало в Адаме волну молчаливого смеха, напряжение спало. Все еще заставляя себя думать о тренировочных проблемах, он взял жену на руки и бережно понес к постели. Хельвен тихо вскрикнула, когда пальцы Адама стали осторожно поглаживать по округлости ее груди, ласково сжимая их в направлении сосков, отчего те набухли и затвердели. Адам покрыл кожу Хельвен вокруг горла ожерельем торопливых и нежных поцелуев. Второе ожерелье легло чуть пониже, а третье проходило через ложбинку между грудями. Голова Адама скользнула вбок, Хельвен ощутила влажный горячий язык, касающийся ее соска, и тело пронизала сладостная волна. Она с силой прижалась к Адаму, в то время как он поцелуями прокладывал обратный путь к ее шее, завершив это движение в точке, где бился пульс. Сердца стучали в унисон друг другу, и Адам снова вспомнил о быстром топоте копыт, когда конь галопом мчит седока сквозь клубы пыли к столбу на дальнем конце тренировочного двора. Хельвен изогнулась всем телом и стала тереться о разгоряченное набухшее древко мужа. Адам издал стон и зажмурил глаза, лихорадочно вспоминая порядок упражнений на тренировочном дворе. Только не торопиться, сдержать невыносимую жажду быстроты… Тело Хельвен раскрылось перед ним, как воздух расступается перед стремительным полетом брошенного сильной рукой копья. Адам чувствовал, как пальцы Хельвен крепко впиваются в кожу, как жаркие податливые бедра охотно отвечают его движениям, а шелковисто-гладкая кожа ласково обволакивает тело. Каждое новое движение, каждый бросок вперед уверенно приближал Адама к красной мишени в центре щита. Хельвен мотала головой из стороны в сторону, и не удивительно, что прядь ее волос оказалась во рту Адама. Это на миг отвлекло его внимание, он замедлил темп своего наступления. Послышался невнятный возглас неудовольствия, и в тот же миг женское тело еще крепче прижалось к нему. Теперь ногти Хельвен по-настоящему больно вонзились в кожу. Хватанув ртом воздух, Адам возобновил свои движения с новой силой. Все мыслимые чувства и ощущения постепенно сосредоточились в одном месте, где жар неизбежного взрыва накалялся с каждой секундой. Хельвен все выше поднималась под ним, одержимая неистовой силой любви, когда внезапно замерла. Раскрыв глаза, она встретилась с ним взглядом, исцелованные губы приоткрылись, и Адам услышал рвущийся из горла Хельвен сдавленный крик. Одновременно она сильно выгнулась под ним, ни на мгновение не отрываясь от его тела, и для Адама настал миг вершины блаженства. Теперь уже он изогнулся всей спиной, а копье, вонзившееся, наконец, в самую сердцевину мишени, надломилось и стало раскалываться на множество осколков. Когда Адам опомнился, первое, что он почувствовал, были губы Хельвен, прижавшиеся к плечу, и покрывающие его легкими поцелуями. Их тела вспотели и липли друг к другу. Адам явственно ощущал боль от царапин, оставленных пальчиками Хельвен. Она издавала довольные мурлыкающие звуки, словно сытая кошечка. — Как это было восхитительно, — прошептала Хельвен на одном дыхании и сверкнула в сторону Адама ярким зеленовато-голубым взглядом, в котором одновременно читались пресыщение и жажда повторения. Адам поцеловал задранный кончик ее носа и легонько укусил за губу. Ему не хотелось, чтобы наступал конец минутам наивысшего счастья и нежности, испытанным только что, и просто не верилось, что такое может повториться. — Всего лишь восхитительно? — теперь он ласкал Хельвен, не опасаясь преждевременной вспышки желания. — Не хотелось бы, чтобы от гордости твоя голова разбухла в такой же пропорции, как некоторые другие места, — парировала Хельвен. — А я как раз не голову имел в виду, — молниеносно подхватил шутку Адам. Засмеявшись, он вдруг вскрикнул и соскочил с нее с ловкостью ярмарочного воришки, так как острые ногти вновь вонзились в кожу, на этот раз в ягодицы. — Настоящая лиса, — жалобно протянул Адам и погасил возможное недовольство жены улыбкой, перешедшей в новый поцелуй. Хельвен охотно ответила тем же. Ее руки опустились вниз по его плечам и задержались на золотистом островке волос на груди. Наконец, с неподдельным сожалением во вздохе, Хельвен оторвалась от мужа. — Твое письмо останется ненаписанным, верно? — Повернув голову, она стала искать свою нижнюю рубашку. — Тебе стоит побывать в ванне, прежде чем пойдешь к деду, — Адам улыбался, оглядывая тело жены с головы до ног. — Пожалуй, я и впрямь не гожусь для написания писем, но любовью, кажется, разрисовал все твое тело. Хельвен проследила за его взглядом и ужаснулась. Грудь, и живот, и ноги были хаотически разукрашены чернильными пятнами и полосами, попавшими на ее тело вместе с потом с рук Адама. Однако Хельвен тут же рассмеялась: — Я оценила твои способности к работе пером и полагаю, что это любовное письмо окажется для нас единственным. Даже жалко смывать. Адам шутливо хлопнул ее по мягкому месту. — Плутовка! — воскликнул он. — Никакое это не любовное письмо. — Он протянул руку к сосуду с вином. — Почему нет? А что же это такое? — Квитанция об уплате долгов. Глаза Хельвен округлились и расширились. — Как же так, — воркующим голосом откликнулась она, — разве ты ведешь учет не зарубками на своей палочке? Адам просто задохнулся от смеха. Заливаясь хохотом вместе с ним, Хельвен взъерошила мужу волосы и прошествовала в остывающую ванну. * * * В полном молчании, освещенная слабым светом свечи, Хельвен сидела у изголовья дедушки, держа его за руку и понимая, что проходят последние секунды его жизни. Уже было написано и отправлено письмо к ее отцу, а погибшие при нападении валлийцев люди приготовлены к погребению. Их тела, выставленные в часовне, дожидались нового спутника по пути в царство теней. Хельвен посмотрела на сидевшего напротив Адама. Тот пристроился на табурете, прислонившись спиной к стене. Судя по тому, как он часто опускал голову, было видно, сон старается перетянуть его на свою сторону. Хельвен пыталась убедить мужа поспать, но тогда он отказался, заявив, что будет бодрствовать у постели умирающего вместе с ней. Но с каждым часом, проведенным в темноте и молчании, сила воли Адама ослабевала, а решимость отказаться от сна таяла. Рука Майлса шевельнулась под рукой Хельвен, старик заморгал глазами почти так же быстро, как мотылек бьется крыльями о стекло, пытаясь приблизиться к свету. — Дедуля? — Хельвен склонилась над стариком. Приглушенный, но испуганный голос разбудил Адама. Он вздрогнул и выпрямился, молча проклиная себя за то, что заснул, быстро подошел к жене, полагая, что на постели уже покойник. Вместо этого встретился взглядом с ясным и умным выражением глаз все еще живого Майлса. Даже отдаленное подобие улыбки тронуло посиневшие губы старика. — Брошь, — беззвучно сложились губы Майлса, ибо уже не было дыхания, способного озвучить слова. Глаза старика были прикованы к сияющему округлому предмету, закрепленному на платье Хельвен. Едва уловимым движением головы умирающий выразил свое одобрение выбору внучки. Адам положил руку на плечо Хельвен. — Та самая брошь, — подтвердил он. — Я не могу пообещать, что никогда не стану гоняться за собственным хвостом, но уж постараюсь этого не допускать. У Майлса вырвался звук, который можно было бы принять за смешок, но умирающий не мог справиться и с этим усилием. Сердце в груди дернулось и остановилось, еще живое тело выдохнуло воздух в последний раз. — Дедушка? — опять испуганно прошептала Хельвен. Адам склонился вместе с женой над постелью и осторожно и почтительно закрыл указательным и большим пальцами глаза скончавшегося. Те самые глаза, которые в такой далекой юности сияли столь же великолепно и ярко, как глаза Хельвен. Сейчас они потухли и погрузились в непроглядную тьму еще до того, как к ним прикоснулся Адам. — Отошел, — Адам, перекрестившись, отступил назад. Потом перевел взгляд на Хельвен и молча привлек ее в свои объятья. Хельвен прижалась лицом к его груди и на мгновение сильно обхватила обеими руками. С заплаканными глазами, но решительная и собранная, она оторвалась от мужа и с вызовом заглянула ему в лицо. — Со мной все в порядке. — Ты уверена? — краешком большого пальца Адам вытер слезы с ее лица. Хельвен кивнула и улыбнулась сквозь слезы. — Я уже могу это принять как факт. Мне кажется, что именно мой страх не позволял ему уйти еще раньше. — Она помолчала и глубоко, тяжело вздохнула. — Я сейчас буду делать все то, что полагается. Наступило время для чисто женских дел. Пришли ко мне Элсвит и Гифу, а сам ложись спать. Я тоже лягу с тобой, но после того как мы все приготовим. Несколько мгновений Адам пристально смотрел на жену, потом коротко кивнул, догадавшись, что ей нужно побыть одной, наедине со своими мыслями, которым не помешает присутствие служанок. Если же он останется рядом, Хельвен, очевидно, не будет чувствовать себя так естественно, как этого требуют обстоятельства. — Не задерживайся слишком долго, живым ты тоже нужна. Глава 17 С искаженным лицом под насупленными бровями, плотно сжав губы и стиснув зубы, Адам размашисто вышагивал по залитому лунным светом внутреннему двору замка Милнхэм. Он бесцельно ходил туда-сюда, не сомневаясь, что, останься он еще ненадолго в большом зале замка, случилась бы крупная неприятность. Тогда бы Адам точно прибил по крайней мере одного, а то и нескольких гостей, явившихся на похороны. Гости, называется, ха! Гораздо больше они походили на стаю хищников, слетевшихся поесть, выпить, высказать неискренние соболезнования и обменяться банальными сожалениями. Да еще произнести напыщенные надгробные речи, полные лживого пафоса и драматических причитаний, но ровным счетом ничего не значащие и не способные что-либо изменить. Замедлив шаг, Адам тяжело вздохнул. Нет, все-таки он слишком несправедлив к людям, а виной всему его собственный ужасный характер. Большинство прибыло сюда, движимое настоящим уважением и любовью к Майлсу. Картину похорон и поминок портили только людишки типа Ранульфа де Жернона, никогда толком и не знакомого с почившим и приехавшего из праздного любопытства и тайного желания кому-нибудь навредить. Но высокие титулы и известность среди приграничных баронов и таким субъектам гарантировали место за переполненными поминальными столами. Де Жернон являлся наследником крупного графства Честерского, граничившего с землями Равенстоу, и препятствовать его приезду было невозможно. Во дворе горел костер, возле которого топтались караульные, согревая у огня руки и беседуя о поминках, проходивших в залитом светом факелов зале. Под бархатную тунику и вышитую льняную рубашку Адама прокрался ледяной холод. Он пожалел, что не задержался, чтобы набросить накидку. Но в тот момент он должен был выскочить вон, иначе неминуемо набросился бы на де Жернона с кулаками, грубо нарушая строгие законы гостеприимства. Адам остановился возле приятного тепла, исходившего от костра. Освещенные огнем солдаты узнали его и слегка расступились, поглядывая на него с ленивым любопытством. Адам протянул руки к огню, потер ладони, подул на них и поежился. — Вот, — пророкотал низкий сочный голос Джона, — ты забыл надеть. Адам повернулся и взял протянутую ему накидку. — Спасибо. — Он бросил на шурина настороженный взгляд. Над глазами Джона, черными и блестящими, нависали нахмуренные брови. — Не обращай внимания на лорда Ранульфа, он все делает нарочно. Папа ответил ему как следует, и лорд Глочестер тоже его поддержал. Думаю, больше де Жернон не станет выступать, по крайней мере пока не отъедет от замка подальше. — Джон насмешливо пожал плечами. Адам накинул плащ, прилаживая застежку. Джон улыбался, поглаживая пальцем оголенную, слегка колючую лысинку выстриженной на голове тонзуры. — Ты ведь не веришь тому, что он сказал? Брось, Адам, он просто вздумал раскрутить тебя, как камень в праще, чтобы увидеть, высоко ли ты взовьешься. Все знают, ты не виноват в смерти моего деда. Интересно, разве тебе удалось бы ее предотвратить? — Конечно, — деревянным голосом отозвался Адам. — Я мог повесить Родри ап Тевдра задолго до того, как все это случилось. Я мог оставить его умирать на дороге при первой стычке с валлийцами. Мог даже послать с Майлсом более сильный конвой или вообще убедить его поехать другой дорогой. — Задним умом мы все сильны, — бросил Джон с интонацией, напоминавшей нетерпимую резкость его матери, — а де Жернон явно знает, что это свойство можно легко обратить в орудие. Если бы ты оставил Родри ап Тевдра умирать на дороге, Хельвен была бы сейчас леди де Мортимер, повенчанная с убийцей собственного мужа. Адам вскинул голову. — Да, да, — кивая в подтверждение своих слов воскликнул Джон. — Подумай хорошенько! Воля божья временами недоступна человеческому уму. Адам фыркнул и отвернулся к костру. Жадные языки пламени облизывали дрова и жаром обдавали лицо. — Собираешься ты преследовать этого парня? Адам вздохнул и покачал головой. — Если решать мне одному, нет. Давидд ап Тевдр мертв, а Майлс не захотел бы мести. Он привязался к этому мальчишке и возлагал на него большие надежды. Думаю, твой отец все поймет правильно. В нем тоже течет валлийская кровь. Кто меня беспокоит, так это люди типа де Жернона. Им нравится воевать, и они готовы на все, чтобы развязать бойню. Джон опустил руку. — Де Жернон, может быть, и хочет начать войну с нашими соседями-валлийцами. Но дальше желаний ему не продвинуться. Когда наш отец выскажется против, так оно и будет. — Очень надеюсь на это, — тихо заметил Адам. — Так как лично я считаю, что де Жернон испытывает нас на прочность с прицелом на будущее. На месте твоего отца я бы незамедлительно постарался укрепить Кэрмель и Оксли от будущих нападений, причем, не с валлийской стороны. Внезапно Джон разразился безудержным хохотом. — Не смеши меня! Может быть, де Жернона никто не назовет благородным рыцарем, но уж войну со своими соседями он вряд ли станет затевать! — Конечно. В нынешней ситуации не будет, — согласился Адам. — А что, если завтра король умрет? — Все бароны присягнули на верность Матильде, — заметил Джон уже серьезно. — А многие ли останутся верны своей клятве? Де Жерноны? Де Брикессар? Бигод? Де Мандевиль? Или твой лорд Лейчестер? Ну-ну! Учитывая, что Уильям ле Клито ждет своего часа, и отец его все еще жив, не говоря уже о претендентах из окружения Блуа, — боже, да все владения Генриха охватит война. Она может заполыхать в один миг. Джон опасливо перекрестился и передернул плечами, явно не из-за промозглого февральского вечера. — В таком случае надо денно и нощно молиться за здравие короля, — заявил он. Оглянувшись, Джон заметил Ренарда, который сопровождал самого младшего из братьев, возившегося с маленьким щенком гончей. Он улыбнулся. Ренард громко смеялся, от хохота слезы катились по щекам. — Извините, — с трудом произнес юноша, — я знаю, сейчас не время для веселья. Но только что щенок Уилла сделал Ранульфу де Жернону то, что мы все хотим сделать, да не осмеливаемся! — Что, укусил его? — поинтересовался Джон, начиная злорадно ухмыляться. Ренард покачал головой и вытер рукавом слезы. — Нет! Пописал ему на ногу! А вот Уилл в самом деле укусил де Жернона, когда этот тип выхватил кинжал. Я за шиворот оттащил пацана вместе с его собакой подальше от неприятностей. Папа сам разберется. Господи боже мой! Жаль, что вас там не было! — Он хотел воткнуть нож в Брита! — захныкал Уильям и присел на корточки возле собачки, заливаясь слезами от обиды и злости. Маленькими ручонками малыш обхватил шею своего лохматого друга. Щенок заскулил и по-приятельски лизнул красным язычком мокрое лицо мальчика. Ренард взъерошил густые черные кудри Уильяма. — Не бойся, никто тебе и твоему Бриту ничего не сделает. Наверно, мама побранит тебя за плохое поведение, да и папа рассердится, так как неприлично кусать гостей, даже своих врагов. Но я сомневаюсь, чтобы тебя серьезно наказали. Может, папа даже даст тебе тот меч, о котором ты мечтаешь уже полтора года! Лицо Уильяма просияло, и глазенки заблестели. — Серьезно? Ренард подмигнул. — Имей терпение, сам увидишь… — Юноша протянул брату красивую тонкую руку. — Ладно, пойдем. Я ведь должен отругать тебя и уложить в постель. — Но я хочу есть, — с жалобным видом взмолился Уильям. Ренард улыбнулся, обнажив белые зубы. — И я хочу, я даже половины своего ужина не успел съесть. Ничего, надеюсь, на кухне отыщем медовое печенье. Эта пища хоть будет повкуснее, чем нога Ранульфа де Жернона! Адам расхохотался и махнул рукой, отсылая братьев прочь. — Надеюсь, у тебя нет никаких дел с этой маленькой светловолосой девчонкой с кухни? — Джон ехидно улыбнулся. — Как же, есть, — ответил Ренард с самым серьезным и невинным видом, — надо отведать ее медовое печенье. Адам и Джон проводили взглядами юношу, мальчика и собачку, которые пересекли двор и сошли по ступенькам в одну из кухонных построек. Плечи Джона сотрясались от смеха. Он сложил руки под сутаной и заявил, улыбаясь, но задумчивым тоном: — Новому господину Милнхэма-на-Уай и Эшдайка, которым он станет по завещанию деда, как видишь, всего семь лет от роду. Адам потеребил пальцами кусочек меха, свисавший на подкладке накидки. — Я могу понять, почему эти владения не достались Ренарду, — неторопливо проговорил он. — Ему предстоит наследовать все графство, поэтому он не будет нуждаться в этих владениях. Ну а ты, став священником, не можешь продолжать линию рода законным образом, почему исключаешься. Джон фыркнул, но согласно кивнул. — А как же Гарри? Он ведь третий сын. Почему Майлс обошел его права в пользу Уильяма? — Гарри получит Оксли, когда достигнет совершеннолетия, — спокойно объяснил Джон. — Как и Эшдайк, это владение было приданым моей бабки-англичанки. Поместье небольшое, но и там можно неплохо жить. Скорее всего, дедушка отдал его моему отцу, когда его посвятили в рыцари. Папа намерен сделать такой же жест в отношении Гарри. Если бы Эшдайк и Милихэм-на-Уай тоже достались ему, то Уиллу не осталось бы ничего, кроме меча, кольчуги и коня. А наш дедуля всегда по-особому относился к Уиллу. Как, кстати, и к Хельвен. Адам оставил в покое мех. — Мужчина всегда заботится о воспитании сыновей так, чтобы те могли продолжить его дело. Когда же они вырастают, отец начинает хлопотать об украшениях на их шлемах, — он вымученно улыбнулся. Джон бросил в сторону собеседника настороженный взгляд: за десять лет замужества за Ральфом Хельвен понесла только однажды, да и эта беременность закончилась ранним выкидышем. Сейчас же, хотя новый брак длился совсем недолго, тоже не было никаких признаков на возможное продолжение рода от Адама. Джон не мог знать, как Адам воспринимает вероятное бесплодие жены, и решил, что сейчас не лучший момент развивать эту тему, боясь обронить что-нибудь или вовсе обидеть Адама бестактностью. По двору прошел какой-то барон из числа гостей, направляясь к одной из складских построек, приготовленных для размещения прибывших на похороны дворян. Постройки были тщательно вычищены, туда поставили жаровни для тепла и положили матрасы, создавая минимальный комфорт тем посетителям замка, которые не могли разместиться в главном здании. Дворянин холодно кивнул стоящим у костра. Адам с удивлением узнал Хью де Мортимера. — Хью до сих пор мечтает устроить кровную связь с нашим графством, — тихо сообщил Джон, почти не шевеля губами, — хочет женить Ренарда на своей младшей дочери Элинор и ради этого готов забыть все старые скандалы и распри. — Посмотрев на выражение лица Адама, Джон криво усмехнулся. — Все это не так глупо, как выглядит на первый взгляд. Ренард — будущий граф, кровными узами связанный с троном. Каждый лорд в приграничье, у которого есть дочка в возрасте от младенческого до тридцати лет, поглядывает на него, примеряя слово «зятек». — Господи боже мой, — Адам покачал головой. — И сколько же лет девчонке? — Скоро исполнится шесть. Она от второго брака судя по всему. — А что говорит Ренард? — Ты же знаешь моего братишку. Только улыбается и приговаривает, что для овладения искусством надо много практиковаться. У него еще много времени в запасе. — Ну а ваш отец как к этому относится? — Предпочитает помалкивать. Рен прав, впереди еще уйма времени, а также не менее дюжины интересных партий. Папа позволит Ренарду провести первичный отбор, а после сам примет решение. Ты пойми, — продолжал рассуждать Джон, — брак с дочкой де Мортимера позволит залечить рану, нанесенную тобой и Хельвен. А земли, предлагаемые им в качестве приданого, придутся очень кстати. Да и сама девочка уже сейчас просто очаровательна. Мама просто влюбилась в малышку Элинор, когда увидала ее на одной свадьбе в прошлом году: гибкая, как тростинка малютка, кудряшки чернее, чем у Ренарда, и ярко-зеленые глазенки. — Наверное, повлияло то, что своей дочери у Джудит не было, — предположил Адам. — Я знаю, она вырастила Хельвен, но тогда и сама была еще очень молода, а Хельвен уже в пятнадцать лет вышла замуж. Видимо, сейчас Джудит иногда чувствует себя одиноко, особенно, когда стал подрастать Уильям. Джон поглядел на него с удивлением. — Мама одинока? — Такая мысль никогда его не посещала, так как мать всегда казалась собранной, энергичной и деловой. — Может быть, может быть, — с сомнением промолвил он, — но если даже помолвка состоится, Элинор не переедет в Равенстоу, пока ей не исполнится хотя бы десять лет. И даже после этого до свадьбы пройдет никак не меньше двух лет, а скорее всего, гораздо больше. В любом случае… — В любом случае, — вмешалась Хельвен, — Ранульф де Жернон уже упился и храпит, упав лицом на свой поднос, так как мама давала ему неразбавленный джин. Все собираются спать, в том числе и я. Адам, ты идешь? — Разве откажешься от такого предложения? — пробормотал Адам, подхватывая жену за талию и прижимая к себе. Хельвен ударила его локтем под ребра. — У тебя только одно на уме, — возмущенно заявила она. Но тут же улыбнулась — в небольшом строении можно было с большим трудом отыскать свободное место, не говоря уже о том, чтобы уединиться для удовлетворения страсти. — А кто меня в этом упрекнет? — Адам ничуть не огорчился и припечатал поцелуй прямо в поднятую бровь жены. Джон улыбнулся. — Там, где двое, третий лишний, — он поклонился супругам, желая доброй ночи. — Де Жернон в самом деле заснул прямо за ужином? — поинтересовался Адам, пока они, взявшись за руки, шли к зданию, где предстояло провести ночь. — Да, заснул, но мама послала двух слуг, те вытащили его из-за стола, уложили на пол и накрыли овчиной. Да еще оставили рядом тазик, на случай, если проснется среди ночи. — Ее глаза сердито заблестели, взгляд сделался суровым. — Будь моя воля, он бы у меня всю ночь провалялся в куче навоза. — Ну что ты, Хельвен, так нельзя поступать с будущим графом Честерским, — серьезным тоном попытался увещевать супругу Адам. Хельвен грубо фыркнула. — Нельзя? Именно там ему и место, рыться в навозе со свиньями. У него свинские манеры, впрочем, не только манеры — он даже похож на свинью. Будь сейчас Мартынов день, я бы его засолила на зиму. — Пожалуй, у тебя бы он просто протух. — Вполне вероятно, — согласилась Хельвен. — Кстати, граф Роберт Глочестерский сказал, что хочет с тобой переговорить, но это может подождать до завтра. — А о чем? Он сказал? — Нет, но по нему было видно — речь идет о чем-то, чего нельзя доверить широким кругам гостей. — Хельвен бросила на мужа быстрый взгляд, но лицо Адама оставалось невозмутимым, ничто не выдавало, как он отнесся к сообщению Хельвен. — Ты догадываешься, о чем может идти речь? Адам покачал головой. — Ничуть, может, что-то, связанное с Ральфом. Король собирался расследовать это дело. Возможно, у Роберта есть новости. Хельвен поежилась. — Что-то мне не хочется даже думать об этом. Адам слегка сжал ее талию. — Любимая, скорее всего, дело вообще в другом. Не стоит ночью поминать мертвецов. — Не стоит, — согласилась Хельвен, прижимаясь к мужу. Они вошли в здание замка, где возле самой двери на соломе оглушительно храпел Ранульф де Жернон. Лишь в самое последнее мгновение Адам подавил желание наступить на него. — Хотел бы я на минутку стать собачкой или хотя бы маленьким мальчиком, — прошептал он, осторожно перешагивая через потертые носки башмаков де Жернона. — У них столько свободы для совершения нехороших поступков… Хельвен презрительно скривила губы. — Почему бы тогда сразу не стать свиньей, — бросила она тихо, но выразительно. Глава 18 Водопад Рэадр Сифнос струился по зеленым, поросшим папоротником скалам и клубами пены падал в лежащий на глубине четырехсот футов пруд. Внизу вода на короткое время обретала окраску шлифованного оникса, перед тем как хрустальными ручейками перелиться через края пруда в поток, текущий еще ниже. У вершины водопада Адам натянул поводья и безмолвно стоял, зачарованный шумом воды и неописуемой красотой дикого природного зрелища. На длинноногом гнедом, ранее принадлежавшем Хельвен, по узкой тропинке осторожно ехал Роберт Глочестерский. Спустившись в небольшую впадину и преодолев невысокую гряду мелких камней, он подъехал к месту встречи. Двое сопровождавших его рыцарей замедлили ход и остановились поболтать с Остином и Суэйном, предоставив хозяевам возможность поговорить с глазу на глаз. Граф бегло взглянул на спадающий каскадом поток воды и сразу отвернулся. У него была боязнь высоты — если на зрелище битвы он был обязан смотреть спокойно и приучил себя без эмоций воспринимать его жестокость, то разглядывать водопады ради удовольствия или просто так ему было совсем ни к чему. — Какое зрелище, — заметил граф для приличия вместо приветствия и сразу отъехал на безопасное расстояние, не желая быть обрызганным каплями влаги, разносимыми ветром. — В Уэльсе есть и получше. — Адам был до крайности возбужден и очарован дикой пенящейся мощью водной стихии. Глочестер кисло улыбнулся. — Верю на слово. Адам засмеялся. На графе Глочестерском была надета весьма изящная охотничья шляпа, украшенная мужским вариантом ярких фазаньих перьев. Шляпы являлись слабостью Глочестера, он обожал их выбирать и носить, компенсируя этим отсутствие волос. Адам кивнул на коня графа. — Ну, как он тебе в деле? — Превосходен. — Граф хлопнул по элегантной шее гнедого. — Когда мы были в Виндзоре, на нем даже проехалась Мод и была просто в восторге. Возможно, я подарю его ей к помолвке. За черными сырыми стволами деревьев бледное солнце пыталось пробиться сквозь густые облака. Адам зажмурился, затем посмотрел в лицо своему собеседнику. — Таким способом ты подводишь разговор к нужной теме? Глочестер посмотрел на него с хитрецой. — В некотором смысле именно так. Адам рассмеялся. — Я очень живо представил себе императрицу верхом на жеребце. Она очень любит править мужчинами твердой рукой. — После небольшой паузы он с некоторым вызовом спросил: — В каком же смысле? Глочестер осторожно вытянул соломинку, которую разглядел в гриве своего коня. — Король хочет, чтобы ты отвез письмо с запросом к родителю вероятного жениха. — Тирада, произнесенная графом, звучала несколько напыщенно, словно заранее отрепетированная. Адам заметил, что фазаньи перья в шляпе графа немного поникли от мельчайшей сырой взвеси, исходящей со стороны водопада. Новость его не удивила, но на душе стало муторно. — Почему ты решил, что я как раз тот человек, кому подходит роль королевского поверенного в этом деле? — Ты умеешь держать язык за зубами и раньше выполнял подобные поручения, знаешь на практике, чем это опасно и какие ловушки могут подстерегать гонца. А с точки зрения политики было бы ошибкой отправлять более знатного и известного дворянина, чем ты, на столь предварительном и деликатном этапе. Адам покачал головой. — Мой господин, у меня серьезные проблемы с валлийцами, а кроме того, я один из английских баронов. К тому же я был свидетелем того, как король дал клятву, что не станет искать для дочери мужа-иностранца. А Джоффри Анжуйский не только иностранец, он еще и анжуец, то есть наш враг. Глочестер быстро заморгал. — Откуда ты… — Я невольно подслушал разговор короля с епископом Солсбери. — И никому ничего не рассказал? — Тогда они обсуждали только возможные варианты, а, я как ты выразился, умею держать язык за зубами. — Адам повернул голову к водопаду. — Джоффри Анжуйский — превосходный вариант. — В самом деле? — Адам поежился от холода. — И чем же? — Он молодой и сильный… — Ему всего пятнадцать лет, — резко перебил Адам. — У него вся жизнь впереди, — настаивал Роберт, — в качестве мужа он будет куда более результативным, чем ее бывший супруг. — Ты меня удивляешь, — язвительно ответил Адам. — Да она одним своим взглядом заставит змею съежиться до размеров червяка. Лицо Роберта покраснело. — Я прошу выбирать выражения, когда ты говоришь о моей сестре. Адам в упор посмотрел на графа. — Почему же? Она этого никогда не делала ради меня. — Он цокнул языком и натянул поводья. Глочестер перехватил его коня за уздечку. — Подожди, мой лорд, по крайней мере дай закончить то, что я должен сказать. Мы оба не выиграем, если разъедемся, злясь друг на друга. Лайярд уже начал пританцовывать и пятиться, граф убрал руку с уздечки. Адам успокоил жеребца и постарался взять себя в руки. Роберт Глочестерский всегда питал слепую привязанность к Матильде, а Адам любил графа за то, что при своем высоком положении и королевской крови этот человек ухитрялся оставаться искренним и простым, словно каравай ржаного хлеба. — Ты прав, никто не выиграет. Извини меня. Граф Роберт снял с головы шляпу и огорченно посмотрел на поникшие перья. — Я защищаю ее потому, что никто и никогда этого не делает, — утомленно бросил он. — Как и ты, все видят в ней только невыносимую суку, которую следует хорошенько отстегать, дабы научить смирению. Но это только фасад. Если бы ты знал Матильду, как знаю я, ты бы относился к ней более терпимо. Адам недоверчиво приподнял бровь, но сдержался от комментариев, не желая обострять ситуацию. Граф вздохнул и окинул собеседника недоверчивым взглядом. — Джоффри Анжуйский — отнюдь не только молодой жеребец-чемпион, которого покупают для племенных свершений. Могу заверить, он высок и красив внешне, к тому же хорошо образован и не новичок в вопросах политики. Его отец хорошо выучил сына, в парне есть задатки умелого воина и генерала. Если бы мы сделали Джоффри консортом при Мод, то Фульке, как и его отец, не стал бы столь рьяно взбивать грязь, пользуясь Уильямом ле Клито, как палкой. — Ага, — протянул Адам, начавший понимать, куда тянутся нити королевского замысла. Все та же навязчивая проблема, тревожащая Генриха. — Снова все задумано с прицелом на ле Клито. — Все задумано с прицелом на то, чтобы вырвать опасный шип, вонзившийся нам в бок, — возразил граф с заметной резкостью. — Выкорчевать корни, от которых он получает подпитку, и тогда этот шип завянет и погибнет. — Вы рискуете, играя слишком крупными ставками. — Адам наклонился, чтобы поправить стремя. — Если вы добьетесь успеха, и твой отец сможет удерживать поводья до тех пор, пока не подрастут его внуки, игра будет оправдана. Если же затея провалится… — Он выпрямился, не закончив предложения, и печально посмотрел на каскады падающей воды. — Не провалится, — ответил Глочестер слишком убежденно даже для собственной оценки. — Могу я сообщить отцу о твоем согласии отправиться гонцом, так чтобы это поручение зачлось тебе за сорок дней службы за нынешний год? — Я подумаю, — ровным голосом ответил Адам. — Когда сообщишь мне? — Когда буду готов. — Но мне нужно… Доброе утро, леди. — Граф наклонил голову перед Хельвен, незаметно для обоих подъехавшей на своей серой кобыле совсем близко. — Доброе утро, лорд Роберт. — Хельвен ослабила поводья, давая Джемини пощипать траву, и посмотрела на графа. — Мама хочет с вами поговорить… по-моему, насчет обучения Гарри английскому языку. Она считает, что это пригодится, когда папа отдаст ему Оксли. И еще хочет, чтобы вы записали нам имя резчика по камню из Бристоля, о котором упоминали вчера. Граф улыбнулся ей несколько рассеянно, было очевидно, что ему сейчас не до житейских банальностей. Он сурово посмотрел на Адама. — Мне надо знать ответ как можно скорее, — он снова нахлобучил свою шляпу на голову под щегольским углом. — Де Жернон все еще в замке? — обратился Роберт к Хельвен. Та скривила губы. — Как раз собирается уезжать. Его характер столь же отвратителен, как его головная боль с похмелья. Я бы не советовала никому с ним встречаться. — Я и не намерен. Пожалуй, поеду обратно длинной дорогой. К тому же Волшебника надо как следует объездить. Супруги проводили удаляющегося графа долгими взглядами. Наконец топот копыт и голоса эскорта затихли среди деревьев. Водопад продолжал шуметь. Хельвен заметила, как напряжено лицо Адама, когда он мягко тронул коня. — Что-то случилось? — Хельвен поехала следом за мужем к тому месту, где их дожидались Остин и Суэйн. Адам скорбно опустил уголки рта. — Неприятная для меня новость. Я давно знал, что к этому идет, и должен был получше приготовиться. Но не успел. Задние ноги Лайярда поскользнулись в грязи, но конь энергично засучил передними, выровнял равновесие, помогая себе всем телом, и рванулся вперед. Наездники углубились в лес, пахнущий сыростью и грибами. Дремлющие кусты ежевики цеплялись за накидки супругов, ехавших через лес в молчании. Хельвен почти отпустила поводья, и Джемини покорно трусила вслед за жеребцом. Деревья поредели, и всадники неожиданно очутились на поляне возле поросших мхом развалин некогда величественного здания, от которого теперь оставались только глыбы разбросанных камней. В некоторых местах белые края камней, едва начавшие затягиваться зеленью, говорили о чьих-то недавних стараниях зачем-то вырезать части камней. Адам спешился и привязал Лайярда к молодому дереву. Возле носка его сапога выпрыгнула ласка и пулей помчалась прочь по сырой траве. Сквозь облака и деревья пробился поток солнечного света, заиграл легкими желтыми бликами на каменных развалинах. Хельвен спрыгнула с кобылы и привязала ее рядом с жеребцом. — Почему мы остановились? — Склонившись, она прошла под низко нависающей веткой дерева, стараясь не зацепиться косой. Веточки, словно пальцы, казалось, старались дотронуться до нее. Хельвен показалось даже, что за каждым ее движением наблюдают невидимые глаза. Адам подхватил жену за руку. — Просто прихоть, — он улыбнулся. — Мальчишкой я иногда приходил сюда, когда мы с твоим отцом приезжали в Милнхэм-на-Уай. — И никогда не брал меня с собой! Адам стиснул пальцы Хельвен и поднес ее руку к своим губам. — Это было в те дни, когда все твои мысли витали вокруг Ральфа и различных способов завлечь его, — злопамятно бросил он, пожимая плечами. Затем провел жену вокруг россыпи каменных развалин и нескольких крупных скальных обломков. — В те времена я был очень нелюдим. Думаю, это осталось от римлян. Взгляни, видишь, где они сравнительно недавно брали камни для нового участка крепостной стены. — Он погладил рукой зазубренный край белого камня и отряхнул пятно на накидке. Хельвен поджала губы. — Неужели я настолько тогда не обращала на тебя внимания? — У тебя на уме было другое, а я числился среди привычных домашних предметов, тебе и в голову не приходило думать обо мне — подумаешь, приемный брат! — О Адам! — К горлу Хельвен подступил комок, в глазах заблестели слезы. — Все тогда объясняли мое мрачное настроение быстрым взрослением, и никто не мог вообразить, что меня гложет ревность. А здесь превосходное место, чтобы укрыться ото всех и горевать одному. — Он вдруг резко потянул жену за руку. — Пойдем. Адам вел Хельвен за собой, пока они не вышли на короткую дорожку, заросшую ежевикой, победившей и траву, и побеги деревьев. Над буйной растительностью возвышались зазубренные, но ровные столбы из изъеденного временем и погодой камня. В конце дорожки, которая, казалось, сохранила свою окраску с того дня, когда строение покинули люди, находился фрагмент мозаичного пола, набранного из квадратных плиток и изображавшего охотничью сцену. Отдельные места картины отсутствовали или были разрушены древесными корнями. Здесь же валялись каменные глыбы, по-видимому, от рухнувшей крыши, засыпавшие один край изображения. И все же общее впечатление от зрелища было превосходным. — Дальше есть еще почти такое же место, — кивнул головой Адам. — По-моему, изображение Леды с лебедем, но повреждения там даже сильнее, чем здесь. Хельвен ходила среди руин, разглядывая то, что сохранилось. Адам следовал за ней. Под ногами струился ручеек с ледяной водой, который, извиваясь, стремился в направлении Рэадр Сифнос. Где-то над темными деревьями кричали грачи. Позади ржали и грызли удила лошади. Адам вернулся к Лайярду и, отвязав от задней луки седла мех для вина, принес его Хельвен. Она взобралась на покрытый лишайниками камень и сидела, покачивая ногами и рассматривая охотничью мозаику. — Хочешь? — Адам откупорил мех и протянул жене. Оба отпили немного вина, продолжая разглядывать руины. — Интересно, кто здесь жил? — задумчиво сказала Хельвен. — Этого я не знаю. На некоторых камнях сохранились какие-то надписи, однако они или сильно выветрились, или отбиты куски текста. Я даже подумывал сделать копию этой охотничьей мозаики и поместить где-нибудь в Торнейфорде. Как ты думаешь? — И чтобы мозаику окружали цветочные клумбы. Адам поджал губы и искоса стрельнул в ее сторону янтарными глазами. — Я также подумал, что все-таки стоит заменить на картине некоторых зверей. Например, волков и лисиц поместить вместо кабана, изобразить одного-двух леопардов, раз их так уважает твой отец, ну и, несомненно, нескольких коней. — Обязательно гнедого с белой гривой и хвостом, — улыбнулась Хельвен. Адам вопросительно поднял брови: — Преследующего лисиц? Хельвен засмеялась и шутливо ударила мужа по руке. Он увернулся и потащил ее вниз с камня, увлекая прямо в свои объятья. Холодные губы, сохраняющие вкус вина, соприкоснулись. Супруги еще продолжали смеяться, но волна взаимной страсти уже пробежала между ними, словно золотая нить в ткани парадного костюма. — Мне кажется, в картине обязательно должен быть фаллос, — прошептала Хельвен, прижимаясь к мужу и безо всякого стеснения исследуя быструю реакцию его тела на вспыхнувшее желание. — Только в том случае, если там будут и нимфы! — парировал он. — Прекрати сейчас же, распутница! Остин, пожалуй, и глазом не моргнет, если нас увидит, а вот Суэйн смотрит на такие дела более принципиально. Ты хочешь его шокировать? Хельвен оглянулась через плечо. — Они нас не видят, — прошептала она. Рука Адама отыскала округлость ее ягодиц, он крепко прижал жену к себе, забыв о собственном предостережении, и мысленно прикидывая, где можно лечь. А если поблизости нет удобного местечка, тогда как проделать то, чего оба хотят, стоя. Больших препятствий, вроде существенной разницы в росте, к счастью, нет. Столь внезапный и новый в их отношениях поворот событий еще сильнее возбудил страсть Адама, попутно усилив и размер его желания. Дыхание у него прервалось и как будто даже совсем остановилось от того, как Хельвен то прижималась к нему всем телом, то отступала на шаг. Начавшись с шутки, обоюдное желание все сильнее превращалось в неотложную необходимость. Рука Адама опустилась в чувствительный уголок между ног Хельвен, и та охнула от пронзительного всплеска ощущений. — Хельвен, дай-ка мне… — хриплым шепотом начал он, но в этот миг послышалось бряцанье упряжи и шум коней, пробирающихся через заросли. Адам поднял голову и резко отказался от начатого занятия. Более того, с силой оттолкнул Хельвен к себе за спину и прикрыл своим телом. — Адам, что случилось?.. Позади послышался лязг меча, извлекаемого из ножен. — Суэйн, успокойся, — бросил Адам, не сводя глаз с людей, пробирающихся по лесу с явным намерением их окружить. Старый воин вложил клинок в ножны, но шагнул ближе к хозяину, как и оруженосец. Перед ними, натянув поводья вороного коня, остановился Родри ап Тевдр. Молодой валлиец молча разглядывал замершую перед ним небольшую группу норманнов. Позади беспокойно переминались на месте его солдаты. — Привет, Родри, рад видеть тебя. — Адам учтиво склонил голову и даже поклонился. — Можно полюбопытствовать, какие дела привели тебя сюда, так далеко от твоего дома? — Надо доделать одно дельце. — Родри направил копье прямо в грудь Адама. Хельвен остолбенела, вспоминая тренировочную площадку замка Торнейфорд и тот момент, когда валлийский князь почти растоптал конем Адама. Она невольно шагнула вперед, но Адам решительно оттолкнул ее назад. — Какое именно? — осведомился он, как и в тот раз, спокойно оставаясь на месте и глядя прямо в глаза Родри. Валлиец медлил, не опуская копье, но потом отбросил его в руки ближайшего воина. Адам вздохнул с облегчением, чувствуя, как на ладонях выступил холодный пот. Родри улыбнулся, видя, как напряжение участников противостояния постепенно ослабевает. Он слез с коня и привязал его к толстому стволу молодого бука. — Я предлагаю перемирие, — заявил валлиец. — Пролито слишком много крови, и я не хочу, чтобы этим летом урожай сгорел в огне — ни мой, ни твой. — Полностью согласен. — Адам старался скрыть всплеск радости, пытаясь придать лицу бесстрастно-настороженное выражение. Он взял с камня мех с вином и протянул Родри. — Если ты прекратишь набеги через границу и перестанешь быть угрозой для людей, населяющих владения моего тестя, я постараюсь убедить его и других баронов, приехавших на похороны, что уничтожение твоей персоны вовсе не обязательно. — Я сожалею о смерти лорда Майлса. — Родри отпил из меха и вернул его Адаму. — Поверь, это так. Я зауважал его и даже полюбил за то время, пока был вашим пленником. Если бы я мог изменить обстоятельства, при которых его постигла смерть, я все сделал бы ради этого. Давидд зашел слишком далеко. — И поплатился за это, — заметил Адам с едва уловимым оттенком удовлетворения, хотя и мрачным тоном. Родри насупился, потом глубоко вздохнул, и от движения груди сверкнула застежка на его накидке. — Да, он заплатил за свою ошибку, — повторил молодой князь неестественно ровным голосом. — Однако наши набеги начались в отместку, нас спровоцировали на такие действия. Наши пастбища потравлены жителями Равенстоу да и твоими людьми тоже — с южной стороны. Прошлой осенью крестьяне одной из твоих деревень расчистили под пашню часть леса по нашу сторону границы. А на землях, хозяином которых был ле Шевалье, переместили межевые камни. Я это точно знаю, потому что как раз там и проехал, направляясь сюда. Мы только стараемся забрать назад свое! — Горящие глаза валлийца перебегали с Адама на Хельвен, то ли обвиняя, то ли защищаясь. Адам склонил голову, соглашаясь с доводами. — Я поговорю с моими управляющими и экономами, затем проеду по тем местам и сам посмотрю, что и как нарушено. Если хочешь, направь со мной своего представителя. Мир не воцарится, если ограничиваться полумерами. — Он нахмурился и сложил руки на груди. — Что касается твоих жалоб в отношении графа Равенстоу, тебе лучше поговорить с ним самому. Я не вправе говорить от его имени. — Вот поэтому я и явился сюда, — мрачно заявил Родри. — Я ведь знал, что он будет здесь… Да и сам хотел бы засвидетельствовать мое уважение к лорду Майлсу. Нужно, чтобы ты предоставил мне надежную охрану для поездки в замок. Адам с сомнением посмотрел на жену. — Ты говорила, что де Жернон уезжает? Хельвен кивнула. — Уже, наверно, уехал. — Да, — твердо сказал Адам, — я могу предоставить тебе надежный эскорт. — Он с любопытством посмотрел на молодого вождя валлийцев. — Как ты узнал, что я буду здесь? Родри ответил хитроватой ухмылкой и погладил косматую гриву своего коня. — Я понимал, что рано или поздно ты выедешь из замка размяться на коне или поохотиться. Надо было всего лишь внимательно следить. Я уже целый час за вами наблюдаю. — Ухмылка валлийца растянулась в широкую улыбку. Хельвен залилась краской. Лицо Адама также побагровело, но совсем из-за другого. — И что же ты услышал? — невозмутимо спросил он. Родри оглянулся на своих людей, усмехнулся и сделал вид, что не понял вопроса. — Достаточно, чтобы понять, как вам хорошо друг с другом, — захохотал он, оглядывая Хельвен, как заправский сердцеед. — Ты прекрасно понял, что я спросил о другом. Родри развел руками. — Немного. Шум водопада, к сожалению, скрыл большинство слов и твоих, и того норманна, с которым ты разговаривал. Однако судя по твоему лицу, если бы я намеревался разгласить смысл вашего разговора, то не получил бы надежного эскорта. — Ты имел возможность удостовериться в твердости моей руки. Физиономия Родри осталась бесстрастной, но ухмылка исчезла. Молодой князь отвязал коня и стремительно взлетел в седло. — Вы, норманны, — презрительно бросил он, — вечно тайно интригуете друг против друга. — Он оглянулся на своих воинов. — Фе финн и гвир эй ле э? Краска залила лицо Адама. Тайное станет явным — он достаточно понимал по-валлийски, чтобы уловить смысл поговорки. Адам чувствовал на себе взгляд Хельвен, но не находил сил спорить с Родри. — Забавно слышать это от валлийца, — парировал он и, повернувшись, бросил через плечо: — Остин, перестань глазеть, словно болван, и приведи наших коней. Возвращаемся в Милнхэм. * * * Хельвен взяла в руки шитье, страдальчески сморщилась от одного его вида и с тяжким вздохом принялась втыкать иголку в материю. Рубашка для Адама, то есть довольно простое изделие. Однако в ее исполнении эта работа была настоящим подвигом, на который Хельвен могла решиться только во имя любви. Ничем другим занять себя не удалось. Отец Томас, священник Адама, обещал дать ей почитать копию «Тристана». Однако завывание начавшейся бури объясняло долгое отсутствие святого отца тем, что тот не решился выехать из монастыря, удаленного от замка на пять миль. Посетивший замок странствующий музыкант, игравший на лютне, уехал еще на рассвете, когда ужасного ухудшения погоды никто не ждал, объяснив хозяевам, что стремится к ночи добраться до Ледворта. Возчик с товарами, от которого обычно узнавали свежие новости и сплетни, должен появиться не раньше чем через неделю. А настроение Адама было мрачнее, чем обрушившаяся на окрестности погода, заставившая всех держаться поближе к теплу домашнего очага. Хельвен бросила взгляд в сторону мужа, сидевшего за столом рядом с огнем в компании с кувшином вина и кубком. Три последних дня Адам все время был нетрезвым, он заливал в себя все новые порции вина, словно хотел изгнать какого-то демона. Сейчас он еще не был пьян, однако вечер еще только вступал в свои права, а кувшин, стоявший перед Адамом, еще был полон. Но к тому времени, когда они лягут спать, все будет выпито до последней капли. Хельвен сердито воткнула иглу в льняное полотно, уколов при этом палец, и чертыхнулась. Адам поднял голову и лениво повел бровью. Хельвен сосала свой палец, уставившись на мужа хмурым взглядом. — Адам, почему ты все время молчишь? — Мне нужно принять решение, и я пытаюсь утопить свои сомнения в вине. Но они всплывают на поверхность и мучают меня или подсмеиваются со дна кубка. Надо снова наливать туда вино, и все начинается сначала… — Какое же решение так мучает тебя? — Хельвен без сожаления отложила шитье. — Ты вряд ли додумаешься до чего-нибудь толкового, если будешь и дальше просиживать в облаке винных паров. Адам наклонил голову, отстраняясь от жаркого потока, исходящего из очага. — Я пытался заставить себя не думать, — кисло сказал он. — Думать про Родри? Или про валлийцев? — Да нет. — Адам потер лоб. — Раз мы условились о перемирии в Милнхэме, и я все сделал, чтобы выполнить свои обещания по этому соглашению, то с этой стороны у нас нет никаких неприятностей, да и не должно быть. У Родри сейчас хватает забот — ему надо навести порядок среди своего народа и не до того, чтобы тревожить моих людей или людей твоего отца. По крайней мере в ближайшее время… Господи Иисусе, Хельвен, а нет ли у тебя какого-то средства от мигрени? Голова так болит, будто вот-вот расколется. — Сам виноват, — неодобрительно бросила Хельвен. — Если пьянствовать три дня подряд… Адам исподлобья взглянул на жену. — Я спросил о средстве, а не о причине. — Средство? Отказаться от вина. — Хельвен встала и смахнула с платья обрезки нитей. — Если у меня болит голова, то по причине, намного более сложной, чем чрезмерная доза анжуйского вина, — с обидой заявил Адам. Ответом Хельвен был долгий взгляд, говоривший красноречивее слов. Она вышла из зала. Адам проводил жену задумчивым взглядом, выругался и надавил на глаза костяшками пальцев. — Вот, — Хельвен склонилась над мужем, протягивая ему чашку с каким-то мутным варевом, пахнувшим отвратительно и имевшим вкус, судя по первому пробному глотку, еще ужаснее. — Фу-у! — Лицо Адама так вытянулось от омерзения, что Хельвен расхохоталась. — Выпей, — скомандовала она и добавила язвительным тоном: — представь, что это анжуйское вино. Адам метнул в сторону жены недобрый взгляд, но подчинился и проглотил странное пойло. Содрогнувшись всем телом, грохнул чашкой о стол. — Мучительница, — жалобно протянул он, сдерживая позывы к рвоте. Хельвен вытащила из-за спины небольшое блюдо с засахаренными фруктами. — Слива в сахаре, — объявила она. — Помнишь, мама обычно покупала наше согласие проглотить какое-нибудь ее снадобье, когда мы были маленькими? Адам утомленно посмотрел на супругу, но не смог долго сохранять скорбное выражение лица и, неохотно улыбнувшись, взял сливу. Хельвен поставила блюдо на стол, села рядом с мужем, сама взяла одну блестящую липкую сливу и медленно откусила кусочек. Адам смотрел на жену прищуренными глазами, а она в ответ упрямо не сводила с него глаз, осторожно слизывая с пальцев кристаллики сахара. В паху у Адама проснулся хорошо знакомый жар. — Я действительно хотел сладостей, но совсем иного рода… * * * Хельвен наклонилась над лежащим мужем и, лизнув пальцы, погасила ночную свечу. Адам уже заснул, морщинки между бровей были сейчас почти незаметными следами давней привычки хмуриться, но Хельвен знала, что теперь они не означали скверного настроения. Один из положительных уроков, которому она научилась еще во время супружества с Ральфом, состоял в том, как согнать напряжение с тела мужчины, подарить полнейшее расслабление и привести в состояние, если не душевного, то хотя бы физического блаженства. Ну а проблемы, беспокоившие Адама до такой степени, что он не нашел лучшего способа, как топить их в вине, то эти проблемы, очевидно, мог решить только он сам. Хельвен раздраженно вздохнула и легла рядом. Адам всегда относился к тому типу людей, которые прячут свои переживания в себе. Она прижалась щекой к теплой спине мужа, закрыла глаза и попробовала заснуть. Наверно, это ей удалось, так как, открыв глаза, Хельвен услышала звук колокола, призывающего прихожан к первой мессе. Ночная свеча уже была зажжена, а Адам смотрел на нее. Еще не проснувшись окончательно, Хельвен расправила руки, потянулась всем телом и улыбнулась мужу. — Хельвен, если я попрошу тебя поехать со мной в Анжу, ты согласишься? — В Анжу? — повторила она, пытаясь спросонья сообразить, что означает это странное слово. Затем глаза женщины заблестели и она спросила, зевая: — Ты хочешь отправиться в Анжу? — Я не хочу ехать в Анжу, — в его голосе сквозило явное беспокойство. — По мне, так лучше бы это проклятое место вовсе не существовало. Это Генрих хочет послать меня туда в роли посыльного в счет феодальной службы за нынешний год. Хельвен молчала, осмысливая информацию и пытаясь угадать, какие подводные течения превращали это мероприятие в столь нежеланное для мужа. Не зря же он пил три дня не просыхая. Она смотрела на его опущенные ресницы с золотистыми кончиками, ожидая, когда те взметнутся вверх и можно будет взглянуть Адаму прямо в глаза. — Хорошо, я поеду с тобой. — Даже не зная, какого рода послание мне придется везти? — Он отодвинулся, повернулся на спину и устремил взгляд в потолок. — Да, даже ничего не зная, — твердо ответила Хельвен. — Это из-за Анжу граф Глочестерский хотел поговорить с тобой с глазу на глаз? Молчание. — Да. — Снова долгое молчание. Наконец Адам протяжно и шумно вздохнул. — Король нарушает обещание, данное перед всеми, а я должен отвезти послание, доказывающее его вероломство. — О Адам, нет! — Хельвен широко раскрыла глаза, осознав сложную ситуацию, в которой оказался муж. — Почему же он не мог отправить туда Глочестера? Адам невесело усмехнулся. — И все заинтересовались бы, что это понадобилось в Анжу старшему сыну короля? Мое появление там вызовет намного меньше подозрений. — Он помолчал. — Я все время думаю про Ральфа и Варэна. Так ли уж неправильно они себя вели? Генрих просто использует людей. Сколько раз я слышал об этом от твоего отца, сколько раз сам был свидетелем такой практики короля, да и меня он использовал точно так же. Разве странно, что теперь я чувствую себя просто шлюхой? Хельвен склонилась над ним и погладила морщинки, вновь собравшиеся между бровей. Он ответил столь же ласковым прикосновением. Затем, заплетя пальцами ярко-рыжие волосы жены, рассказал о содержании послания, которое предстояло отвезти. — Насколько я поняла, все задуманное ляжет на совесть Генриха, а не твою. Он требует от тебя исполнить двухмесячную службу за те земли, которыми ты наделен. Неважно, о чем будет говориться в письме, твоя задача — только доставить его. — Именно это я себе и твержу, — уныло согласился Адам. — Ну а если ты расторгнешь свое феодальное обязательство — а именно это и есть единственная альтернатива, — тебе придется зарабатывать на жизнь мечом, поступив в наемники. И могу гарантировать, Генрих все равно в конце концов добьется своего. — Одними принципами сыт не будешь. Ты ведь это хочешь сказать? — Я хочу сказать, что нет резона лишаться своего благосостояния из-за того, что от тебя не зависит. Если тебя мучает совесть, пусть это просто будет признаком того, что у тебя есть честь. Не думаю, что Ральф когда-нибудь страдал от одного из этих прекрасных свойств души. В этом между вами огромная разница. — Хельвен украдкой посмотрела на мужа, пытаясь угадать по выражению лица, обдумывает ли он ее слова, или же непоколебимо стоит на своих убеждениях. — Скажи-ка лучше, сколько времени у меня есть на сборы, можно ли взять с собой служанку, ну и заодно: так ли в действительности красив Джоффри Анжуйский, как говорят? Адам вздохнул и закрыл ей рот крепким поцелуем, который можно было счесть знаком упрека или все же символом любви. — Что бы я без тебя делал? — Заливал бы тоску анжуйским вином! — колко поддела Хельвен. Не так уж и далеко от истины, подумал Адам, наблюдая, как Хельвен расчесывает волосы, делая из них ровные пряди и заплетая косы. Она уверенно и умело вывела его из скверного расположения духа. Глава 19 Анжу, весна 1127 года Петушок был так красив, словно родился изваянным из бронзы и украшенным драгоценными камнями, а потом ожил. Но и живой, выглядел так, будто только что спустился с флюгера на вершине башни, где служил украшением, и для разнообразия решил с важным видом прогуляться по бренной земле. Подвижные топазовые глазки поворачивались туда-сюда, осматривая окрестности. Петух расхаживал кругами, коралловый гребешок и бородка горделиво покачивались на голове и под горлом. Особенно выдающимся был хвост — посверкивающий золотистый с зеленоватыми кончиками букет перьев. Мощные ноги с бронзовым отливом вооружены гладко заточенными острыми шпорами. Во всем городе Анжер у этого петуха не имелось равных соперников. То есть раньше, конечно, были, но все погибли. Петух вытянул шею, захлопал яркими перьями крыльев и запел во весь голос. Догадывался ли он, что как раз в эту минуту на него делались ставки? Хозяин птицы, сидевший на корточках, поднялся и, поставив руки на роскошный позолоченный пояс, стал нетерпеливо озираться. — Опаздывает, — проворчал Джоффри Плантагенет, наследник герцогства Анжу. Внешне он выглядел столь же совершенно, как его бойцовый петух, — высокий с рыжевато-золотистыми вьющимися волосами и сверкающими глазами холодного стального оттенка на идеально правильном красивом лице. Тунику на обшлагах и у горла обильно украшали золотые нити, а на узком бедре сиял драгоценными камнями изящный кинжал. Как и шпоры у петуха-бойца, кинжал был остро отточен. — А ты можешь вспомнить хотя бы один случай, когда Уильям ле Клито не опоздал? — фыркнул Роберт де Блу, наблюдая за птицей, которую когда-то сам подарил юноше, стоящему рядом. — Он способен опоздать даже на собственные похороны. Джоффри улыбнулся, показывая идеальные белые зубы, но пальцы рук раздраженно барабанили по поясу. — Ему придется исправиться, если он хочет, чтобы мой отец продолжал поддерживать его против английского короля. — Мой господин, он уже здесь! — воскликнул другой барон, указывая рукой в направлении реки. Джоффри повернул голову и холодно взирал на Уильяма ле Клито, приближающегося в сопровождении небольшой группы разношерстной публики: перебежчиков из лагеря норманнов, фламандцев и французов, а также высокого светловолосого рыцаря-англичанина, изгнанного из родной страны за убийство соседа-дворянина. — Ты опоздал, — обратился Джоффри к претенденту на звание герцога Нормандии, недавно женившегося на сестре французского короля, рассеянным взглядом окинул пришедших с гостями женщин. По внешнему виду их нельзя было принять за проституток, однако это были именно проститутки. Неважно, что ле Клито только осваивается в роли мужа. Он явно не прочь забыть о супружеской верности, когда дипломатический визит в Анжу дает соблазнительный шанс совершить грех. Ле Клито приблизился к Джоффри с самой ослепительной улыбкой, на какую был способен. Но от частого употребления она не производила особого впечатления на других. — Прошу меня извинить, наша барка застряла. Но, по-моему, я не слишком опоздал. — Гость фамильярно положил руку на плечо молодого человека. Джоффри отошел в сторону, едва сдерживаясь от гнева. Внимание привлекла птица, которую держал под мышкой Варэн де Мортимер, — петух гладко-черной масти, в лучах весеннего солнца его перья отсвечивали изумрудной зеленью. — И ты готов держать пари, что это жалкое существо сумеет победить моего Топаза? — пренебрежительно бросил юноша. — Назови свою цену, и скоро все станет ясно, — небрежно парировал ле Клито. — Варэн, опусти его на землю. Кто-то подхватил и унес птицу Джоффри, давая возможность собравшимся получше разглядеть форму и состояние черного петуха, сделать ставки. Черный петух встряхнул взъерошенными перьями, почистил их клювом, затем вытянул вверх голову и горласто закукарекал. Варэн де Мортимер прислонился к стене, поглаживая бок, где до сих пор вызывал беспокойство толстый розовый шрам. С первого взгляда он понял, что петух Джоффри должен победить, ведь Джоффри Анжуйский ни в чем не знал поражений. Молодому человеку никогда не приходилось искать пропитание за столом у других людей. Пальцы Варэна нащупали плохо зажившую рану: сам виноват, недооценил быстроту де Лейси, совершенно не учел годы практического опыта, приобретенного де Лейси после службы оруженосцем. В результате ошибочное мнение о противнике сделало его изгнанником из родной земли, где ему было суждено стать наследником отцовских владений. На чужбине же Варэн опустился до роли наемного рыцаря, притом состоящего на содержании у человека, на благоприятный поворот судьбы которого можно было полагаться не больше, чем на обещания проститутки. — А ты разве не будешь делать ставку, дружочек? — Какая-то женщина по-хозяйски взяла Варэна под руку и с выражением крайнего любования оглядела его масляными карими глазками. — Я считаю, что победит птица лорда Уильяма — она больше. — Нет, — Варэн недовольно пожал плечами, — я не делаю ставок. — В теперешней жизни деньги для де Мортимера значили слишком много, чтобы рисковать ради сомнительных доблестей бойцового петуха. Отец время от времени присылал незначительные средства на жизнь, сопровождая их заверениями, что к следующему Рождеству добьется прощения сына и восстановления его в правах на территории Англии. Однако ни на эпизодически появляющиеся деньги, ни на обещания нельзя было полагаться всерьез. Женщина надула губы и отвернулась. Де Мортимер немного поразмышлял, стоит ли она его внимания, и решил, что не стоит. Ни одна женщина не достойна его внимания. Он поднял голову и на противоположной стороне улицы увидел Хельвен. Петухи врезались друг в друга, образовав трепыхающий бронзовыми и черными перьями клубок. Щелкали клювы, сверкали шпоры. Птицы взмывали в воздух и ударялись грудками, зрители возбужденно пританцовывали, вопили, подбадривая бойцов. Вытянув голову поверх увлеченных зрелищем голов собравшихся болельщиков, начисто позабыв про птиц, не обращая внимание на оглушительный шум, Варэн де Мортимер не верил своим глазам, да и не желал верить тому, что видел. Сердце вдруг заколотилось быстро и громко. Дыхание стало учащенным и нервным, а незаживший шрам ощутимо пульсировал неприятной болью. Петухи отлетели в стороны, разинув клювы и волоча крылья по пыли. Потом снова стали описывать угрожающие круги и опять сошлись в смертельной схватке. На землю пролились первые капли темной крови. Варэн позабыл про женщину, с которой прибыл сюда, и, пропуская мимо ушей ее раздраженные вопросы, обогнул кричащую толпу захваченных сражением зрителей, вышел на дорогу. * * * Адам бегло глянул на петушиный бой. Внимание просто привлек громкий рев собравшихся зрителей, сама забава азартных игроков была ему безразлична. Дворяне, сразу определил он по сверканию самоцветов, нашитых на туники и украшающих пояса и рукоятки клинков. — Майлс — я имею в виду брата, а не дедушку — тоже всегда держал бойцового петуха, — вспомнила Хельвен. — Маме это занятие не нравилось. Когда Майлс приходил домой, она его нещадно бранила, но все молодые люди при дворе увлекались петушиными боями, вот и он не хотел от них отставать. — Хельвен вздохнула и покачала головой. — Бедный Шантиклир, даже не дожил до героической смерти в бою. Его задавило повозкой прямо во дворе, когда он гнался за одной из своих жен, а труп отправили прямиком в котел. Адам фыркнул, удерживаясь от смеха, и поспешно натянул поводья, пропуская громыхающую телегу, нагруженную бочонками с вином. Ее тащили быки, под красной кожей которых перекатывались огромные мускулы. От движения телеги и подкованных копыт животных поднялось облако пыли, Хельвен прикрыла лицо вуалью и закашлялась. Саутгэмптон, Каен, Фалэс, Мортэн, Роше, Муан. Большую часть пути она наслаждалась сменяющими друг друга пейзажами. Земли, по которым они проехали, были пологими и изобиловали пастбищами. Плоские равнины сильно отличались от привычных с детства холмов Уэльса. На французской земле им повстречались большие реки, такие как Майен, Мэн, зеленоватая Индре и величественная Луара. Повсюду попадались виноградники и густые заросли желтоватого ракитника, в котором находила укрытие мелкая дичь. На этой земле росли фиговые деревья, каштаны и элегантные, особенно на фоне ярко-синего неба, кедры. Люди здесь говорили на более чистом и горловом французском языке, чем тот, который был ей привычен по жизни в родном приграничье. Хельвен посмотрела на оживленное сооружение из камня и дерева, по которому жители пересекали реку Мэн. За мостом на возвышении вздымался в небо замок графа Фульке, над зубчатыми стенами полоскались на ветру его знамена. — Надеюсь, Остин все устроил. — Для Хельвен мысль о нормальном перьевом матрасе, где не водятся насекомые, по важности превосходила все остальные вопросы. Квартиры, которые нанял Тьери, принадлежали купцу, надолго уехавшему с паломниками в Иерусалим. Помещения были тесноваты — Адам едва не разбил себе голову о дверную притолоку, когда входил первый раз, — однако имелись хорошие условия для лошадей. Вдобавок во владениях купца обнаружился отличный фруктовый сад, полого спускавшийся до самого берега реки, где находилась частная пристань, оснащенная немалым количеством гребных лодок. Еще одно достоинство дома состояло в его близости к замку. Последнее свойство своего временного обиталища Хельвен оценила довольно скоро. Она расчесывала спутанные мокрые волосы, поглядывая из незашторенного окна в верхнем этаже на проходящую внизу улицу, и увидела группу всадников, возвращающихся в замок по главной дороге. Первыми бросались в глаза смеющиеся молодые люди, среди которых было и несколько дворян зрелого возраста. Затем обратила внимание на вооруженных стражников, задыхающихся от жары в стеганых кожаных куртках и полукольчугах. Один прижимал к себе изрядно потрепанного, но победоносного бронзового петуха. Завершающий колорит столь яркому коллективу придавали пестро разряженные женщины, в которых безошибочно угадывались дорогостоящие труженицы древнейшей профессии. — Адам, подойди сюда, — позвала Хельвен. — Что такое? — Адам был без туники, и распущенная шнуровка рубашки позволяла видеть смуглую грудь. Он подошел сзади и уперся руками в раму окна, но внезапно весь напрягся, и Хельвен ощутила это так же отчетливо, как тепло весеннего солнца, освещавшего их в эту минуту. — Уильям ле Клито, — с удивлением и явным недовольством пробормотал Адам. — Кто, с желтой головой? — Нет, этот слишком молод. Вон тот, темный, на чалой лошади. Готов побиться о заклад, что судя по одежде этот, как ты его назвала — «с желтой головой», — и есть сам Джоффри Анжуйский. Хельвен вытянула шею, вглядываясь. — Что же делает в Анжере Уильям ле Клито? — нахмурившись, процедил Адам. Озвученный вопрос был чисто риторическим, с заранее известным ответом: ищет поддержки графа Фульке, чтобы поднять волнения в Нормандии. К сожалению для этого подстрекателя, Адам явился сюда не с просьбами, а привез столь ценное предложение, что отказа можно было не опасаться. Адам дотронулся до плеча жены. — Отойди-ка от окна, любимая, — прошептал он. — Они ведь будут озираться по сторонам, а не то и вверх смотреть, пока не доедут до самой реки… К тому же мне совсем не хочется, чтобы половина придворных потом хвастались, что видели супругу посланника короля Генриха в нижнем белье. — Все, они уже упустили свой шанс, — заявила Хельвен со смехом, отошла от окна и закрыла ставни. Она прекрасно поняла серьезность предупреждения, скрытую за легковесностью реплики Адама. Одно дело — проявлять своенравие дома, и совсем другое — теперь, когда им с Адамом предстояло произвести благоприятное впечатление на графа Анжуйского. Внизу проскакал замыкавший кавалькаду всадник. К седлу возле сумки была приторочена веревка, к другому концу которой был привязан прекрасный неоседланный жеребец в яблоках. На другой стороне улицы, в тени дома, стоял Варэн де Мортимер, горящим взором неотрывно глядя на окна дома напротив. * * * Фульке, сын Фульке ле Решэна, графа Анжуйского, был человеком среднего роста, среднего сложения и средних лет. Физически крепкий, он находился в самом расцвете сил. В прошлом шевелюра могла богатством красок соперничать с волосами Хельвен, однако к нынешнему времени несколько поблекла и приняла более мягкий рыжеватый оттенок, а на макушке заметно поредела. Над усыпанным крупными порами носом в форме картофелины светились серебристой сталью ничего не пропускающие мимо внимания глаза. Именно за выражением глаз графа следовало наблюдать собеседнику, не обращая особого внимания на обманчиво добрую и радушную улыбку. И отец, и сын были очарованы Хельвен. Фульке настоял, чтобы лично проводить ее к столу, где усадил гостью рядом с собой. — Ты ведь не будешь возражать, сэр Адам? — с напускной любезностью обратился он к несколько озадаченному супругу. — Нам так нечасто выпадает удовольствие принимать столь замечательных людей. — Да, конечно, сэр, — сдержанно согласился Адам, в душе крайне недовольный. Дело не в том, что он не доверял жене. Просто Хельвен выглядела слишком соблазнительно в парадном платье из аквамаринового шелка, идущего к цвету ее глаз, отчего те делались более живыми, чем обычно. К тому же ей было хорошо известно искусство флирта, и Адам чувствовал болезненный укол ревности всякий раз, когда видел ее рядом с другим мужчиной, — это напоминало ему о прежней жизни. Сохраняя невозмутимое выражение лица, Адам занял место несколько поодаль от супруги. Отец с сыном соперничали за внимание Хельвен, то и дело подкладывая ей на деревянный поднос самые изысканные закуски, пока молодая женщина не рассмеялась, умоляя их остановиться, ибо в противном случае она просто лопнет. Но среди шуток и веселья Хельвен отметила явное соперничество между графом и его сыном, надеясь, что Адам также обратил на это внимание. — Хельвен… — задумчиво повторил опоздавший к застолью гость, которого она узнала еще до того, как он был представлен: Уильям ле Клито. — А что значит это имя? Хельвен бросила в его сторону мимолетную улыбку. — По-валлийски это означает «солнечный свет», мой господин. Меня назвали в честь моей прабабушки Хельвен Уэрч Оуэйн. Она была княгиней. — Я вижу, вы можете этим гордиться, — заявил круглолицый плотно сбитый молодой мужчина, на его вялых губах заиграла горькая усмешка. — Я понял это именно так. — Он еще сильнее усмехнулся, выражение лица приобрело злобный оттенок. — Извините за мое любопытство, но ваше имя слишком необычно. Наверняка вы та самая Хельвен, с которой был помолвлен один из моих рыцарей, некий Варэн де Мортимер? — Нет, милорд. — Стараясь не выдать волнение, она ответила низким голосом. — Мы не были помолвлены с этим человеком. Его обвинили в заговоре и убийстве, признали виновным и… впрочем, вы все знаете не хуже меня. — Она в упор посмотрела на ле Клито расширившимися укоряющими глазами. — Какой Варэн де Мортимер? — недоуменно поморщился граф. У него была скверная память на имена. — Ты его знаешь, — вмешался Джоффри, — крупный человек с желтыми волосами, у него еще вечно колец на руках больше, чем пальцев. Да вон же он, посмотри, вон там справа, как раз усаживается. У Хельвен лихорадочно застучало сердце, бешеный пульс колотился и в висках. Перед глазами на мгновение все поплыло, что не помешало ей разглядеть мужчину, занимавшего место за находившимися ниже подмостями, где рассаживались поесть люди из окружения ле Клито. Заметила Хельвен и то, что Варэн смотрит прямо в ее сторону, буквально испепеляя яростно-враждебным взглядом. Хотя обычно никто не считает голубой цвет теплым, сейчас голубой блеск глаз де Мортимера обжигал тело Хельвен нешуточным огнем. Получается, Варэн в Анжере? Господи, сделай так, чтобы это ей только померещилось! Уильям ле Клито вальяжно облокотился о стол. — Я принял его к себе после того, как он был изгнан из владений моего дядюшки. Я так понимаю, миледи, Варэн и ваш супруг сражались на суде-поединке во время прошедшего Рождества. Там еще были какие-то неясные взаимные обвинения, не так ли? — Он насмешливо приподнял бровь. — Не думаю, что жуткие подробности имели место на самом деле? Хельвен опустила взгляд на свои ладони, единственное место, куда она могла смотреть без опаски. Руки дрожали. От одного вида пищи подкатывала тошнота. — С моей стороны было бы признаком дурного воспитания ответить на ваше любопытство в такой манере, как оно заслуживает, мой господин, — процедила она задеревеневшими губами. — Люблю женщин, умеющих постоять за себя, — хихикнул он. «Ах ты, скороспелый хлыщ! — подумала Хельвен. Еще не знаешь, какие уроки тебе преподаст императрица». Игнорируя юношу и ле Клито, она послала жалобный взгляд графу. — Милорд, ради бога… Мне вовсе не хочется развивать эту тему… Дело неприятное и касается только меня. — Ну что вы, леди Хельвен! Не расстраивайтесь. — Фульке неуклюжим движением стиснул ей руку и метнул сердитый взгляд в сторону ле Клито. — Лорд Уильям не собирался вас обижать, просто его юмор слишком тяжеловесен. Уверен, он принесет свои извинения. Именно так и сделал ле Клито. Искренность торопливых извинений была столь же подлинной, как древность старинных предметов, в изобилии продаваемых на ярмарке. Однако Хельвен приняла извинения с такой же искренней признательностью и даже заставила себя съесть порцию восхитительной оленины, запеченной с травами, хотя каждый кусок застревал в горле. Хельвен ни на минуту не забывала, что на нее постоянно смотрит Варэн. Она вновь перевела взгляд на Адама. Тот ел с невозмутимым видом, словно за столом ничего не происходило. Тем не менее от внимания Хельвен не ускользнуло, что он прикладывается к своему кубку несколько чаще, чем раньше. Теперь Адам уже не беседовал со священником, внимание переключилось на де Мортимера. На лице мужа Хельвен узнала то задумчивое отрешенное выражение, которое видела уже не раз, хотя не понимала, что скрывается за ним. Почувствовав на себе ее изучающий взгляд, Адам повернулся и встретился с ней глазами. Выражение лица моментально переменилось, лицо скривилось в неодобрительной ухмылке, усиленной укоризненным покачиванием головы. Хельвен закусила губу. В это момент Фульке дотронулся до ее руки, обращаясь к ней, пришлось повернуться к графу и переключить внимание на него. Понадобилась вся сила духа, чтобы с улыбкой поддерживать разговор, будто ничего не случилось. Однако Хельвен чувствовала — игра ей не вполне удается. Трапеза продолжалась. Блюда сменялись одно другим, иногда перемежаясь каким-либо выступлением на забаву гостей. Гвоздем программы оказалась группа сирийских танцовщиц. Лица девушек закрывали тончайшие вуалевые накидки, которые заменяли им все прочие детали одежды. В особенном восторге были мужчины, ведь обычная одежда даже мелькнувшую на мгновение икру женской ножки превращала в повод для сальных замечаний и причину нервного облизывания губ. Гостей развлекал акробат. Игрок на лютне исполнил две героические баллады, за которыми последовала одна из любовных песен, сочиненных герцогом Уильямом Аквитанским. Содержание песни было таким же откровенным, как наряды сирийских танцовщиц. Потом снова разнесли сосуды для омовения рук, вода в них была настояна на травах. На десерт подали фрукты и орехи со сладким вином. Наконец Фульке встал из-за стола и подозвал пажа, чтобы тот проводил его в личные покои, сделав знак Джоффри и Адаму следовать за ним. На прощание граф поблагодарил Хельвен за доставленное ее обществом удовольствие, поцеловав руку и приложившись к щеке Хельвен. Несмотря на теплое прощание, она безошибочно поняла — ее дальнейшее присутствие излишне. — Не беспокойся обо мне, — сказала Хельвен, когда подошедший Адам взял ее за руку, переводя взгляд то на застывшего в ожидании пажа, то на ле Клито, который уже включился в игру в кости неподалеку от камина. — Ты уверена, что с тобой все в порядке? Господи, знать бы заранее, вполне можно было обойтись без подобного дурацкого поворота судьбы. — Помрачнев, Адам принялся высматривать среди гостей Варэна де Мортимера. Оказалось, тот по-прежнему сидит на своем месте с кубком вина, стоящего посреди красноватой лужицы пролитого напитка. На одном колене примостилась черноволосая женщина со знойными темными глазами. Она обнимала Варэна за шею, перебирая пальцами его шевелюру, а тот положил свою ладонь ей на бедро. Женщина что-то нашептывала в ухо Варэна, но тот едва ли слушал, ибо все свое внимание обратил в сторону Адама и Хельвен. — Да, уверена. — Хельвен с усилием сдержала неожиданную дрожь, торопливо поцеловала мужа и постаралась спрятаться от сурового взгляда Варэна. Укрывшись за прижавшейся к ее голове щекой Адама, Хельвен впитывала хорошо знакомый родной запах, и к ней действительно возвращалась уверенность. Адам обнял жену за талию и повел через зал, чтобы поручить попечению своего телохранителя, проследил, как она уходит, и вернулся к ожидавшему пажу, уже проявлявшему явные признаки нетерпения. Адам решительно игнорировал присутствие Варэна де Мортимера, хотя ни на минуту не забывал о его присутствии, поглядывал за ним боковым зрением и даже заметил, как тот медленно расстегивает кружевной лиф своей дамы. * * * Оруженосец разлил вино, оставил кувшин и блюдо с засахаренными фруктами и, поклонившись, вышел из комнаты. Один из псов Фульке сделал несколько кругов по комнате и улегся на полу перед огромным очагом. Адам передал Фульке запечатанный пергамент, который бережно хранил несколько последних недель, и по знаку графа уселся на стул с подложенной для удобства гобеленовой подушечкой. Фульке вскрыл печать, развернул пергамент и принялся читать. Джоффри взял засахаренный марципан и аппетитно откусил половину. — Интересно? — с набитым ртом обратился он к отцу. Скорчив гримасу, Фульке покачал головой, затем поднес документ к канделябру и принялся перечитывать заново. Джоффри приподнял одну бровь, но, бросив оценивающий взгляд на отца, потерял интерес к происходящему и отвернулся. Он взял второй кусок марципана и швырнул собаке. Та прыгнула, схватила лакомство и облизнулась. — Вы когда-нибудь занимались упражнением с копьем, сэр Адам? — Да, милорд, правда, от случая к случаю. — А мне кажется, довольно часто, — возразил Джоффри. — Я недавно в конюшне видел вашего жеребца и разговорился с вашим оруженосцем. Так вот, он сообщил мне, что вы попадаете копьем точно в центр щита на столбе десять раз из десяти. — Остин имеет привычку преувеличивать, милорд. — Мы завтра организуем учебный бой, отряд ле Клито против моих бойцов. Сочту за честь пригласить вас принять участие… Разумеется, в моей команде. Такое предложение было равносильно приказу, в какой бы небрежной манере оно ни прозвучало. Сохраняя на лице бесстрастное выражение, Адам рассматривал молодого человека, который явно привык во всем добиваться своего. Вполне возможно также, что в случае несогласия он даже мог быть опасен. — Оружие выбирайте по своему вкусу, милорд. Нельзя только пускать в ход острые лезвия клинков, даже если возникнет сильное желание наказать противника. Адам наклонил голову в знак согласия и отхлебнул вина из своего кубка. — Нельзя пускать в ход острые лезвия клинков, — медленно повторил он, убедившись, что его голос звучит спокойно. Фульке холодным пронизывающим взглядом посмотрел на Адама. — Ты знаешь, что здесь написано? — Да, мой господин. — А что там такое? — заинтересовался Джоффри. — Король Генрих собирается нас подкупить, чтобы мы не очень дружили с его любимым племянником? Фульке в ответ фыркнул. — Можно сказать и так. — Он протянул пергамент сыну. — Бог ты мой! — воскликнул Джоффри, добравшись до самой важной части письма. — Да ведь она мне в бабушки годится! — Она не кто-нибудь, а вдовствующая императрица Германии и законная наследница короля Генриха, — с суровым предостережением в голосе обронил граф, — к тому же ей всего двадцать пять лет. Лицо Джоффри густо залилось румянцем. Он нервно сглотнул подступивший комок в горле и стал перечитывать пергамент, словно надеялся, что смысл написанного может измениться. — Это и корона, и герцогство, — тихо промолвил Фульке, не отрывая глаз от сына. — Мне это не нужно. — Джоффри отбросил в сторону пергамент. Голос его дрожал. — Думай головой, малыш, а не сердцем. Более выгодного предложения у нас не будет даже через сто лет. Полностью утратив самообладание, Джоффри превратился в напуганного неопытного юнца. От растерянности и злости он грубо обругал отца, в ответ на что Фульке несколькими решительными шагами подскочил к сыну и наотмашь ударил его по лицу. — Пошевели мозгами, глупый щенок! — взорвался граф. — Подумай, какая власть лежит перед тобой! Женщина — только средство для достижения цели. Боже правый! Да если тебе удастся оставить семя в ее животе, после этого ты сможешь гулять где угодно и с кем угодно! Воистину, провести несколько ночей в постели Матильды — просто смехотворная плата за то, что ты получишь потом! Джоффри утер струйку крови в уголке рта, посмотрел на кровавое пятно на руке и перевел взгляд на отца. Грудь юноши лихорадочно вздымалась, в глазах блестели слезы. Но молодой человек уже овладел собой. Отвернувшись, тяжелыми шагами прошел к узкому окну и уткнулся головой в стену. Одна из собак поднялась с пола и подошла к Джоффри, тыкаясь мокрым носом в его бедро. После недолгой паузы юноша провел по глазам рукавом, отороченным мехом, и тяжело вздохнул. Не оборачиваясь, он промолвил: — Ты же сам говорил мне, отец, что Генрих Английский — это паук, ткущий сети для поимки людей. Зачем же нам попадаться в его ловушку? — А тебе разве не понятно? Да потому что мы сами — такие же пауки. — Фульке пересек комнату, приблизился к сыну и крепко стиснул его плечи. — А вообще-то такие вопросы лучше обсудить наедине. Адам допил свое вино и поднялся. Движения были спокойные и размеренные, поэтому нельзя было сказать, что предостерегающие слова графа Адам воспринял как повод удалиться. — С вашего позволения, милорды, мне пора. Фульке оглянулся и кивнул. — Да, оставьте нас одних. — Граф даже попытался улыбнуться. — Сами видите, новость застигла нас, мягко говоря, врасплох. Обри и солдаты эскорта, кроме тех, кто сопровождал Хельвен, ожидали его у конюшен. Игра в кости была в самом разгаре, из рук в руки переходила фляжка с вином, а вместе с ней хихикающая служанка с кухни. Адам набросил накидку и направился через двор. — Как только вы закончите, джентльмены… — насмешливо бросил он на ходу. Тьери хитро улыбнулся, показывая ослепительно белые зубы, и поспешно убрал кости в карман. — Все равно я проигрывал, — пробормотал он, поднимаясь. Жилистый и легкий, он был примерно на две ладони ниже своего хозяина. Тьери схватил девушку за руку, что-то прошептал ей на ухо и, шлепнув на прощание по ягодицам, услал прочь. Адам, уже положивший руки на шею коня и поставивший ногу в стремя, выждав несколько мгновений, сурово предупредил: — Ты проиграешь вдобавок и недельное жалование, если не прекратишь свои замашки. Тьери наклонил голову, гадая, воспринимать ли услышанное как серьезную угрозу или обычную шутку, но на всякий случай подобрался и сделал серьезный вид. Лихо откозыряв, Тьери бегом пустился к своему коню и безупречным прыжком вскочил в седло. — Готов в путь, мой господин, — громко объявил он, гордо выпятив грудь и чем-то напоминая в этот момент воробья. — Оставь свою удаль на завтра. Молодой Джоффри организует учебный бой, мы будем драться за анжуйцев. * * * — Учебный бой! — Хельвен бросила на кровать гребень из слоновой кости, резко повернулась к мужу, обдавая его волной рыжих волос, и удивленно вскрикнула: — Ты совсем сошел с ума! — Когда я на коне, Варэну со мной нечего тягаться. Согласен, на Рождество, когда мы оба были на ногах, мне пришлось туговато. Верхом — совсем другое дело. — Ты серьезно полагаешь, что Варэн станет биться по вашим дурацким правилам? — Пойми, Хельвен, я действительно хочу участвовать в этом бою. Помедлив, начал подыскивать слова, способные выразить те чувства, которые он испытывал, чувства, идущие не от разума, а от сердца, заряжавшего его задором и храбростью. — Это все… о, даже не знаю, как тебе объяснить. Это просто есть во мне, от воспитания, от рождения, что ли, но это где-то в крови, в сердце, всюду. Вот возьми меч, он всегда останется мечом, хоть ты его весь покрой позолотой. — Говоря, Адам, жестикулировал, и Хельвен видела жесткие твердые мозоли на его ладонях — свидетельство долгих упорных занятий с оружием. Она обратила внимание и на широкий белый шрам, оставшийся на ладони от старой раны и пересекавший линию жизни. — Тем более все ждут моего участия, даже если бы я сам и не испытывал особого желания. Ведь на карту брошена не только моя честь, но и честь нашего короля, Генриха! — Надо же, еще и честь припомнил! — Да, именно честь! — Повторив столь важное слово, он спокойно наклонился и поднял брошенный женой гребень. — Варэн даже не знает смысл этого слова! — со злостью бросила Хельвен. Адам задумчиво провел пальцем по зубьям гребня. — Не обязательно. Он просто забывает о нем в тех случаях, когда нужно сделать выбор между честью и своими желаниями. А потом преспокойно позволяет себе забыть, что с ним вообще был такой грех. Хельвен в ответ только фыркнула, ничуть не смягчившись. — Надо ли это понимать, как попытку успокоить меня? Адам вздохнул. — Я говорю все это, чтобы ты поняла. Я вовсе не наивен. — Он увлек жену на постель, ласково приглаживая гребнем ее волосы. — Неужели отказ от участия гарантирует мне безопасность? Думаю, это не так. Ловкий удар кинжалом в толпе вполне может решить проблему Варэна. А в бою слева от меня будет Суэйн, справа — Обри, Тьери с Аланом тоже будут рядом. Коль уж это выручало нас множество раз в битвах, нет никаких причин сомневаться — это поможет и на турнире. Напряжение Хельвен не проходило. Она почувствовала, как ладонь Адама скользит вниз, поглаживая и успокаивая ее. Таковы все мужчины, думала она с презрением. Готовы умереть ради искусства, проявить свою удаль в способах убийства. Еще называют это честью! Просто бойцовые петухи с распущенными перьями, наскакивающие друг на друга. Она вдруг вспомнила жадный блеск в глазах Адама, когда он впервые пришел к ней. В ушах отчетливо послышался смех его ближайших друзей-рыцарей. Адам повернул к себе лицо жены. Хельвен отвела взгляд, но он заставил ее глядеть прямо ему в глаза. — Послушай, сладость моя, я постараюсь не сталкиваться с ним, если можно. Могу тебе поклясться, но вовсе не потому, что мне не хочется срубить его голову с плеч — как раз этого я бы хотел больше всего. Просто нельзя допускать, чтобы личная вражда испортила дело, ради которого я здесь. — Адам погладил ее по щеке. — Все будет хорошо, обещаю. Хельвен покачала головой, глаза наполнились слезами. — Ты просто упрямый, тупоголовый… — Охотник за собственным хвостом, — подсказал Адам, и тут же закрыл губами рот Хельвен. Не прерывая поцелуя, та прошептала: — Ради бога, Адам. Не заходи в своей охоте слишком далеко! Я просто умру, если потеряю тебя… Глава 20 Место, выбранное для боевого турнира, организованного Джоффри, представляло собой широкое зеленое поле сразу за городскими стенами. Рано утром, едва наступил рассвет, придворные со свитой собрались на выбранном месте — одни поучаствовать в турнире, другие — в роли зрителей. Раннее мартовское утро с его легкой прохладой обещало теплый день. Большинство собравшихся щеголяли в подбитых мехом накидках, и никто не страдал от холода. Если же кто-то и собирался возле жаровен, то лишь потому, что там было удобно поболтать в ожидании приближающегося турнира. Хельвен прислушивалась к оживленному разговору окружавших, но не могла отделаться от сжимавшего тисками чувства ужаса и одиночества. Она пыталась улыбаться и отвечать на возбужденные реплики, соглашаясь с супругой какого-то барона, что погода — чудесная, турнир — замечательное зрелище, которое нельзя пропустить. Вместе с другими она купила у разносчика ярмарочные ленты, обвязала ими древко копья Адама, вымученно хлопала в ладоши и смеялась над фортелями дрессированного медведя, притворяясь, что внимательно слушает и даже наслаждается балладами странствующего музыканта. У нее даже свело рот от неестественного веселья, которое приходилось с трудом изображать. От всего этого притворства сильно разболелась голова. Единственное, чего ей хотелось, — убежать из этого места, силой утащить за собой мужа и не останавливаться, пока не доберется до родного валлийского приграничья. Хельвен поискала глазами Адама на открытом пространстве свежей зелени, от которой вскоре останутся только жалкие истоптанные кустики. Муж стоял возле шатра Джоффри рядом с самим графом. Она также заметила неподалеку Остина, лениво присматривающего за Лайярдом. Главное внимание оруженосца было приковано к танцующей девушке, играющей на тамбурине и сверкающей стройными смуглыми лодыжками. Какой-то мальчишка-оборванец угощал коня сморщенным яблоком. Остин оглянулся и не придал увиденному большого значения, только поудобнее прислонился к одному из столбов, удерживающих палатку. Адам вышел из-под навеса, занятый беседой с Джоффри Анжуйским. Он указал на шлем, прижатый под мышкой молодого человека, и сделал какое-то замечание. Джоффри рассмеялся и что-то ответил, после чего оба остановились осмотреть и оценить мощного гнедого жеребца. Оборванец между тем потихоньку удалился. Адам шутливо стукнул задумавшегося Остина, попрощался с Джоффри и, отвязав Лайярда, повел его через поле по направлению к Хельвен. Люди и кони были готовы для турнира. Адам был облачен в походную кольчугу и красивый новый плащ из темно-синего шелка с вышитым на груди золотым ромбом, таким же, как на щите. Боевой конь Лайярд украшен золотыми и синими цветами. Всадник и конь смотрелись так красиво, что у Хельвен замерло сердце. Адам остановил жеребца, придерживая за украшенные цепи удил, и пристальным оценивающим взглядом посмотрел на жену. От него не ускользнула ее бледность и неестественная улыбка на губах. — Послушай, — спокойно начал он, — Фульке пообещал дать письменный ответ завтра к полудню. Значит, мы сможем отправиться домой еще до конца этой недели, обещаю. Как он старается разогнать ее страхи, подумала Хельвен. Даже жаль беднягу, ведь из его стараний ничего не выйдет. Но не стоит портить ему настроение. Оставив невысказанные слова о том, что завтра может быть слишком поздно, Хельвен похлопала по лоснящейся шее Лайярда и расправила на нем праздничные ленты. — Я подобрала их под цвет твоего плаща, — Хельвен помолчала. — Прости, если выгляжу, как рыба, вытащенная из воды. Я исправлюсь, обещаю. — Я знаю для этого несколько способов. И кроме того, уверен, ты можешь придумать несколько новых. — Да, не меньше дюжины… Как я хочу, чтобы сегодняшний день побыстрее закончился. Хельвен легонько подтолкнула мужа вперед, чувствуя, что никогда в жизни ей не было так трудно отпустить человека от себя. — Ладно, иди. Если будешь тратить время на меня, то не сможешь приготовиться как следует. Только, пожалуйста, не очень рискуй. Адам помедлил, чувствуя искусственность ее слов, но не зная, как успокоить жену. В предстоящем виде состязания существовал немалый элемент опасности, именно поэтому турниры притягивали любителей острых ощущений. Он взял лицо Хельвен в свои ладони и прижался губами к ее рту. Лайярд фыркнул и толкнулся мордой точно в центр спины Адама, едва не сбив хозяина с ног. Поцелуй супругов прервался. Адам повернулся к коню. — Похоже, кто-то начинает мне отдавать команды, — усмехнулся он и вставил ногу в стремя. Лайярд пританцовывал, пока Адам регулировал длину кожаного стремени и поудобнее усаживался в высоком седле. Остин протянул ему шлем, щит и затупленное турнирное копье, украшенное синими шелковыми ленточками. Адам выехал на поле боя и рысью погнал коня, испытывая состояние почвы и проверяя, нет ли больших ямок или валунов, об которые конь может споткнуться во время сражения. Справа легким галопом скакал Джоффри Анжуйский, уже совершавший разворот своего жеребца — шустрого коня из Испании, с хорошо развитыми боками, но, на взгляд Адама, несколько низковатого. В любом случае, парень в совершенстве владел искусством верховой езды, и хотя частый нервный смех выдавал овладевшее юношей волнение, в остальном Джоффри казался вполне спокойным и вел себя очень пристойно. Адам развернулся и проехал мимо Хельвен и других женщин, опустив копье вниз, салютуя жене, а та улыбнулась в ответ и помахала рукой, на минуту опустив чашу с бульоном. Изо всех сил старается изобразить хорошее настроение, подумал Адам, и его будоражащее чувство веселья немного потускнело. Возле группы рыцарей Уильяма ле Клито Адам заставил Лайярда перейти на шаг. Среди них находился и Варэн, стоявший, опираясь спиной на пегого жеребца, которого никто бы не рискнул выставить на продажу. Положив широко расставленные руки на холку и спину животного, де Мортимер взирал на окружающий мир, словно кощунственная пародия на статую распятого Христа. Он лениво перебрасывался словами с ле Клито, но сразу замолчал, заметив Адама, и долго смотрел на него со странной злобной усмешкой на скривившихся тонких губах. Ле Клито обратился к нему, Варэн выпрямился, повернулся спиной к Адаму и принялся проверять и подтягивать подпругу коня. Адам двинул Лайярда в другую сторону и рысью поскакал обратно к своему концу поля, где разогревались участники его армии. Мало-помалу начали выстраиваться две линии противников. Лошади, стиснутые на узком пространстве, отталкивали друг друга, и тогда всадники резко осаживали их поводьями или отъезжали назад и, проехавшись по кругу, выискивали новое место в строю. Люди тоже теснились и толкались, стараясь поудобнее расположить щиты и копья и не потерять при этом контроль за конями. Поначалу в рядах рыцарей царил полный хаос и беспорядок, но постепенно после криков и ругани, споров и энергичных жестикуляций Джоффри удалось выстроить относительно правильное боевое соединение. Наступила небольшая пауза, все притихли и сосредоточились в напряженном ожидании. Вдоль всей линии боя рыцари настраивали выдрессированных для сражении животных на активные и агрессивные действия. Прозвучала команда атаковать, и все внимание Адама переключилось на боевой лад. — Ха! — выкрикнул он и с силой стегнул Лайярда по шее, усилив приказание ударом шпор. Жеребец закусил удила и рванулся вперед, быстро перейдя на галоп. Из-под копыт большими мокрыми комьями летели куски дерна. Солнце, стоявшее довольно высоко, играло на доспехах и затупленных наконечниках копий, разбрасывая светлые блики по лоснящимся шкурам коней. Адам выбрал для себя соперника — широкоплечего рыцаря на приземистом сером коне. Он сдавил коленями бока Лайярда, направляя его в нужную сторону, и спокойно удерживал копье, расслабив мускулы и отмеряя остающееся расстояние. Верно рассчитав момент встречи с противником, Адам прицелился и слегка привстал на стременах, затем крепко ухватил копье и с силой направил в выбранное место. Удар оказался точным. Копье норманнского рыцаря пронеслось мимо, сбитое с намеченного хозяином курса. Противник Адама также привстал на стременах перед ударом, но в самый последний момент закрыл глаза, и его орудие прошло чуть выше, чем было направлено норманном. Копье Адама поразило центральную точку щита, и рыцарь, скользя по крупу коня, вылетел из седла и, к собственному удивлению, шлепнулся на грязную землю. Адам ловко подхватил уздечку серого коня. Спешившийся оруженосец упавшего рыцаря бросился помогать своему ошеломленному господину встать на ноги. Адам справился о состоянии поверженного соперника и, услышав ворчливый ответ, коротко кивнул и сообщил проигравшему, где тот сможет заплатить возникший долг. Затем Адам пустил Лайярда на поиски нового противника. Они обменялись несколькими ударами мечами с каким-то рыцарем в причудливом шлеме, украшенном бронзовой отделкой. Но их быстро оттеснила и развела в стороны группа из четырех рыцарей, затеявших групповой бой и отчаянно размахивающих мечами. Адам узнал серого жеребца Джоффри. Из передней ноги животного сочилась кровь, ноздри широко раздувались. Джоффри уверенно держал оборону, однако это ничуть не останавливало наседавшего на него противника, взрослого массивного мужчину, намеревавшегося судя по всему измотать менее выносливого и менее опытного юношу. Адам подобрал поводья и приготовился своим вступлением в бой изменить баланс. — Милорд, осторожно справа! — предупредил Суэйн и поднял щит, одновременно подгоняя своего гнедого поближе. Отказавшись от намерения броситься вперед, Адам потянул повод справа и развернул Лайярда лицом к группе из пяти молодых людей. Они действовали единой командой и явно решили побороться за такой приз, как красноватый жеребец Адама. На лице де Лейси появилась улыбка, напоминавшая оскал волка, он снова натянул поводья и бросил Лайярда на центрального рыцаря, предоставив Суэйну с Обри разбираться с противниками на левом фланге и доверив правый фланг Алану и Тьери. Конь Адама, впрочем, почему-то вяло отреагировал на приказание, пришлось пускать в дело острые наконечники шпор только для того, чтобы животное подняло поникшую голову. И вот два коня столкнулись в схватке. Противник Адама ударил мечом, клинок отскочил от щита. Мощный удар Адама с тыльной стороны ладони, самый грозный из его боевых приемов, буквально вмял щит молодого рыцаря в тело хозяина. Обод щита разбил рыцарю губы. Не давая оппоненту передышки, Адам атаковал снова, щит опять не удержал удара. Послышался крик боли. Желая только выйти из боя, рыцарь пытался схватить поводья, но не сумел. Его лошадь отступила, опустилась на задние ноги и этим движением толкнула скакуна другого рыцаря группы, сражавшегося с Суэйном. Последний не преминул воспользоваться неожиданной ситуацией и привстал на стременах, чтобы окончательно победить противника. Отодвинувшись от Адама в сутолоке боя, Тьери и Алан оказались слишком далеко, чтобы предотвратить то, что произошло дальше. А Обри, как ни пытался, не мог завершить собственный поединок и подоспеть на помощь Адаму. — Берегись этого оружия, милорд! — завопил он со всей мочи легких, — ради Христа, берегись! В толпе Хельвен громко прокричала имя своего мужа и побежала, приподняв юбки. Однако ее быстро перехватил один из сержантов Адама, который тоже пришел в ужас от надвигавшейся беды, но не совсем потерял самообладание. Он ясно сознавал: стоит хозяйке оказаться на поле турнира, в этой мельнице, где жерновами работали огромные военные кони, среди носившихся в воздухе клинков, вряд ли она сможет выбраться оттуда живой. Хельвен сражалась, как дикая кошка, но сержант сурово держал ее, уговаривая никуда не бежать. Наконец Хельвен прекратила борьбу, потому что не смогла разомкнуть железную хватку и совсем обессилела. Рыдая взахлеб и размазывая по лицу слезы, Хельвен повернулась в сторону поля боя, но к этому моменту все было закончено. Адам поднял меч, чтобы ударить по щиту, уже нетвердо удерживаемому сопротивляющимся противником, ногами понукая Лайярда двигаться в сторону нового противника. Но вместо отработки приказания конь повернулся и пошатнулся, чуть не падая. Как раз в это мгновение по поднятому вверх предплечью Адама был нанесен сокрушительный удар цепом с шипами в виде звезды. Меч заплела отскочившая цепь, и оружие вырвалось из пальцев Адама. Несколько стальных шипов тяжелого ядра, закрепленного на цепи, вонзились между заклепками рукава кольчуги прямо в стеганую куртку, разрывая железные пластинки и вспарывая ткань. Неистовая мощь удара рванула Адама вбок и вышибла из наклонившегося седла. Он рухнул на землю, но тренированное тело еще во время падения совершило кувырок, и щит был выставлен в направлении новой атаки врага. Именно врага, а не противника, ибо рыцарь, сумевший вывести из строя Лайярда и оттолкнувший коня со своего пути щитом, восседал на забрызганном пеной пегом скакуне. Цепь с утыканным шипами ядром определенно не относилась к видам оружия, допущенным для товарищеских поединков. Столь же далекой от тренировочных правил была манера нападения, совершенного Варэном: ударить, подкравшись сбоку, пока Адам еще не закончил свой поединок, и не произнести положенного предупреждения об атаке. Задыхаясь и пошатываясь, с черными звездочками, мельтешащими перед глазами, Адам пытался встать на ноги. Правая рука онемела, он совершенно не чувствовал своих пальцев. Один лишь щит представлял собой жалкую защиту, вроде пергаментного листка, против яростно мчащегося коня. Яростно ругаясь, Суэйн торопился закончить свой бой. Обри справился со своим противником, но это не могло помочь — он находился слишком далеко. Энергично раскручивая ядро с шипами на цепи, Варэн приказал своему коню начать танец на месте, постепенно смещая его назад. Перед глазами Адама, прямо над ним, нависла смерть. Черно-белый конский хвост мелькал на фоне неба, воздух рассекали смертоносные подкованные копыта, вычерчивая дуги ворот на тот свет. Конь подпрыгнул на месте, задние копыта нависли над Адамом, и Варэн де Мортимер победоносно завопил. Конь Варэна стал опускаться на землю, но сильный толчок окровавленным плечом серого испанского жеребца отбросил его в сторону. Опускающееся переднее копыто ударилось о щит Адама. Адам пошатнулся, но удержался на ногах, а Варэн был сброшен с коня наземь. Обри проворно подскочил к нему и приставил острие своего клинка прямо к горлу де Мортимера. Лайярд весь трясся, по морде и крупу обильно стекала пена, он поник головой и на вид казался невероятно слабым. Осторожно двигаясь, Адам пошел посмотреть, что стряслось с его жеребцом. Ноги Лайярда дрожали, как у новорожденного жеребенка. Лицо Адама побелело от ярости, и он рванулся к де Мортимеру. — Что ты сделал с моим конем? — требовательным злым голосом сказал он и выхватил меч из рук Обри. — Я и близко не подходил к твоей проклятой твари! — ответил Варэн, видя перед глазами рельефный желобок на конце меча. Адам тоже смотрел на острие меча, на щеке у него нервно дергался мускул. — Похоже, что ему достался удар по голове во время боя! — Ты знаешь, почему эта часть меча называется канавкой для крови? — Теперь Адам заговорил почти приятным тоном, слегка налегая на рукоятку. — Остановитесь! — приказал Джоффри Анжуйский, поспешно соскакивая с коня и оттесняя Адама от поверженного врага. — Турнир задуман для испытания рыцарской доблести, а не ради продолжения вашего суда-поединка! Как вам не стыдно обоим! — Стыдно? — удивленно завопил Адам. — Ты посмотри, как этот сын шлюхи наехал на меня, улучив удобный момент и открыто намереваясь меня убить. Если и должно быть стыдно, то не мне! — Ты точно знаешь, что он испортил твоего жеребца? — холодно спросил Джоффри. Лицо молодого человека запылало, он явно разгневался. — Богом клянусь, это же очевидно! — Что здесь происходит? Все обернулись и увидели Уильяма ле Клито, слезавшего с норовисто грызущего удила черного першерона. Пот ручейками стекал по его розовому лицу, заливая глаза и вынуждая его зажмуриваться. Без особого успеха он пытался смахнуть его краем рукавицы. — Бесчестное поведение во время турнира допустил один из ваших людей, — сообщил Джоффри. — Вам следует поместить его под арест, пока мы не выясним, насколько серьезный проступок он совершил. Ле Клито поджал губы. — Личные обиды неизбежно делают такие состязания более опасными, а в разгаре поединка легко забываются правила приличия, — самодовольно-нравоучительным тоном заявил он. — А это тоже результат минутной забывчивости? — Адам указал на вконец разболевшегося Лайярда. Возле коня уже суетился появившийся Остин, пытаясь ласковыми уговорами увести с поля шатающегося скакуна. — А такое оружие разве допускается на таких турнирах? — Адам толкнул носком ноги валяющийся цеп. Перед неопровержимыми уликами Ле Клито опустил взгляд на Варэна, который уже сидел на траве, протягивая руку к валявшемуся рядом шлему. Лицо его было пепельно-серым, и на этом фоне особенно заметно выделялся розовый шрам на скуле. — Что ты можешь сказать на это? — резко спросил ле Клито. — Я не прикасался к этому коню. Да, я хотел сбить де Лейси в грязь, унизить его гордость, как он это сделал со мной. Просто я зашел чересчур далеко. — Произнося эти слова тусклым монотонным голосом, Варэн не поднимал глаз с земли. — Дерьмо конское! — отрывисто бросил Адам. Джоффри огляделся кругом. Турнирные поединки постепенно прекращались, рыцари подтягивались поближе, желая послушать препирательства. — Ну, что будем делать, милорд? — обратился юноша к ле Клито. Предводитель команды соперников прикусил губу, сообразив, что у него нет иного выбора и кивнул ближнему рыцарю своей группы. — Этьен, уведите Варэна с поля и держите его под стражей в моих апартаментах, пока я не вернусь. Джоффри ответил кратким кивком и вновь вскочил на своего коня. Наклонившись к Адаму, негромко сказал язвительным тоном: — Неужто это типичный пример поведения, свойственного вашим друзьям — английским баронам? Адам воздержался от резкого высказывания, и это в его теперешнем состоянии было, пожалуй, самым разумным решением. Вместо ответа он стал пристально рассматривать жирную полосу грязи на накидке, давая своим рукам и ногам возможность расслабиться. — Предлагаю вам отправляться домой и привести в порядок и себя, и вашего коня, — заявил Джоффри, круто развернув своего скакуна. * * * — Он ведь поправится? — Сзади захрустела солома. Адам повернулся и посмотрел на жену, возникшую в колыхающемся свете фонаря, который держал Альфред. Хельвен несла подбитую мехом накидку и не тронутую еще с утра корзинку для пикника. — Я думал, ты уже в постели. — Да, я легла, но не могла уснуть, зная, что ты здесь один. Как он? — Хельвен присела на колени рядом с Адамом и осторожно коснулась вытянутой красновато-золотистой шеи Лайярда. Конь лежал на боку на соломе, дыша размеренно, но хрипло. Ноги животного время от времени сотрясала крупная дрожь. — Особых изменений нет, но, думаю, он бы уже умер, будь эта напасть смертельной. — Адам сжал губы и искоса посмотрел на жену. — Ты ведь меня предупреждала, верно? — Я вовсе не в восторге от того, что была права. — Хельвен убрала руку с шеи Лайярда и положила ее на руку Адама. — Когда я увидела, как ты падаешь… О боже мой, Адам! Адам почувствовал, как Хельвен содрогнулась, и, немного неуклюже из-за разбитой руки, привлек ее к себе и поцеловал. Она расплакалась, уткнувшись лицом в грудь мужа и вцепившись пальцами в его тунику и рубашку. — Ну что ты, радость моя, — нежно сказал Адам, — успокойся, все кончено. Твои слезы излишни. Шмыгая носом, Хельвен отвернулась, вытирая лицо накидкой. — В этом можешь винить мою мачеху, — промолвила она, и неожиданно в интонации ее все еще плаксивого голоса прозвучала усмешка. Из глубин корзины с провизией Хельвен молча вытащила мех с вином и пару чашек. Адам с недоумением продолжал смотреть на жену, ожидая пояснения. — Она всегда меня учила, буквально вбила в голову, что в кризисные минуты самое худшее дело — ударяться в панику. Когда же кризис миновал, можешь реветь, стонать и причитать, как потерявшая рассудок, если хочется. — Хельвен снова шмыгнула носом, подавая мужу вино и кусок белого хлеба с положенным сверху ломтем жареного мяса. — Очень похоже на графиню, — он буквально впился в еду зубами, так как ничего не ел с самого рассвета, и только теперь понял, насколько проголодался. — Ты представляешь, — стал рассказывать Адам, — я еще никогда не испытывал такой слепой ярости, как этим утром. Если бы Джоффри Анжуйский меня не остановил, я бы на месте прикончил Варэна. Боже мой, столько говорить о недопустимости риска во время этой ответственной поездки и, забыв обо всем, схватить клинок для убийства! — Он покачал головой, скорчив мину осуждения и презрения к своим же действиям, отпил холодного вина и без всякой надобности стал поправлять одеяло, которым был укрыт конь. — Остин говорит, один из городских нищих скормил Лайярду пару сморщенных яблок. Он не заподозрил худого, да и я тоже не обратил бы внимания. Но теперь все видится по-иному. — Ты считаешь, что именно это довело Лайярда до такого состояния? — Конечно. Неужели существует более легкий способ уравнять шансы, нежели подстроить дело так, чтобы Лайярд упал в самый неподходящий момент? И Варэну только оставалось дожидаться, пока такой момент не наступит. — Что с ним теперь будет? — Подозреваю, что ничего особенного. Во имя политических интересов всю эту историю постараются забыть как можно быстрее. Ле Клито со своей свитой вернется во Францию, а мы поедем домой в Англию. Волны в пруду добегут до берега, и все успокоится. — Адам поморщился. — Господи Иисусе, — тихо произнес он, ставя пустую чашку, — как хочется, чтобы мы оказались дома! Хельвен положила голову ему на плечо. По спине у нее пробежала дрожь от дурного предчувствия. — И мне, — еле слышным шепотом промолвила она, — мне тоже. * * * — Как можно быть таким идиотом? — рявкнул Уильям ле Клито и гневно посмотрел на растянувшегося на кровати человека. — Ну, ладно, Адам де Лейси виноват перед тобой так, что отплатить может только своей жизнью. Но к чему такая поспешность? Ты же ведь мог организовать что-нибудь не столь очевидное. Теперь понятно, почему Матильда преспокойно добралась до Англии, если уровень твоих способностей столь низок! — Нельзя было предполагать, что все раскроется, — хмуро заговорил Варэн, заложив руки за голову, стали видны подмышки, поросшие курчавыми светлыми волосами. — В этом плане все было предусмотрено правильно. Просто не повезло, и этот ваш щенок вмешался в самую неподходящую минуту. Если бы не он, Адама де Лейси уже не было бы на этом свете, и никто бы ни о чем не догадался. — То есть, ты веришь, что никто бы не заметил, как его конь спотыкается и шатается, словно пьяница? — Ле Клито в волнении запустил руку в свои тонкие, поредевшие волосы. — Думаешь, никто бы не увидел следы конских копыт на теле жертвы или не распознал пегого жеребца, на котором ты там находился? Боже мой, ты и впрямь идиот! — Но на турнирах всегда случаются несчастные случаи. Например, его конь получил удар по голове. А я не сумел удержать своего коня, и тот его растоптал. Потом я в пылу боя ускакал в другое место. Такое часто случается, и у меня есть свидетель, который может подтвердить мою версию. Это, кстати, один из людей самого де Лейси — маленький анжуец в ярко-красных сапогах, который слишком любит игру в кости. Ле Клито презрительно фыркнул себе под нос. — Если бы все пошло законным путем, ты сейчас был бы лишен удовольствия нежиться на этой постели и валялся бы на соломе в тюремной камере. Мне крайне тяжело было убедить графа Фульке не бросать тебя в его подземелье. Кстати, тебя спасло лишь то, что мы срочно возвращаемся во Францию. Варэн резко приподнялся на локтях. — Во Францию? — изумленно повторил он. — А-а, тебя же не было в зале, и ты ничего не слышал! Прибыл гонец от моего тестя. Шарль Фландрский убит — небеса услышали мою молитву! — Улыбка исказила его округлую физиономию. — Мне предложили освободившуюся вакансию — Уильям, милостью своевременно ударившего ножа, граф Фландрии! Как ты смотришь на то, чтобы поселиться во фламандском поместье и обзавестись улыбчивой женой с золотистыми косами? — Тебе предложили Фландрию? — Изумление де Мортимера еще больше усилилось, он буквально остолбенел. — Да, это сделал Людовик Французский как верховный повелитель этого герцогства. Однако есть и другие, также заявившие о своих претензиях. Именно поэтому мы должны без промедления отправляться в обратную дорогу. Предстоит тяжелейшая борьба, и когда я пройду через это испытание, то уже буду не просто шипом в теле моего дядюшки Генриха. Я стану огромным зазубренным копьем! — Глаза Ле Клито сверкнули, последние слова он выпалил, брызгая слюной. Варэн закрыл глаза и снова откинулся на спину. Поместье во Фландрии. Фламандская жена. Зарабатывать на жизнь своим мечом. Он крепко, до боли, зажмурил глаза, вспомнив о действительно зазубренном копье, который судьба воткнула в бок ему самому. — Замечательная новость, милорд, — искренне заметил он, хотя энтузиазм, выраженный этими словами, был без малейших признаков эмоциональной окраски. Ле Клито глянул на него задумчиво и пробурчал, подражая интонации Варэна: — Да уж, замечательная, не так ли? — Он взял апельсин с блюда, стоящего на низеньком столе, и вонзил ногти в кожуру. Пахучие капли брызнули в воздух, свежий ветерок от окна донес их аромат до лежащего на кровати мужчины. — Но вот что мне непонятно: чего хочет мой дядя Генрих от графа Фульке? Явно чего-то такого, о чем никто не должен узнать, уж в этом-то можно не сомневаться. — Значит, граф тебе даже не намекнул? Ле Клито выплюнул кусочек мякоти. — Нет, — чавкая сочным фруктом, подтвердил он. — Ни слова не сказал, даже после моего деликатного вопроса. Просто переменил тему, и все. Очевидно, какое-то дело, обещающее для них выгоду. Но не для нас, разумеется. — Он продолжал уплетать апельсин, но внезапно замер и с хитрым видом заулыбался, повернувшись к лежащему на кровати рыцарю, который молчал, горестно сжав губы. — А ты мог бы искупить свою вину за сегодняшнее поведение, в то же время оказав самому себе существенную услугу. Варэн настороженно вскинул на своего покровителя глаза. Тот, оживившись, подошел ближе и даже уселся на край постели. Руки и подбородок ле Клито были перепачканы апельсиновым соком, множество капелек попали и на рубашку. — Каким образом, милорд? — Хочу, чтобы ты разузнал, с чего это моему дядюшке вздумалось отправлять гонца в Анжу. Причем я хочу, чтобы ты это выяснил до того, как де Лейси с женой уедут в Англию. Они должны, несомненно, иметь еще одну встречу с Фульке, возможно, только разговор. Мне важно знать, о чем они будут говорить. Но ни в коем случае я не должен участвовать в этом расследовании. В остальном ты волен делать все, что сочтешь нужным. Взгляд Варэна оставался горестно-обиженным, но в нем колыхнулось и засверкало какое-то возбужденное и жестокое выражение. — Деньги, милорд, — заговорил он, — мне понадобится… — Ты получишь столько, сколько потребуется, я даже выдам тебе кругленькую сумму, как только ты представишь доказательства своего успеха. — Ле Клито грациозно встал во весь рост и пошел мыть руки и лицо к специальному сосуду для омовений. — Детали плана действий будешь разрабатывать сам. Надеюсь, ты не оплошаешь — хотя бы на этот раз. — Он потянулся за полотенцем и стал тщательно вытирать руки. В его движениях почудилось нечто символическое. — Не оплошаю, — промолвил Варэн и добавил еле слышно: — Клянусь Христовым телом, на этот раз все получится. Глава 21 — Горячие пироги, горячие пироги, — выкрикивала торговка совсем близко от Хельвен, так что у нее закладывало уши. — Свежие мидии, белые, как лилии! — зазывала напротив другая, с полной корзиной, водруженной на голову. Широкополая шляпа защищала платок от влаги, капающей из ракушек. Продаваемые женщиной продукты судя по запаху не показались Хельвен особенно свежими. Или, быть может, впечатление портил тот факт, что здесь, внизу, возле пристани, даже воздух был пропитан резкими необычными ароматами, насыщен до густоты сырым запахом берега реки и множества торговых кораблей. Хельвен стояла рядом с Адамом, разглядывая матросов, кативших на одну из галер бочки с вином. Речная волна мерно хлопала по камням пристани. Год выдался засушливым, и зеленая илистая полоса показывала, насколько понизился уровень воды в реке. Впрочем, низко нависшее небо и теплый сырой ветер обещали скорое исправление забывшей о дождях погоды. Хельвен глянула на воду, подумала о предстоящем плавании через пролив и поморщилась от воспоминания о холодном море и морской качке. Во время первого плавания волны оказались сравнительно спокойными, и ей не было плохо. Помогла и железная решимость не быть обузой для мужа и не давать повод будущим отказам брать ее в путешествия. У самого Адама организм был закален многочисленными походами. К людям, страдающим от отсутствия привычного комфорта, он относился с удивлением и плохо скрываемым раздражением. Адам положил здоровую руку на плечи жене. Раненая рука распухла, он временно носил ее в повязке. — Уже недолго, любимая, — он словно уловил мысли Хельвен. — Как только получу ответ Фульке, мы сразу отправимся домой. — Значит, завтра на рассвете. — Хельвен сморщила нос, но не только донесшийся запах горячего дегтя был тому причиной — они как раз проходили мимо людей, конопативших швы перевернутой кверху дном галеры. — Слишком поздно трогаться в дорогу сегодня, с сожалением подтвердил свое решение Адам. — Я не попаду к Фульке до вечерней службы, и только по окончании вечерней молитвы, не раньше, смогу уйти. Скорее, это даже произойдет с началом ночной службы, то есть в полной темноте… Ты не голодна? Рука об руку они ушли от густого аромата причалов и складов, выбрали удобное местечко и уселись подкрепиться. Острые и удивительно вкусные горячие пироги с бараниной были куплены у одного из вездесущих уличных торговцев, а запивали еду местным вином из бурдюка. Адам купил несколько бочонков этого вина, чтобы отвезти домой. Покупать вино в месте его изготовления крайне выгодно, а качество напитка оказалось выше всяких похвал. Солнце за облаками казалось теплым белым обручем. Теплый ветерок доносил запахи рынка. Весна в Анжу пришла раньше, чем в Англию. Деревья здесь вот-вот покроются листвой, а в родном приграничье ветер все еще вздымал в воздух снежную поземку. Хельвен даже представила, как она высунет язык и ощутит холодные снежные капельки, влекомые ветром. Покончив с трапезой, супруги продолжили путь среди толпы. Какая-то женщина с гнилыми пеньками вместо зубов пыталась продать Хельвен клетку с птицей. Хельвен решительно отказалась от такого предложения, содрогнувшись от отвращения. Ей всегда было невыносимо видеть живое существо, посаженное в клетку. Однако она не устояла против настойчивости Адама, и они купили у лотка галантерейщика несколько новых заколок для волос и пару прекрасно изготовленных серебряных ленточек для кос. Потом у арабского купца к покупкам добавили флакон с редкостным цветочным маслом. Адам критически осмотрел выставленных на продажу коней. Взгляд привлекла молодая черная фламандская кобыла. Плотно сбитая и сильная, без лишней мышечной массы и с гордой уверенной осанкой. Зимняя шерсть клочьями слезала со шкуры, отчего кобыла выглядела пятнистой. Но это не портило общего впечатления, хотя, по-видимому, сказывалось на внешнем восприятии и сдерживало возможных покупателей. Адам провел здоровой рукой по ногам лошади и убедился, что те здоровые и хорошей формы. — Адам, — Хельвен коснулась его плеча. Услышав предупреждающий возглас, он обернулся и увидел группу людей, прокладывающих себе путь по рыночной площади — Уильям ле Клито с впечатляющим эскортом из рыцарей в парадных костюмах. На этот раз с ними не было женщин, а группу сопровождали несколько идущих вереницей вьючных пони. Процессия направлялась к городским воротам. — Ну-ну, — скептически усмехнулся Адам. — Замечательное зрелище, а Варэн охраняет группу сзади. Эх, жаль, я так и не освоил метание ножа левой рукой. Пегий конь прихрамывал из-за растяжения в бедре, полученного накануне. Варэн ехал уверенно, спину держал ровно. Квадратная нижняя челюсть решительно выдавалась вперед. Украшенная кольцом левая рука, крепко стиснутая в кулак, внушительно покоилась на бедре, грозным видом дополняя образ бойца, готового к активным действиям. — Попугай, — пробормотал Адам, тщательно рассмотрев процессию, и решительно повернулся к ней спиной, продолжая изучать черную кобылу. — Хоть сегодня буду спокойнее спать, — с облегчением заметила Хельвен и посмотрела на мужа. Группа ле Клито продолжала двигаться вперед. Варэн всего один раз бегло глянул в сторону Хельвен и Адама с безразличным выражением лица. Затем синие глаза перебежали на сидевшего поодаль анжуйца Тьери. Тот обстругивал кусок дерева. Мелкие щепочки и стружки падали на тунику и красные сапоги. Одну ногу анжуец положил на колено и опирался на нее рукой. Тьери поднял голову и невозмутимо встретился взглядом с Варэном. Указательный палец правой руки анжуйца приподнялся от рукоятки ножа вверх, движение не заметил никто, кроме Варэна, ожидавшего именно этого. Подав знак, Тьери усердно возобновил свое занятие. — Он уехал, — пробормотала Хельвен. — И слава богу, — процедил сквозь зубы Адам. Напряжение его несколько ослабло. — Что еще тебя беспокоит? — Хельвен чувствовала, что муж все же чем-то озабочен. Адам покачал головой. — Ничего. — Он передернул плечами. — Вдруг показалось, что сейчас между лопатками вонзится нож. — Он резко обратился к торговцу лошадьми. — Сколько ты хочешь за нее? Хельвен поджала губы, глядя на мужа с легким волнением. Опять у нас погоня за своим хвостом, подумала она, и это не сулит ничего хорошего. Адам купил черную кобылу за двенадцать марок, выторговав у барышника скидку с первоначальных пятнадцати. Когда сторговались, повернулся к задумавшейся жене. — Сможешь отвести ее домой, если я сейчас отправлюсь к графу? — Да, разумеется. — Она вымученно улыбнулась. — Ты сказал, до вечерней службы? Адам скорчил гримасу. — Скорее всего… Извини, любимая, но тебя я не могу взять с собой. Хотел бы, но не могу. Хельвен надула губы и прищурила свои прелестные аквамариновые глаза. — Тебе явно пришлась по вкусу одна из сирийских танцовщиц, — с упреком сказала она, — и я тебе просто мешаю. — Они привлекательны, — согласился Адам, глядя так же серьезно, как и Хельвен, но не выдержал и улыбнулся. — Но по мне, уж лучше бы ты, а не какие-то гурии, исполнила для меня танец с семью вуалями. — Тогда придется порепетировать. — Она в упор рассматривала мужа сузившимися глазами и вдруг сделала бедрами легкое волнообразное движение. — Ах, ты, моя Саломея, — Адам, смеясь, поцеловал жену и направился в замок графа. * * * Когда Адам появился в замке, Джоффри Анжуйский во дворе атаковал копьем кольцо, укрепленное на столбе. Упражнение получалось у юноши вполне успешно. Адам подошел к небольшой группе зрителей, отметив среди них девушку с кухни, с которой так мило любезничал Тьери два дня назад. Девушка залилась румянцем и хихикнула, прикрывая лицо загрубевшими от работы руками. Адам больше не обращал на нее внимания, с интересом рассматривая демонстрируемое Джоффри мастерство. Джоффри подцепил копьем кольцо и чисто ушел в сторону, избежав столкновения с мешком, набитым песком. Развернув серого скакуна в конце дорожки, увидел Адама. Передав копье оруженосцу, юноша подскакал поближе. — Как твое впечатление? — Джоффри дышал немного учащенно, обнажая в улыбке ряд белых зубов. Улыбка его была почти самодовольной — парень знал, что он ловок и красив. — Неплохо, милорд, — кивнул Адам в ответ, — но стоит немного лучше готовиться к удару. И надо ровнее держать шаг во время движения. — Учту на будущее, — молодой человек перевел внимание на подвязанную руку Адама. — Как твои дела? — Рука повреждена, милорд, но я считаю, что заживет довольно скоро. Джоффри изящно соскочил с коня. Сапоги для верховой езды были сшиты из прекрасно выделанной оленьей шкуры и украшены позолоченными фигурками леопардов. — А как твой конь? — Уже встает на ноги, и нынешним утром я скормил ему пригоршню овса прямо из ладони. Но пока еще слишком слаб. Боюсь, нет ли у него трещины в голове. — Губы Адама плотно сжались. — Бог знает, каким зельем его отравили. Джоффри щелчком пальцев подозвал конюха, и серого скакуна увели. Юноша повел Адама по двору в сторону главного зала замка. — Мы разыскали парня, который скормил твоему коню яблоки, — сообщил он, внимательно глядя на Адама. Адам оживился. — Неужели? И что он сообщил? — Ничего. Утром его труп выловили из реки. Судя по виду пробыл в воде всю ночь. Наверно, поскользнулся на одном из причалов. Это вполне могло произойти. За этот год у нас утонули уже три человека. — Джоффри говорил спокойно и ровно. — Понятно, — тихо сказал Адам. — Я так и думал, что ты поймешь. Они перешли в зал. Дым из плохо прочищенного камина щипал глаза и набивался в горло. Адам закашлялся, быстро моргая. — Куда же ведут следы? — Уильям ле Клито рассказал мне о твоей ссоре с де Мортимером. — Стоя поочередно на одной ноге, Джоффри отстегивал шпоры. — Как это любезно с его стороны, — скривил губы Адам. — Ничего подобного. Просто он объяснял, почему нельзя заковать этого сына шлюхи в кандалы и бросить гнить в тюрьму. Убедил, что у Варэна есть основания ненавидеть тебя. Выражение лица Адама было упрямым и неприступным. Он ничего не сказал в ответ. — Так это правда? — Что он виноват в убийстве Ральфа ле Шевалье? Что замешан в кознях ле Клито против императрицы? Да, на оба эти вопроса следует ответить утвердительно. — А на еще один? Адам окинул Джоффри тяжелым взглядом. Молодой человек не мог не догадаться, что настойчивое любопытство подвело его к очень опасной грани. Адам перевел взгляд на флаги, висевшие над помостом: — Когда он застал нас с Хельвен вместе, король Генрих уже разрешил мне жениться на ней. Рот Джоффри неприятно искривился. С большим трудом Адам подавил соблазн ударить молодого нахала по лицу и увидеть, как презрительная ухмылка окрасится кровью. — Предварительно уведя ее из-под носа жениха, — широко улыбнулся Джоффри. Они пошли по лестнице в комнаты наверху. — Ты именно по этой причине его не убил? — Это одна из причин. Джоффри помедлил на лестнице и глянул через плечо: — Матильда и в самом деле так прекрасна, как об этом говорят? — Она красива, — неожиданно для себя ответил Адам. — Прекрасные каштановые волосы и молочно-белая кожа. И рот, от которого у тебя возникнет ноющая боль в чреслах. А когда она откроет этот рот, от ее яда все у тебя поникнет и увянет. — Ну а характер? Адам слабо улыбнулся. — Королевский, милорд, но ведь ты и сам говорил как-то, что тебе нравятся женщины с характером. — Слишком норовистая кобыла, не позволяющая мужчине оседлать себя — напрасная трата времени… Она из таких? С легким удовлетворением в голосе Адам ответил: — Ты сказал, что она так стара, что тебе годится в бабушки. Однако разница в возрасте — вещь обоюдоострая. Едва ли она охотно устремится в объятия мальчика, недавно переставшего носить подгузники. Уж поверь, сперва придется ловить и седлать ее, прежде чем дойдет дело до езды верхом. Джоффри вперил в гостя тяжелый взгляд, который постепенно растаял, обратясь в вымученный смешок. — Я полагал, вы дипломат. — Я и есть дипломат, милорд, но ведь я не сказал, что императрица непригодна для верховой езды. Когда она изволит забыть о высокомерии и перестает быть невыносимой, с ней даже интересно. Но без узды и шпор, да еще нечеловеческого терпения сладить будет трудно. — Гм-м, — несогласно хмыкнул Джоффри, — а каковы ваши бароны? — Они будут надеяться, что у вас появится сын, и чем раньше, тем лучше. Но только те, кто не предпочтет увидеть, как ты упадешь с седла прямо под ее копыта во время соответствующей попытки. Под маской равнодушия Джоффри угадывалась волна плохо скрываемого веселья. — Значит, ребенок должен вырасти во взрослого еще до того, как Генрих умрет, чтобы не полагаться на изменчивые настроения ваших баронов? — Вы припечатали подкову точно на копыто, милорд. — Копыто той самой кобылы, — дополнил Джоффри, озорно подмигивая и отодвигая тонкую гобеленовую занавеску на проходе, ведущем к покоям его родителя. — Полагаю, ты уже слышал, что ле Клито уехал добиваться новых благ? — Он взял огарок свечи из подставки на помосте и зажег от свечи, горевшей на кронштейне, вделанном в стену. — Да, милорд. Джоффри задумчиво смотрел на Адама, вся дурашливость исчезла. — Уильяму ле Клито теперь долго будет не до того, чтобы интересоваться Англией. Фландрия — это кипящий котел неприятностей. Для того чтобы благополучно его остудить, потребуется незаурядное мастерство, присущее опытной кухарке, которым ле Клито не обладает. — Юноша вернул свечу на ее место на кронштейне. — Заметь, вашему королю такое возвышение ле Клито явно придется не по вкусу. У него есть собственные претензии на это место по линии матери, а ле Клито идет на поколение дальше от этой ветви. — Фландрия зависит от английской шерсти, — пробормотал Адам, — следовательно, зависит и от расположения к ней короля Генриха. — Он отбросил назад волосы. — Я рад, что мое имя — не Уильям ле Клито. — Мы все просто пешки, — Джоффри пожал плечами и взял с помоста запечатанный конверт, в задумчивости повертел его в руках и протянул его Адаму. — Вот, можешь забрать. Это ответ моего отца твоему королю. Адам опустил руку, которой поправлял волосы, и взял пакет. — Граф не захотел сам передать мне письмо? — недоверчиво поинтересовался он. Джоффри криво улыбнулся в ответ. — Наверно, более эффектно, когда ответ дает сама пешка, приносимая в жертву, не так ли? Адам молча поморщился. Джоффри принужденно засмеялся. — Не волнуйся, это не заговор. Мой отец должен подойти с минуты на минуту. Он занят на приеме посланника из Святого королевства Иерусалимского. Кроме того, у него два гонца из Папской области. Тоже надо улаживать чью-то дальнейшую судьбу. — Молодой человек вальяжно вытянулся в кресле и опустил глаза на несколько потертые носки своих роскошных позолоченных сапожек. — Угощайся вином и расскажи что-нибудь еще про мою будущую восхитительную невесту. Глава 22 — Я не буду укладывать верхнее платье с меховой опушкой, хорошо, миледи? — Элсвит протянула платье хозяйке, ожидая ее решения. — Не хватало только завтра простудиться в дороге, особенно теперь, когда полили такие дожди. Хельвен посмотрела на платье из синей шерсти, сотканной в Брюгге. Расширенные рукава были оторочены мехом куницы, затем взглянула в окно, прислушиваясь к звукам дождя, барабанившего по ставням. Уже давно зажжены свечи, мокрые синие сумерки сменялись вечерней тьмой. — Нет, Элсвит, уложи его с остальной одеждой, — решила она. — Когда я надевала его в последний раз, тоже шел дождь. Это платье тогда так намокло, что я едва в нем не утонула. Такого противного ощущения у меня никогда в жизни не было. — Но что же вы наденете, миледи? Хельвен повернулась к куче одежды, лежавшей на кровати. — Вот это, — с улыбкой промолвила она, но улыбка сразу сменилась заливистым хохотом, когда в глазах служанки появилось выражение непритворного ужаса. — О нет, Святая дева! Миледи, это невозможно! — взвизгнула Элсвит. Хельвен вскинула голову. — Почему же? — Это возмутительно, миледи, даже неприлично! — Зато на вид более удобно и практично. Ну-ка, расшнуруй меня, я хочу примерить этот наряд. Служанка не сдвинулась с места и смотрела на госпожу глазами, полными слез. Хельвен поначалу ласково уговаривала ее, потом потеряла терпение и отдала резкий приказ. Только тогда Элсвит, словно побитая плетью, согласилась помогать хозяйке. Но, даже смирившись с приказом, все время порывалась высказывать устные возражения безрассудству госпожи. — Боже мой, что скажет лорд Адам? — Лорд Адам? — Хельвен присела на кровать и аккуратно завязала шнуровку. В глазах ее блестело озорство. — Даже не представляю, Элсвит, что он скажет. Наверно, у него глаза полезут на лоб. Ничего, иногда полезно устраивать небольшие сюрпризы! — Она засмеялась своей шутке и откинулась на постель, заложив руки за голову и отставив в сторону согнутое колено. Элсвит сердито посмотрела на нее. — А знаешь, — продолжила со смехом Хельвен, — мужчины отхватили себе самый лакомый кусок пирога. Можно ли вообразить, чтобы я осмелилась в юбке лечь вот так… или даже так? — Миледи! Теперь Хельвен вовсю заливалась смехом, не в силах остановиться. Лицо раскраснелось, по щекам бежали слезы. Наконец она сжалилась над страданиями служанки, перекатилась через кровать и села на краешек. — Кроме шуток, это истинная правда! — Вытирая глаза, продолжала стоять на своем Хельвен. — Мужские одежды гораздо практичнее. — Миледи, но завтра… — в глазах Элсвит застыл ужас. — Вы ведь не собираетесь… Служанка даже не осмеливалась закончить пугавшую ее мысль. — Еще как собираюсь, — с вызовом парировала Хельвен и сложила руки на груди. — Сверху у меня будет накидка и мантилья, а косы я прикрою шляпой. Не дуйся на меня, как гусыня. Если будешь… — Она умолкла и посмотрела на дверь, которая вдруг затряслась от сильных ударов. Кто-то бешено барабанил в нее кулаками. — Миледи! — закричал Тьери взволнованным голосом. — Идите скорее, с Лайярдом беда. Он лежит и сучит ногами, боюсь, что он вот-вот умрет! Хельвен вскочила на ноги, все веселье мигом схлынуло прочь. — Боже мой, не может быть! — воскликнула она, хватая накидку. — Сейчас, Тьери, уже иду! — Она засуетилась, надела туфли и стала затягивать шнуровку нового одеяния. — Миледи, нельзя выходить на люди в таком виде! — Элсвит умоляющим жестом протянула руку, но Хельвен нетерпеливо оттолкнула ее, глаза заблестели, и в них появился сердитый огонек. — Клянусь Богом, если бы я знала, что ты будешь такой чопорной и невыносимой из-за пустяков, ни за что бы не взяла тебя с собой! — Хельвен забросила косы за плечи и встала, добавив холодным тоном: — Надеюсь, ты закончишь упаковывать вещи в этот сундук до моего возвращения. В том числе и платье, отороченное мехом! Подбородок Элсвит задрожал, она закусила губу и опустила глаза в пол. Хельвен откинула задвижку двери, и перед женщинами предстала мокрая ветреная ночь. С полей низко надвинутой шляпы Тьери капала вода, глаза скрывала тень. — Побыстрее, госпожа, умоляю! — Он взял Хельвен за руку и, выводя из комнаты, помог спускаться по ступенькам. Похоже, Тьери не заметил необычного наряда Хельвен. Но она обратила внимание, что сам он дрожит, а лицо, на мгновение полностью освещенное закрывающейся дверью, казалось каменно-напряженным, словно боевая маска. Беспокойство Хельвен нарастало. — Что с ним случилось? Когда это началось? — У подножия лестницы Хельвен высвободила руку. Деревянные башмаки захлюпали, застревая в грязи и размякшем конском навозе, не убранном перед началом дождя. Каждый шаг начинался с сосущего звука, с которым обувь вырывалась из чавкающей трясины. — Примерно полторы свечных мерки назад, госпожа. Его ноги вдруг подогнулись, он так и рухнул… Мне кажется, надо избавить его от мучений, только я хотел услышать согласия от вас или лорда Адама. — Может, надо позвать кого-то из замка? — с сомнением в голосе сказал Тьери, снова беря Хельвен за руку. — Со мной все в порядке, — успокоила его женщина. — Я не собираюсь падать в обморок. — Но анжуец только сильнее стиснул ей руку, словно клещами. Затем, по лисьи ярко и хищно сверкнув зубами, ловко выставил вперед ногу и сделал ей подсечку. Хельвен больно грохнулась на кучу мокрой соломы, лежавшей возле дверей конюшни. Она завизжала, пытаясь сопротивляться, но Тьери не зря пятнадцать лет служил наемником. Он в совершенстве владел искусством драки и борьбы, а такие высокоморальные соображения, которые другого вынудили бы воздержаться от грубого обращения с женщиной, этому человеку были абсолютно неведомы. Тьери быстро и уверенно нейтрализовал Хельвен, пытавшуюся сопротивляться, скрутил ей руки так, будто имел дело с подстреленным оленем, которого собирался тащить домой из леса. Ей, правда, удалось укусить анжуйца. Зубы женщины безжалостно впились в запястье насильника. Прокусив кожу, Хельвен ощутила во рту вкус чужой крови. Тьери сдавленно вскрикнул от боли и железными пальцами свободной руки стиснул ей дыхательное горло. Теряя сознание, Хельвен отпустила укушенную руку. Анжуец запихнул кусок специально припасенной тряпки ей в рот и крепко замотал тонкой веревкой. Затем присел на корточки, чтобы осмотреть свою пленницу и отдышаться. Из руки Тьери все еще сочилась кровь. Он промокнул рану складкой накидки. — Вот лисица, — тяжело дыша, прошипел анжуец, впрочем, без особой злобы и даже улыбнулся, вновь сверкнув зубами, когда отвел глаза от лица Хельвен и разглядел свою добычу целиком. Ему стало понятно, что неожиданно серьезное сопротивление женщины объяснялось тем, что на ней мужская одежда, а не стесняющие движения тяжелые юбки. Хельвен извивалась всем телом, беснуясь от гнева и охватывающего ее ужаса. Страх проистекал не только от инстинктивного испуга попавшего в ловушку существа. Хельвен понимала, что влипла в скверную историю, и это только начало. Анжуец встал и наклонился над женщиной, весело улыбаясь при виде тщетных попыток освободиться. Подхватив Хельвен рукой за пояс, Тьери поднял ее, положил на плечо привычным движением охотника и двинулся по дорожке, спускаясь вниз через темный, пропитанный сыростью сад. Анжуец шел, слегка пошатываясь, ведь Хельвен при всей стройности фигуры не была легкой ношей. Она свисала вниз головой с плеча похитителя, дыхание, сдавленное неудобным положением груди, вырывалось хриплыми толчками. Дышать мешала и боль в горле после того, как Тьери душил ее и, конечно же, тряпочный кляп во рту. Хельвен чувствовала, как сознание часто проваливается в колышущуюся волну темноты. Промокшие косы мягко шлепали по щекам. В какие-то моменты глаза Хельвен останавливались то на проплывавших мимо темных стволах и кронах деревьев, выделявшихся даже на фоне темно-синего ночного неба, то на вспышках огонька из на миг отворившихся ставен на верхнем этаже дома, из которого ее уносил анжуец, задумавший что-то ужасное. Потеряв равновесие под тяжестью веса Хельвен, Тьери споткнулся и наткнулся на дерево. Поток крупных ледяных капель оросил обнаженную шею женщины. От неожиданного холодного потока она вздрогнула, к ней вернулось сознание. Тьери беззлобно выругался. В голове Хельвен возникли смутные мысли о том, сколько денег понадобилось заплатить анжуйцу, чтобы подвигнуть его на такое неслыханное предательство. Анжуец опять пошатнулся, едва не поскользнувшись на поросшей мхом ступеньке. Похититель и его жертва добрались уже до речного берега. Хельвен различала плеск воды о камни, взгляд ухватил слабо мерцающую тяжелую и темную массу речного потока. Потом она увидела иссеченное струйками дождя небо, но тут Тьери стряхнул ее с плеча и уложил на скользкие каменные плиты небольшой частной пристани, принадлежавшей купцу — хозяину дома. — Не делай глупостей, — предупредил анжуец. — Если вздумаешь перекатиться, сразу окажешься в реке. А я не собираюсь нырять в темноте в ледяную воду, чтобы спасти тебя. — Тьери перешагнул через нее и слегка подпрыгнул, когда Хельвен попыталась зацепить его ногами. — Тихо, тихо, — он укоризненно погрозил пальцем, — не делай глупостей, моя куколка. Хельвен обожгла анжуйца злобным взглядом и безрезультатно попыталась вытолкнуть кляп. Дергаясь всем телом, она сопротивлялась, но Тьери все-таки снова поднял ее и с немалыми усилиями перетащил в плоскодонную рыбачью лодку. Лежа у ног своего похитителя, Хельвен бешено извивалась, словно только что пойманный лосось. Тьери отвязал швартовочный канат, уселся на скамейку, и маленькое суденышко опасно закачалось на воде. Доски обшивки лодки, на которых лежала Хельвен, были залиты водой. Древесина пахла навечно въевшимся запахом рыбы и гнилых водорослей. — Это вам не королевская барка, миледи, — издевательски бросил Тьери, прилаживая весла и выгребая на середину реки, — но я вам обещаю настоящий королевский прием в том месте, куда мы направляемся. — Анжуец рассмеялся возбужденным нервным смехом, похожим на ржание лошади. Путь вниз по реке стал сущим кошмаром. Лодка протекала, и Тьери то и дело приходилось бросать весла и вычерпывать воду большим кожаным ведерком. Подгоняемая ветром речная вода постоянно переливалась через борта лодки, пропитывая одежду насквозь. Дело осложнялось тем, что Тьери хотя и умел обращаться с веслами, но явно не обладал необходимым опытом в гребле по реке. Хельвен продрогла до костей, была измучена шоком от случившегося, ее трясло от холода и бессилия. Лежа в унизительной позе у ног Тьери, она лихорадочно обдумывала причины ужасного поворота в своей судьбе. Постепенно испуг начал обретать реальные очертания врага, организовавшего ей весь этот кошмар. Очевидно, нынешним утром Варэн вовсе не уехал из Анжера вместе с ле Клито и его свитой. Это была хитрая уловка. Он укрылся где-то поблизости, и сейчас ее везут к нему. От этой догадки мозг Хельвен буквально оцепенел, почти так же, как ее руки и ноги оцепенели и затекли от веревок, которыми ее умело спутал Тьери. Связанная по рукам и ногам, она скоро будет в полной власти Варэна, и никто даже не подозревает, в каком ужасном положении она оказалась. Вода опять перехлестнула через нос лодки, и Тьери пришлось оставить весла и заняться вычерпыванием. Хельвен закрыла глаза и стала молиться, чтобы лодка утонула вместе с ней. Тьери снова начал грести. Через несколько минут он вдруг тихо запел — это были солдатские частушки, знать которые Хельвен было неприлично, но она все-таки знала. Плечи молодой женщины трясла дрожь еле сдерживаемых рыданий. Она подумала об Адаме, и у нее так перехватило горло, что боль в нем стала совершенно невыносимой. — Жалеешь себя? — спросил Тьери, прервав пение. — Эге-ге, что и говорить, у тебя есть на это причины. Жаль, конечно, что у меня нет совести. Золото всегда было для меня важнее, чем уважение женщин. Лодка ударилась о какую-то преграду и заскользила около чего-то крупного и неподвижного. Тьери осторожно повел рыбацкую лодчонку вдоль нависающего над ней толстобокого судна. Это был рыбачий баркас из Анжера, поставленный на якорь на одном из главных городских причалов возле винного склада. — Эй, кто там? — Бледное луноподобное лицо смотрело сверху на подплывавших. — Чего ты хочешь? — Привез товар для лорда Варэна де Мортимера! — Выкрикнул в ответ Тьери. — Доставил в обмен на оговоренную сумму, разумеется. — Анжуец снял шляпу, изобразив шутливое приветствие. Лицо над бортом баркаса вдруг исчезло. Наступила тишина, которую сменил шум голосов, потом послышались звуки шагов и чего-то волочившегося по палубе. То же самое лицо возникло вновь, и через борт кто-то сбросил веревочную лестницу. — Я буду здесь ждать мои деньги, — решительно заявил Тьери, сузив глаза и насторожившись. — Оттуда слишком высоко падать, особенно с перерезанным горлом. Наступила пауза. Тьери скрестил руки на груди и сел на скамейку. Человек на баркасе снова скрылся. Послышалось невнятное бормотание, затем приказной тон еще одного голоса. Над бортом материализовались уже два лица, которые с интересом вглядывались вниз. — Господи Иисусе! — Хорошее настроение анжуйца явно начало омрачаться. — Вы что, всю ночь будете совещаться? Может, мне лучше отгрести в другое место и предложить товар кому-нибудь еще? — Ладно, я спускаюсь, — нарушил молчание второй человек, перелез через борт корабля и начал ловить раскачивающуюся веревочную лестницу. Человек помедлил на нижней ступеньке, тщательно изготовился и шагнул в маленькую лодочку. Однако от нового груза жалкое суденышко только сильнее закачалось из стороны в сторону. Тьери начал энергично бороться с качкой, выравнивая баланс, чтобы лодка не перевернулась. — Осторожнее, милорд, — недовольно воскликнул анжуец, — вы нас всех сбросите в воду, а я не в настроении плавать. — Когда мне понадобится узнать о твоем настроении, я об этом и спрошу, — сердито оборвал его Варэн де Мортимер, обращая свой интерес к промокшей фигурке, лежащей на дне лодки. Хельвен отвернулась в сторону и крепко зажмурилась. — Почему она в мужской одежде? — с подозрением в голосе спросил Варэн. Тьери пожал плечами. — Откуда мне знать? У нас не получилось приятной прогулки для задушевной беседы. Спроси сам. Возможно, они с мужем любят всякие чудачества. — Слишком много болтаешь! — прорычал он. — Заплати деньги, о которых мы договорились, и отпусти меня с миром, — рассудительно предложил Тьери, протягивая руки. Варэн пошарил в складках накидки и вытащил кожаный кошель, массивный, увесистый, с соблазнительно позвякивающим содержимым. Презрительно изогнув губы, он передал деньги анжуйцу, внимательно следя за тем, чтобы не соприкоснуться с ним пальцами. Такое старание не ускользнуло от зорких глаз Тьери и вызвало ответное презрительное веселье. — Не возражаете, если я пересчитаю? — ухмыльнулся он, фактически не давая де Мортимеру возможности согласиться или возразить. Не дожидаясь ответа, анжуец потянул за шнурок и высыпал монеты в свою ладонь. — Боже правый, да вы для изгнанника сказочно богатый человек. Или были таким… Все, я вас поздравляю, сумма сходится. — Тьери ссыпал монеты обратно в кошель и позволил себе ядовито и ехидно улыбнуться в лицо грозному рыцарю. Нахальная самоуверенность анжуйца объяснялась весьма просто. Он понимал, что хрупкая ненадежность утлого рыбачьего суденышка все же удерживает рассвирепевшего де Мортимера от того, чтобы броситься на него с кинжалом. Варэн с явным недовольством проглотил рвущийся наружу гнев и нагнулся, чтобы осторожно поднять Хельвен со дна лодки. Суденышко наклонилось и закачалось сильнее. Хельвен продолжала зажмуривать глаза, но не могла изображать бессознательность, так как от прикосновения его пальцев заныли ушибленные места, все тело пронзила боль. Тьери вновь опустился на скамейку, вычерпывая воду из лодки, пока Варэн со своей ношей осторожно выбирался на веревочную лестницу. — А как насчет ее мужа? — с интересом бросил он, работая ведерком. — Ему придется прочесать весь город, разыскивая жену. — Он ее не найдет, — ухмыльнулся Варэн. — До тех пор, пока я этого не захочу. А уж тогда де Лэйси будет просто рад умереть. — Ох, я бы не стал так верить в подобный финал, — поморщился Тьери. — Дам один совет: не считай, что победил, если не видишь под ногами его трупа. Варэн яростно сжал руками перекладину веревочной лестницы и прижался к ней лбом. — Убирайся отсюда поживее, — процедил он сквозь зубы, — а то я до тебя доберусь! — Вот это голос решительного мужчины, — усмехнулся Тьери, нимало не обеспокоившись, издевательски отсалютовал Варэну и взялся за весла. У причала показался пьяный, бредущий, спотыкаясь и пытаясь затянуть какую-то песню. Пьяницу окликнул женский голос. Варэн с усилием выдохнул воздух и решительно завершил восхождение по лестнице. Перешагнув через борт судна, он направился со своей ношей к навесу над кормой. Это было не слишком серьезное укрытие из промасленной парусины и деревянных стоек, но именно там де Мортимер бросил тело Хельвен на изорванный соломенный матрас в дальнем углу. — Хватит притворяться. Я знаю, ты все слышишь. — Парусина поднялась под порывом ветра. Хельвен услышала скрип мужских шагов на дощатом настиле и с усилием перевернулась, отыскивая взглядом де Мортимера. Тот в упор посмотрел на нее и застыл на месте. Было заметно лишь, как от тяжелых вздохов вздымается его грудь. Из нарядного чехла на поясе Варэн неторопливо вытащил кинжал. — Гадаешь, наверно, зачем я его достал? — процедил Варэн, ловкими, как у жонглера, движениями подбрасывая в руке оружие. — По правде говоря, я еще и сам не знаю. — Его щеки вдруг растянулись, изображая какую-то пародию на улыбку, он присел на корточки рядом со своей жертвой. Хельвен вздрогнула, приоткрывшиеся глаза сверкнули белками, окружавшими разноцветье радужных оболочек. — Пока нет причины бояться, — негромко и насмешливо промолвил Варэн. — Если будешь вести себя, как хорошая девочка, я уверен, мы сумеем прийти к бескровному соглашению. — С этими словами он принялся перерезать веревку, опутавшую лодыжки женщины. Хельвен смотрела на его потемневшие от влаги светлые волосы, на макушке слегка начавшие редеть. С ужасным тошнотворным чувством она вдруг подумала, что возня Варэна с кинжалом вполне может пробудить в нем желание насилия. Однако, освободив ей ноги, де Мортимер перерезал веревки на запястьях, вытащил изо рта Хельвен отвратительный кляп. Все это время перед глазами Хельвен сверкали кольца на пальцах Варэна. Она поняла, что неотрывно смотрит на эти кольца, буквально гипнотизируя себя их блеском. Просто ей было страшно глянуть на лицо де Мортимера и прочесть там свою дальнейшую судьбу. С перекосившимся лицом Варэн смотрел на свою пленницу. Та лежала, не шелохнувшись, словно молодая лань на траве в подлеске. Де Мортимер вспомнил, какой она предстала перед ним на прошлое Рождество, едва выпорхнувшая из объятий де Лейси: блестящая копна медных волос, разгоряченная недавней любовной страстью гладкая кожа, сверкающие сине-зеленые озера глаз. Нынешняя Хельвен была совсем другой — дрожащая полумертвая замарашка, оказавшаяся всецело в его распоряжении. — Сядь! — хрипло приказал он, раздосадованный двойственностью своих мыслей. Пленница не пошевелилась, Варэн схватил ее за запястья и потянул вверх. Хельвен вскрикнула от боли, когда крепкие пальцы с силой впились в рубцы, оставленные веревочными путами от усердных стараний Тьери покрепче ее связать. — Я сказал сядь! — прорычал де Мортимер, пряча неуверенность под припадком ярости, как делал обычно. Волосы Хельвен, отяжелевшие от впитанной влаги, выбились из кос и повисли на лице толстыми мокрыми прядями. Голова ее отклонилась назад, она задышала прерывистыми всхлипами, проваливаясь в желанное забытье. Варэн хлестнул ее рукой по лицу. Голова женщины дернулась от удара, затуманенные глаза раскрылись, но взгляд не фокусировался, а в следующее мгновение Хельвен безвольной куклой повалилась прямо на де Мортимера. Варэн ругнулся и встряхнул ее, проверяя, не притворяется ли она. Но тело Хельвен качалось в его руках туда-сюда, подобно тряпичной детской кукле. — Сука, — процедил де Мортимер, но в его брани было больше раздражения, чем злобы. Он уложил женщину обратно на солому и осмотрел ее, мрачнея лицом. У Варэна был достаточный опыт боевых походов в холодное время года, он умел разбираться в признаках переохлаждения и знал, что случится, если он просто оставит пленницу здесь, в холоде. Де Мортимер не хотел, чтобы она умирала… по крайней мере не так быстро. Методично и быстро он снял с Хельвен промокшую одежду и начал энергично растирать грубым шерстяным одеялом, взятым с убогой постели. В первую очередь обсушил насквозь промокшие волосы. Тело женщины было покрыто гусиной кожей и казалось холодным как лед. Однако от быстрого растирания кожа стала теплеть, приобретая багрово-красный оттенок. Хельвен застонала и пошевелилась, веки затрепетали. Де Мортимер оттащил матрас в середину помещения, поближе к жаровне и даже закутал женщину в собственную накидку, подбитую мехом. Потом вытащил из сумки флягу со спиртом и небольшую стеклянную чашку в красивой оплетке. Один из вооруженных людей де Мортимера заглянул в открытый проем, и хозяин суровым окриком велел солдату убираться прочь. Варэн налил спирт из фляжки в чашку и обнаружил, что у него дрожат руки. Сердито отставил флягу и обернулся к Хельвен. Глаза у нее были открыты, из-под припухших век она смотрела на него с полным сознанием и пониманием. — Это задумано в отместку? — слабым голосом выговорила женщина. — Что значит в отместку? — Де Мортимер присел на колени возле Хельвен и приподнял ее, притягивая к себе поближе, чтобы влить содержимое чашки в горло. Он почувствовал, как тело женщины напряглось, и она попыталась воспротивиться. Варэн сильно надавил на затылок Хельвен и с неожиданно острым удовольствием ощутил, как пленница, захлебываясь, проглатывает жидкость. — Это будет больше чем в отместку, моя дорогая, — сообщил он с угрюмым ликованием, — гораздо больше… — Но почему? Де Мортимер вновь наполнил чашку, на этот раз уверенной рукой. — Выпей, — приказал он. — Не могу… не хочу больше. — Хочешь, чтобы силой влил в глотку? — тихо пригрозил Варэн. Хельвен окинула его взглядом и увидела, что иного выхода нет, придется подчиниться. Содрогаясь, она проглотила напиток. Спирт обжигающей струей разлился по желудку и разогрел застывшую кровь. Хельвен лихорадочно хватала ртом воздух, на глазах выступили слезы. Варэн поправил накидку, которой обернул тело женщины, и невольно провел рукой между складками ткани по ее груди. Ладонь коснулась соска и, помедлив, скользнула дальше. Хельвен дернулась в сторону с испуганным вздохом. Странная кривая усмешка тронула губы де Мортимера. — Хоть ты и шлюха, но все еще красивая, — возбужденным шепотом заговорил он, наклоняясь и приближая рот к ее губам. — Ты почему убил Ральфа? Де Мортимер слегка отстранился. — Я этого не делал. — Нет большой разницы, если ты сделал это чужими руками. Варэн поежился. — Он вел двойную игру: продавал информацию нам, а после выдавал нас Генриху. Я просто решил положить этому конец, пока дело не зашло слишком далеко. Я не мог поступить иначе. — Ну а разве ты сам не ведешь двойную игру? Де Мортимер энергично покачал головой. — Это мой отец должен хранить верность королю Генриху и теперь еще императрице. Я же ни перед кем из них не давал никаких клятв, так можно ли считать, что я нарушаю какие-то обязательства? Уильям ле Клито действительно имеет больше прав на Англию и на Нормандию, чем может себе вообразить эта надменная сучка. Он старший сын старшего сына прежнего короля! — Понимаю, — еле слышно рассеянно сказала Хельвен. — Нет, ничего ты не понимаешь и никогда не понимала! — Выведенный из себя ее тоном, Варэн толкнул Хельвен на солому. Руки женщины оказались под ее головой. — Ты обещала быть моей, а вела себя, как последняя шлюха! И еще смеешь теперь говорить о двойной игре! — Ты убил Ральфа, а вместе с ним и свою честь! Как ты мог после этого претендовать на меня! — воскликнула Хельвен. — Я свое обещание считаю недействительным! Расстояние между ними снова сократилось. Варэн разглядел в глазах женщины нешуточный гнев, ощутил, каким упругим и непокорным стало ее тело, и понял, что его плоть по-своему пылко и твердо реагирует на ожившее женское естество, оказавшееся в его власти. — А ну-ка, — пробормотал де Мортимер голосом, выдававшим всю силу страсти, переполнявшей его чресла, — лучше поцелуй меня… Поцелуй меня так же, как ты целовала де Лейси. — Жаркий алчный рот приблизился к лицу несчастной жертвы. Все чувства Хельвен восстали против надвигающегося нового несчастья. Однако под влиянием обычного благоразумия, опиравшегося на инстинкт самосохранения пришлось отступить. Если она станет сражаться с насильником, тот попросту изобьет ее. В глазах Варэна уже метались дикие огоньки ненасытного животного, которое только и ждет попытки сопротивления, чтобы распалить себя еще сильнее. Избитая или даже изувеченная, в случае активного сопротивления она потеряет те немногие надежды на спасение, которые еще оставались, если покориться. Обдумав все варианты, Хельвен расслабила губы, повинуясь энергичному натиску де Мортимера, и стала отвечать неискренними движениями, выученными еще во время жизни с Ральфом. Сейчас притворство играло роль спасительного щита. Дальнейшее было неприятным и болезненным, но не выходило за рамки ее терпения. Хельвен понимала, по крайней мере частично, причины и побуждения де Мортимера, поэтому было легче уступить ему эту незначительную победу. Без любви или даже примитивной животной страсти весь акт для нее был совершенно бессмысленным. Хельвен просто закрыла глаза и пропустила мимо ушей возбужденный вскрик, который издал Варэн, входя в нее. Торжество петуха, затоптавшего курицу из стада своего соперника по навозной куче. Возникла мысль: происходило бы все точно так же, если бы она вышла замуж за этого человека? Возможно. Но она стала женой Адама. От мыслей о муже словно вспышка молнии пронзила все тело, она громко охнула от душевной боли. Варэн, самодовольный, как обычно, воспринял этот звук совсем в ином смысле. Он выдохнул ей прямо в ухо какие-то сальности, продолжая энергично работать бедрами. Хельвен закусила губу, подавляя рвущийся наружу мучительный крик. Это не будет длиться бесконечно, успокаивала она себя, осталось недолго. Рот Варэна впился в губы Хельвен, пальцы переплелись с ее мокрыми волосами. Он судорожно дергал ее косы, пока напрягшееся тело сотрясалось в спазмах оргазма. Хельвен смотрела через плечо де Мортимера на свет от жаровни, а когда Варэн всей тяжестью распластался на ней, то и этот тусклый свет померк в ее глазах. Спустя несколько минут, когда дыхание де Мортимера выровнялось, и чувства вновь вернулись к нему, он отодвинулся от Хельвен, лег рядом и потянул на себя подбитую мехом накидку, так чтобы оба укрылись. Одну руку Варэн протянул к женщине и стал лениво поглаживать ее грудь. Хельвен крепко стиснула губы и с силой сжала руками сухую соломенную подстилку на полу, чтобы удержаться от острого желания сбросить с себя насильника и избить его изо всей силы. — Я долго ждал этой минуты, — расслабленно заговорил де Мортимер с явным самодовольством. — Не надо только врать, что тебе не было приятно. — Какой смысл? — утомленно откликнулась Хельвен. — Вряд ли ты меня станешь слушать. — И все-таки она скалит зубы, — усмехнулся Варэн, продолжая ласкать ее. — Ну скажи-ка мне, лисичка, сильно ли ты меня теперь ненавидишь? — Я не испытываю к тебе ненависти, Варэн, — утомленно выдавила Хельвен совсем не те слова, которые клокотали у нее в груди. — Боже, прости нас обоих. Тебя же мне просто жаль. Де Мортимер ударил ее ладонью по лицу — несильно и не причинив боли, но достаточно ощутимо, чтобы дать понять: вот что ожидает ее в случае слишком смелого поведения. — Полегче, — тихо пробормотал он, — де Лейси, может быть, и позволял тебе обращаться с ним непочтительно, но от меня ты этого не дождешься. Хельвен встретилась взглядом с Варэном и торопливо отвернулась в сторону, не желая демонстрировать ненависть, закипевшую в ней с новой силой. Варэн улыбнулся и потянулся с томным удовлетворением. — Хочешь выпить вина? — Почему бы и нет? Де Мортимер неторопливо подошел к фляге и налил вина. — Чашка только одна, — он протянул ее женщине. — Но это не страшно, будем по очереди пить из одной, как положено любовникам. Хельвен села, прикрыв грудь накидкой, и потянулась вбок за сброшенными Варэном рубашкой и туникой. Он пронзил ее взглядом. — Зачем это? — Мне холодно, а эти вещи теплые и сухие. — Хельвен одарила де Мортимера взглядом, полным детской невинности. — Ты же не думаешь, что я настолько глупа, чтобы пытаться сбежать отсюда? — Ну, не знаю, — буркнул он. — В тебе течет валлийская кровь, а этим людям нельзя доверять, уж слишком ненадежные. — Варэн взял у нее чашку и, отпив вина, вернул. Несмотря на свои слова, он не возражал, чтобы Хельвен надела облюбованные одежды. Перемена в облике женщины его даже позабавила. Но когда та потянулась к лосинам, де Мортимер выставил вперед руку и мягко провел указательным пальцем по голой коже женского бедра. — Что ты делаешь здесь в Анжере? — бесцветным тоном произнес он. Так вот в чем дело. Если стремление де Мортимера овладеть ею можно отнести к долгожданному утолению желания мести, то в этих словах обнажился холодный практический интерес. Хельвен опустила ресницы и уставилась в пол. — Адам захотел взять меня с собой, — поникшим голосом ответила она. От Варэна не ускользнуло легкое колебание женщины перед ответом. Он прижал всю ладонь к мягкой нежной коже и стиснул ее пальцами. — Это только часть всей правды, Хельвен, выкладывай все до конца, — приказал Варэн, — и не притворяйся дурочкой, я в это не поверю. — Адам привез какое-то послание короля Генриха к графу Фульке. Но я не знаю, что в нем было написано, клянусь. — Фактически, она говорила правду, хотя немного лукавила. — Припомни лучше. — Варэн сжал губы в тонкую жестокую линию. — Если дорожишь своей жизнью, Хельвен, припомни лучше и точнее. — Но как я могу рассказать то, чего не знаю? — Она заставила свой голос звучать обиженно и испуганно. Это оказалось не слишком трудно. Варэн пристально смотрел на нее в упор. — Ты лжешь, — свирепо заявил де Мортимер, и его рука оставила в покое голое бедро женщины, чтобы угрожающе приблизиться к ее горлу. — Да нет же, не лгу! — возмущенно выдохнула Хельвен и испуганно замахала руками, так как железные пальцы Варэна сдавили ей шею. — Милорд! — послышался крик одного из солдат, и чья-то голова показалась в складках парусины. — Вооруженные люди осматривают причалы вверху по реке. Их огни движутся в нашу сторону. Варэн выругался и отшвырнул Хельвен на солому. — Как близко они от нас? — крикнул он и, прикрывая наготу своей накидкой, торопливо вышел наружу, чтобы убедиться во всем самому. Хельвен втянула побольше воздуха в сдавленное горло, заполняя стиснутые удушьем легкие. Страшное ощущение того, как чужие пальцы выжимают из тебя жизнь, не покидало. Когда вернулась способность двигаться, Хельвен перекатилась на живот и с трудом встала на ноги. Возле нее лежала поваленная набок фляга со спиртом. Хельвен подняла флягу, неловкими трясущимися пальцами вытащила пробку и сделала глоток, подняв глаза к навесу палатки. За парусиной неподалеку слышался голос Варэна, торопливо и возбужденно разговаривавшего со своими солдатами. Спустя мгновение он снова появился под тентом, и Хельвен непроизвольно отступила на шаг назад, крепко стискивая в руке горлышко фляги. — Надо отдать должное этому сыну шлюхи, твоему мужу, действует он быстро, — проворчал Варэн с заметным беспокойством, — но быстроты ему не хватит. Когда он сюда доберется, ему уже нечего будет здесь искать, кроме собственной смерти. Хочешь посмотреть на это зрелище? — Он протянул руку. — Иди-ка сюда. Хельвен покачала головой и шагнула в сторону. Де Мортимер двинулся за ней, шагая грозно и уверенно, как лев на охоте. — Тебе некуда бежать, — бросил он, — лучше не порти мне настроение. Отступая, Хельвен зашла за жаровню. Варэн шел следом и вдруг резко бросился к ней. Она ловко увернулась, и пальцы преследователя только слегка задели ее волосы. Не теряя ни секунды, Хельвен линула содержимое фляги прямо в жаровню. Вверх взметнулось ослепляющее белое пламя, и Варэн отшатнулся назад. Слегка опалив себе ресницы, он поспешно скрестил перед лицом руки, защищаясь от огня. Хельвен толкнула жаровню ногой и бросилась бежать. Варэн предостерегающим криком позвал своих солдат, находившихся за тентом, и бросился догонять женщину. Огоньки пламени поначалу осторожно облизывали солому, медленно входя во вкус, потом принялись пожирать горючий материал с все возрастающей скоростью и быстро обрели ненасытность и угрожающий масштаб. Какой-то солдат бросился на поимку Хельвен и схватил ее за правое запястье. Но она левой рукой умудрилась вытащить из ножен его же кинжал и наотмашь полоснула по руке. Тот взвыл от боли — ладонь была рассечена до кости — и выпустил беглянку. Задыхаясь и всхлипывая, Хельвен рванулась к борту судна. Варэн ухватил ее уже на лестнице и резким рывком повернул к себе, одновременно пытаясь перехватить кинжал и сосредоточив все свое внимание на его угрожающем блеске. Это помешало заметить неожиданно быстрое движение колена Хельвен, когда же до него дошло, что та задумала, было уже поздно. Спустя мгновение де Мортимер согнулся от боли пополам. Безжалостный удар колена поразил похитителя прямо в пах. Хельвен вырвалась из рук Варэна, вскарабкалась на борт и прыгнула. Черная холодная вода сомкнулась над ее головой, заполнив складки одежды и сразу увеличив вес женщины. Во время падения Хельвен потеряла кинжал. Ослепшая и оглохшая, сдавленная водой, она судорожно выбралась на поверхность и с восторгом сделала первый вздох. Рванувшись вперед по реке, сначала снова погрузилась с головой и задохнулась от невольно проглоченной порции ледяной воды. Залитыми водой глазами Хельвен с трудом разглядела очертания причала и неловкими отчаянными движениями поплыла в ту сторону. Даже те жалкие одежды, в которых она совершила побег, теперь сильно мешали продвижению вперед. Вода оказалась настолько холодной, что сковывала дыхание и отнимала последние силы. Но настоящая дурнота и слабость охватили Хельвен, когда она услышала всплески позади себя и догадалась, что это Варэн устремился вдогонку. Хельвен отчаянно молотила руками и ногами, стараясь доплыть до причала, который, казалось, нисколько не делается ближе. На самом деле до берега оставалось совсем немного. Хельвен снова захлебнулась водой. В горле сильно запершило, когда холод реки темной струей влился в нос. Кончиками пальцев она наконец ощутила скользкие от водорослей камни причальной стенки и тут же ударилась о преграду коленями, но боли она не ощутила, ее заполнило краткое и радостное чувство победы. Хельвен стала из последних сил карабкаться на залитый дождем причал, подтягиваясь на руках. В этот момент сильная рука схватила ее за лодыжку. Хельвен завопила и со всей мочи лягнула ногой. Рука соскользнула, освобождая путь на сушу. Удесятеренные ужасом силы позволили Хельвен рывком выкинуть тело на камни причала. Перед глазами поплыли радужные круги, мешая видеть окружающую обстановку. Но главное было достигнуто: Хельвен ощущала под собой твердую сушу. Она поднялась на ноги и бегом устремилась в направлении отдаленных мелькающих огоньков факелов. Ноги плохо слушались, казалось, они сделаны из непослушных промокших веревок. В голове стоял звон, как в пустом зале церкви, высоком, холодном и темном. Варэн бросился вдогонку, двигаясь на удивление быстро, ему хватало дыхания еще и на то, чтобы ругаться вслух, сокращая разделявшее их расстояние. Хельвен слышала тяжелые шаги совсем рядом. Вот он поравнялся с ней, и тогда она рванулась вбок. Но де Мортимер ловко повторил маневр, схватил ее за руку и рывком повалил на землю. В руке сверкнуло лезвие ножа. Хельвен, с ужасом глядя, как сверху опускается клинок, закричала из последних сил, истратив на последний вопль весь воздух, который еще оставался в легких. В следующий миг окружающая темнота сменилась совсем уже жутким непроглядным мраком. Глава 23 Чертыхаясь на дождь и надеясь, что он утихнет, Адам прошел к дому, хлюпая по грязи, повесил промокшую накидку на шест для одежды возле камина. Его солдаты уже готовились к ночлегу, но свечи из тростника все еще горели в ожидании прихода хозяина. Рядом с очагом на помосте стояла деревянная тарелка с холодным мясом и фруктами, а также кувшин с вином. Адам окинул приготовленную пищу беглым взглядом и отвернулся — ужин у Фульке изобиловал самой изысканной пищей и крепким добрым вином. Адам оставил общество Суэйна и Остина, уже принявшихся стягивать с себя промокшую одежду, вышел обратно под проливной дождь и по внешней лестнице направился в помещения верхнего этажа. На стук открыла Элсвит. — Миледи, вот слава богу… О, это вы, лорд Адам! — Служанка нервно прижала руки к груди и посмотрела на него с выражением облегчения, смешанного с испугом. Адам снял повязку, поддерживающую больную руку, и взяв полотенце, лежавшее возле небольшого тазика для умывания, начал вытирать промокшие волосы. — А где госпожа? — Он оглядел комнату. Дорожные сундуки были упакованы, кроме небольшого сундучка из воловьей шкуры для мелких личных предметов. В комнате наведен порядок, и она выглядела почти пустой, словно монашеская келья. — Леди Хельвен вместе с сэром Тьери спустилась в конюшню уже более одной свечной мерки назад. Он очень просил ее поскорее пойти с ним, так как Лайярд умирает! Адам замер на месте. — Что?! Элсвит разразилась рыданиями. — О, милорд, она меня не послушалась, ругала меня и ушла, велев закончить собирать вещи… Я же говорила, так идти просто неприлично, но миледи совсем не слушала меня. Но я не хотела ей дерзить или там не слушаться, честное слово, не хотела! Адам в полном недоумении уставился на служанку. — Неприлично? О чем ты говоришь? — Он отбросил полотенце. — Миледи вздумалось позабавиться. Она примерила кое-какую вашу одежду и заявила, что так собирается завтра отправиться в дорогу — я стала ее упрашивать отказаться от такого безрассудного замысла — и тогда пришел сэр Тьери. А она пошла с ним и даже не стала переодеваться! — Она пошла в конюшню? — Да, милорд, но с тех пор прошло так много времени… Я подумывала тоже пойти туда, но побоялась, что миледи снова станет на меня кричать. Адам вдруг почувствовал ужасный холод, но промокшая одежда тут была ни при чем. — Элсвит, перестань хлюпать носом. Иди сейчас же скажи Суэйну и Обри, чтобы перестали раздеваться на ночь, — спокойно, но со сдержанным напряжением, приказал де Лэйси и вышел через дверь под дождь. Лайярд поднял голову от кормушки и, продолжая шумно жевать, посмотрел на хозяина живыми блестящими глазами. Конь легонько помахивал светло-кремовым хвостом и насторожил уши. В соседнем стойле дремала новая черная кобыла. Рядом с ней спокойно спала крапчатая кобыла, на которой ехала в путешествии Хельвен. В конюшне царила полная тишина, если не считать всхрапывания лошадей. Адам оглянулся по сторонам, пристально всматриваясь во все углы, изо всех сил вслушиваясь и пытаясь уловить малейшие шорохи. Все было тихо. Холод, затаившийся в животе, усилился, перерастая в ледяную глыбу ужаса. Он повернулся к конюху, поднявшемуся из пустого стойла в дальнем углу конюшни. Тот зевал, протирая глаза костяшками пальцев. Из угла послышался недовольный женский голос, зовущий конюха обратно. Смущенный малый подобострастно улыбнулся непривычно суровому на вид хозяину. — Вот, решил пораньше лечь поспать перед завтрашней дорогой, милорд. — Были здесь сегодня вечером леди Хельвен или сэр Тьери? — сухо спросил Адам. — Нет, милорд. — А с Лайярдом все в порядке? — Да, милорд. — Конюх улыбнулся. — Приплясывал на всех четырех, когда мы завели новую кобылу. Я еще и подумал, что у нее вот-вот начнется течка. — Седлай Лайярда. — Седлать сейчас, милорд? — Конюх широко раскрыл глаза, во взгляде мелькнуло откровенное огорчение. — Нет, через три года! — рявкнул Адам. — Конечно же, сейчас, идиот ты этакий! И коней Суэйна и сэра Обри. Да пошевеливайся. Тебе платят не за то, чтобы ты бездельничал! Выражение лица конюха было как у безнадежного идиота. Он низко поклонился и суетливо бросился искать упряжь. Адам возвратился в зал. Алан, кузен Тьери, онемел от изумления. — Тьери? Захватил леди Хельвен? — Он решительно замотал головой. — Не скрою, бывали у него дурные наклонности и глупые поступки, но на такое он не способен, я просто уверен в этом! — А знаешь ли ты, где он сейчас? — Милорд, да если бы я знал, клянусь, рассказал бы. Ради того, чтобы доказать, что он ни в чем не виноват. — Алан стал неловко переминаться на месте и нервно прокашлялся. — Быть может, у леди Хельвен появилось какое-нибудь дело, и он пошел ее сопровождать? — Зачем в таком случае придумывать историю про заболевшего коня и выманивать ее из комнаты? — возразил Адам. — Возможно, это был только предлог, чтобы не посвящать в дело служанку. Адам порывисто опустил руку на рукоятку меча, но сразу же замер. Аккуратным движением, шумно и тяжело дыша, он переместил руку на пояс и стиснул его с такой силой, будто это было горло неприятеля. Алан посерел всем лицом. Ярко поблескивая черными, как у хорька глазами, он сообщил: — У Тьери завелась девчонка в замке, кухарка по имени Сильвия. Возможно, он сейчас с ней. Она очень неплохо принимает его. Я уверен, вы ошиблись. — Знаю, что ошибся, — мрачно бросил Адам. — Суэйн, Остин, пошли. Обри, возьми людей и обследуйте улицу. — Да, милорд. Вместо факела Адам взял горящую ветку из пылающего очага и двинулся к хозяйственной части поместья. — Работа Варэна де Мортимера, не так ли? — проскрипел Суэйн, шагая рядом с де Лейси. Адам не ответил, но Суэйн понял, что ответ утвердительный, по ускорившемуся шагу хозяина, словно стремившемуся побыстрее убежать от самой мысли о таком варианте. Проходя мимо конюшен, Адам замедлил шаг, поджидая своего телохранителя. — Ты больше моего командовал Тьери. Что ты о нем думаешь? Алан не может судить беспристрастно. — Ты его сам видел в бою, милорд. — Он необычайно ловок в опасных ситуациях, — высказал свое мнение Остин. — Которые чаще всего сам и создавал, — буркнул Суэйн. — Моральных устоев лишен начисто. Распутничает, пьет, обожает азартные игры. О, видит Бог, какой это рискованный игрок! Часто игра заканчивается дракой. — Старый воин откашлялся и сплюнул на землю. — Алан более сдержан и, когда удается, покрывает грехи брата. Помнишь, когда ты их брал на работу, именно Алан вел переговоры за обоих. — Он и сейчас его покрывает? — Вопрос был риторическим. Адам со своими людьми уже подошел к границе сада. — Нет, я так не считаю, — прервал наступившее молчание Суэйн, — но, возможно, он попытается разыскать брата и предупредить его. — Отправь одного из людей проследить за ним, но чтобы не мешали Алану спокойно улизнуть, куда бы он ни собрался. Остин, отнеси записку к Обри. Высоко подняв воротник накидки, юноша отсалютовал и убежал. Адам остановился и прислонился к одному из деревьев. Затем спокойно сказал старому воину: — Суэйн, если бы я перестал размышлять о том, что могло с ней произойти, ты бы сейчас уже видел перед собой сумасшедшего. Извини, если обращаюсь с тобой холодно. Для меня в этом единственное спасение. Суэйн помедлил, потом положил свою огромную ручищу на промокшее плечо Адама. — Мы бы все свихнулись, если бы решили прекратить поиски, — угрюмо сказал он. Адам сухо кивнул, благодаря Суэйна за попытку внести хоть капельку спокойствия и понимания в сложившемся положении. Подняв выше факел, снова двинулся вперед, и правой ногой наступил на какой-то небольшой твердый предмет. Сначала Адам решил, что это сломанный древесный сучок, но в свете факела что-то блеснуло, совершенно не напоминая дерево. Суэйн наклонился и поднял маленький металлический предмет, затем молча протянул Адаму. Серебряная лента для кос, одна из пары украшенных гравировкой лент, купленных утром для Хельвен на рынке. Адам сразу же узнал безделушку. — Это лента Хельвен, — хриплым голосом сказал он Суэйну. — Она бы не стала сюда спускаться под дождем без серьезной причины. Или ее заставили пойти. — Река… — начал Суэйн, но Адам уже сорвался с места и метнулся быстрыми шагами в сторону реки. На пристани купца было пусто. Адам, ухватившись рукой за скользкий от водорослей столбик для швартовки, стал вглядываться в черневшую сырую мглу. Факел зашипел, посыпались искры. Ветер швырнул разогретые кусочки прямо в лицо Адаму. — Тут не видно лодки, — крикнул он Суэйну, оборачиваясь. — А раньше, когда мы сюда поселялись, здесь болталась на привязи одна лодчонка. Теперь ее нет. Вот вам и наилучшее средство похитить человека: не надо проходить через охрану. — А что же теперь-то делать? Он же мог завезти ее куда угодно. — Мы известим графа и поднимем вверх дном весь Анжер, — сквозь плотно сжатые губы процедил Адам. — Откуда мне начинать поиски? — Проверь причалы и склады вдоль всего берега. Начинай на этом берегу, после перейдете на противоположный. А я к вам присоединюсь, как только увижусь с графом. Да, загляните также во всякие притоны, где обычно ночуют пьянчужки. Возможно, мы сумеем там обнаружить Тьери. Ему же не уйти из города, пока ворота заперты. — А на лодке? — На реке до рассвета опускают цепь. — Милорд… Адам обернулся. Суэйн открыл было рот, но махнул рукой. — Ладно, ничего, — пробормотал он себе под нос и тяжелыми шагами стал подниматься к дому. Адам внимательно посмотрел на тонкую серебряную ленточку, лежащую на ладони, крепко стиснул пальцы, так что смял узорное украшение, затем направился вслед за Суэйном. * * * Тьери набрал за щеки большую порцию вина, погонял жидкость во рту, проглотил и удовлетворенно вздохнул. Потом взял терпеливо ждущие его хода игральные кости, подул на них и бросил. Кости упали удачно: он выиграл. Растянув в улыбке рот до ушей, анжуец под горестные стоны партнеров по игре с довольным видом собрал свой выигрыш. Он задержался за игрой дольше, чем следовало, понимая это, но за окном шел нескончаемый дождь, а игра складывалась для него удачно. Тьери дал сам себе обещание, что уйдет, как только начнет проигрывать. Девушка, время от времени подливавшая игрокам вино в кружки, часто поглядывала на него с улыбкой. Глаза у нее сияли озорством, а на щеках были ямочки. Тьери подмигнул девушке и стал гадать, удастся ли провести остаток ночи в уютном обществе на сеновале, прижавшись к ее груди. Он только собирался подозвать девчонку к себе и оценить свои шансы на столь соблазнительное продолжение вечера, как в комнату ввалился его двоюродный братец с лицом мрачнее тучи. — Алан! Ты-то здесь какого черта делаешь? — Сам ты черт гребаный! — Алан сплюнул и, схватив в кулак ворот туники кузена, притянул его к себе лицом к лицу. — Ты, идиот, в какую еще историю вляпался? Где леди Хельвен? — Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь! — Тьери безуспешно пытался отпихнуть брата от себя. — Пусти меня. Ты рехнулся, что ли? — Это я рехнулся? Тогда объясни, дружок, что это такое? — Алан почувствовал выпуклость под туникой Тьери и вытащил из потайного кармана на его груди кошель с серебром. — Уж не в кости ли ты столько выиграл? — Он бросил серебро на стол. Мужчины за столом повернулись, прислушиваясь. — Боже праведный, ты влип в смертельно опасное дело, братишка, не знаю даже, сколько тебе жить-то осталось… Пошли, болван! — Алан потащил своего кузена за рукав. — Перестань панику наводить, — слегка воинственно проговорил он пьяным голосом. — Я тут сижу, уютно провожу время, как улитка в своей ракушке, а он врывается, пугает чем-то! — Идиот, да если ты сейчас же не… — Алан вдруг замолк. — Господи Иисусе, — тихо прошептал он сам себе и уставился на Обри, загородившего выход. — Ах ты, тупоголовый дурень, ты же их навел прямо на меня, видишь! — взвыл Тьери и метнулся за своим мечом. Обри с не меньшей проворностью устремился за ним, но Алан оттолкнул его. — Беги, Тьери! Обри быстро вскочил на ноги. — Держись подальше от этого дела! — рявкнул он и рванулся прочь из притона пьяниц в погоню за своей добычей. Обри бежал разбрызгивая по сторонам воду из луж, на ходу перепрыгнул через невесть откуда взявшегося кота и едва не упал сам. Перепуганный насмерть кот отчаянно заорал. Обри выругался и остановился, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам, затем бегом устремился в темный туннель узкой улочки, идущей вдоль речного берега. Впереди он услышал заплетающиеся шаги. Хоть бы это был Тьери, думал Обри, и внутри у него что-то испуганно сжалось от мысли, что он ошибся и преследует какого-нибудь никчемного оборванного пьянчужку. Шаги затихли. Обри тоже остановился, сердце бешено колотилось, готовое выскочить из груди. Он с усилием заставил себя дышать спокойно, опасаясь, что его услышат. Впереди в темноте вдруг распахнулась ставни окна и кто-то выглянул в светлом пятне от горящей свечи. Обри заметил свисающие из окна темные волосы. — Кто здесь? Тишина. Обри прижался к стене и стал осторожно продвигаться поближе, тихо вытаскивая кинжал. — Ладно, закрывай, — сонно прозвучал властный голос из глубины комнаты, — это просто кошки. Ставня стукнула и закрылась. Обри выскочил из тени, схватил человека, притаившегося в темноте углубления двери, и приставил клинок к его горлу. — Где леди Хельвен? — прошипел он. Кадык Тьери конвульсивно задергался от прикосновения ножа. По телу пробежала дрожь, и анжуец начал тяжело оседать, наваливаясь прямо на Обри. — На «Алисанде», — проскрипел он. — Громче, сын шлюхи, я тебя не слышу. Тьери засмеялся. Звук этого смеха походил на захлебывающийся кашель, и Обри догадался, что на руках у него была не дождевая вода, а теплая кровь. Человек, которого он захватил, серьезно, если не смертельно, ранен. — Поджидали меня на улице… — хрипел Тьери, — думал, сумею убежать… Выпил слишком много. Нельзя вечно выигрывать… А она на «Алисанде»… — Последние слова утонули в неразборчивом клекоте, который сменился молчанием. — Слушай, ты, проклятый анжу… — Голова Тьери поникла, и Обри осознал, что удерживает в руках мертвеца. С его губ сорвалось тихое короткое ругательство. По коже пробежал озноб. Обри вдруг увидел себя как бы со стороны: он стоит в непроглядной темноте в обнимку с только что заколотым человеком. Возможно, он сам и убил его. Обри прижался спиной к двери, все чувства обострились. Кругом стояла звенящая тишина, но это не означало, что он в безопасности. Настороженное внимание вознаградило Обри: за долю секунды он почувствовал опасность. Ему хватило времени, чтобы угадать направление, откуда последовала атака, и выставить тело Тьери навстречу метнувшемуся к нему из темноты силуэту нападавшего. Обри услышал удивленный вскрик, заметил слабый проблеск света на лезвии ножа и боком выпрыгнул из дверного проема, который надежно предохранял спину, но не оставлял шансов для маневра. Он засунул короткий кинжал за пояс и с резким металлическим лязгом выхватил меч. Напавший человек прыгнул вперед и нанес удар. Обри почувствовал, как острие кинжала прокололо кольчугу, но изготовлена его броня была на славу: тонкое тройное плетение колец с бляшками сдержало силу атаки ножа. Он хотел замахнуться мечом, но мощный кулак, облаченный в рыцарскую рукавицу, ударил его прямо в лицо. От удара Обри повернулся, но тут же снова сверкнул кинжал, нацеленный теперь не в тело, а в горло. Обри успел вовремя поднять свое оружие, и опять кольчуга спасла его от верной смерти. Однако безжалостный удар ошеломил его, в глазах потемнело. В этот миг на противников упал поток света, перед Обри на мгновение возник расплывающийся облик напавшего на него человека. Тот поднял взгляд кверху, на вновь распахнувшееся окно со ставнями. Обри успел узнать в неприятеле одного из людей из окружения Варэна. — Пьянчуги проклятые, проваливайте отсюда со своими драками, нечего хулиганить под нашей дверью! — завопила женщина с толстой черной косой, дополнив словесный гнев метко вылитым сверху содержимым ночной посудины. Человек Варэна инстинктивно отпрянул в сторону. Обри тут же повернул свой меч и рукояткой ударил противника под ребра, вкладывая в удар всю свою силу. Неприятель издал сдавленный звук и сложился пополам. Не теряя ни секунды, Обри бросился на него, схватил мокрые от дождя и мочи волосы и дернул голову врага назад, открывая беззащитное для меча горло. Наверху женщина выкрикнула новую порцию брани и с громким хлопком затворила ставни. Послышался топот множества ног и голоса переговаривающихся людей. Возбужденно дыша, Обри вглядывался в приближающиеся силуэты. По стенам стоящих вдоль улочки домов метались отблески факелов, лошадиные копыта то звонко стучали по камням, то смачно шлепали по грязи. Это было похоже на сцену из легенды про ад. Обри с глубоким облегчением вздохнул и немного расслабился от долгого напряжения, как только узнал сначала гнедого коня, а потом и своего хозяина, скрытого в тени за светом смоляного факела. Вместе с де Лейси были Суэйн и Остин, а также полдюжины пеших сержантов. — Ее увезли на корабль или лодку под именем «Алисанде», — жадно вздохнув ртом воздух, выпалил Обри. — Если мы заставим этого сына шлюхи говорить, он скажет точно, где находится этот корабль. — Затем он быстро перевел взгляд на пешего человека, присевшего возле лежащего у дверей дома тела. — Не старайся, Алан, он умер за свои грехи. Слишком любил азартные игры. — Я знаю, где пришвартована «Алисанде», я видел ее сегодня. — Неестественно замедленный и спокойный тон голоса Адама выдавал, как близок он к тому, чтобы потерять самообладание. — Обри, займись этим. Можешь взять с собой пехотинцев. — Приказав Лайярду пятиться задом, что было совсем непросто в узкой улочке, Адам развернул коня и сразу же пришпорил его, направив в сторону причалов с такой скоростью, которую при свете дня сочли бы безрассудно смелой. Ехать так быстро в темную дождливую ночь было сущим безумием. Суэйн недовольно сплюнул и, выругавшись, поспешил за хозяином. Вслед за ним поехал и Остин. Обри на миг закрыл глаза. Из глубокого пореза на щеке сочилась кровь. Он вытер кровь тыльной стороной ладони, посмотрел на темное кровавое пятно и поднялся, перестав прижимать к земле недавнего противника, лежащего в полубессознательном состоянии. — Приведите его в чувство, — коротко приказал он глазеющим пешим солдатам и с силой воткнул меч в ножны, удерживаясь от соблазна пустить его в ход. Уже несколько часов прошло с тех пор, как начались поиски Хельвен. По мере того как все новые и новые здания осматривались, не принося никаких результатов, самые черные мысли поселялись в душе Адама. Сожаления о собственном бессилии исправить ситуацию и угрызения совести «вот если бы ты…» серьезно нарушили его душевное равновесие. Угроза скорого психического расстройства могла вполне стать свершившимся фактом, учитывая присущую ему склонность к преувеличению своих ошибок и их последствий. — Боже мой, смотрите, один из них горит! Адам посмотрел в ту сторону, куда показывал пальцем Остин, и разглядел, что палубу одного из торговых кораблей охватило пламя. Ветер доносил с корабля рев пламени и крики людей, суетливо пытавшихся ведрами заливать огонь. — Это «Алисанде»! — сказал Адам с уверенностью, подсказанной не умом, а интуицией. Пока всадники смотрели на горящий корабль, застыв от ошеломляющего зрелища, какая-то фигурка с трудом выбралась из воды на причал, неловко встала на ноги и побежала, спотыкаясь и неуверенно ставя ноги, по направлению к ним. Конечно же, женщина — развевающиеся волосы были чуть ли не длиннее короткой туники. Адам вгляделся внимательнее, и сердце екнуло. Хельвен! Он узнал Хельвен и разглядел бегущего за ней Варэна де Мортимера, который быстро сокращал разделявшее их расстояние и уже вытаскивал нож, висевший на поясе. — Ха! — крикнул Адам в ухо Лайярду, вновь рискнул пришпорить его и погнать галопом. Варэн все внимание направил на Хельвен, словно паук на желанную муху и ничего другого до самого последнего момента не замечал. Склонившись над поверженной женщиной, он занес нож над ее горлом и только, когда всадник приблизился, де Мортимер поднял голову на шум. Адам действовал без колебаний. В сложившейся ситуации раздумывать было ни к чему. Он двинул горящий факел, словно копье, прямо в изумленное лицо Варэна, вскинувшего взгляд вверх. Де Мортимер вскрикнул, подскочил и отшатнулся, нож со звоном упал на землю. Вопль Варэна прорезал воздух, напоминая предсмертный крик загнанного зайца. Он опустился на колени, прижимая руки к лицу, упал и стал кататься по земле в безумной агонии боли. Адам спешился и кинул факел в лужу, где тот зашипел и погас. С решительным спокойствием, помогавшим пережить страшные часы поисков, он шел за катавшимся по земле де Мортимером, вытаскивая свой меч. Невозмутимо и уверенно он прекратил крики обожженного факелом врага — приставил клинок к его горлу и надавил на рукоятку. Адам присел на колени возле жены. — Хельвен? — неуверенно сказал он, торопливо осматривая ее, плотно сжал губы, когда увидел красные и синие следы пальцев на горле Хельвен. Внизу, на бедрах, также виднелись следы чужих рук. Адам сглотнул и поднял жену на руки, крепко прижимая к себе. В этот момент он понял, что никогда не сможет считать гибель Варэна грехом, о котором нужно каяться на исповеди. — Суэйн, принеси одеяло, — бросил он через плечо. Хельвен вздрогнула, глаза чуть приоткрылись. Она ощутила, что ее голову поддерживает чья-то сильная рука, а другая мягко обнимает плечи. Но и Варэн временами был то нежным, то жестоким. Мысль сменило воспоминание о том, что де Мортимер собирался ее убить. Тело напряглось, и Хельвен стала вырываться. — Лежи тихо, любимая, ты в безопасности, — послышался голос Адама. Нормальный, спокойный и знакомый голос. — Адам? — Хельвен немного отодвинулась, чтобы заглянуть в его лицо и убедиться, что это не игра воображения. Рядом пылали факелы, подсвечивая золотисто-ореховые глаза и густые волосы. Она коснулась его лица и в изумлении огляделась. — Где Варэн? — Мертв, — промолвил Адам со сдержанным удовлетворением. — Умер? — Да, умер, — слово упало, как тяжелое тело, брошенное в воду. Адам взял одеяло, которое Суэйн ухитрился где-то отыскать, и закутал Хельвен сначала им, а поверх своей накидкой, подбитой мехом. — Он хотел знать, зачем мы приехали в Анжер, — слабеющим голосом сообщила она. Адам вскочил на Лайярда, а Суэйн подал ему Хельвен. — Я ничего не рассказала. — Зубы Хельвен выбивали мелкую дрожь. Она уткнулась лицом в тунику мужа и крепко стиснула его руками, как ребенок, напуганный ночным кошмаром. Адам поцеловал жену в макушку, глаза его предательски заморгали. Он мягко тронул Лайярда и поехал неспешным шагом. Глава 24 Торнейфорд Адам, подбоченясь, рассматривал мозаику, которую кропотливо выкладывали двое мастеровых — копию с разрушенной римской мозаики, находившейся в лесу возле водопада Рэадр Сифнос, но с несколькими изменениями, предложенными Адамом. После завершения работы новое мозаичное панно должно было превратить цветочный дворик замка Торнейфорд из чисто функциональной, засаженной растениями площадки в восхитительное место для отдыха теплыми летними вечерами. Он отошел назад, к старому барьеру из дерна, и посмотрел на мозаику под другим углом. В панно преобладали оттенки осени — кремовый и бронзовый, красновато-коричневый, золотой и коричневый. Он перевел взгляд на жену, обсуждавшую с садовником место посадки новых растений мяты и шалфея, а также возможность отыскать клочок земли для высевания дельфиниума, столь необходимого для борьбы с недавним нашествием вшей. Вся в делах, подумал Адам, скривив рот в легкой усмешке. За два месяца после возвращения из Анжу Хельвен непрестанно занималась всевозможными делами. Это нельзя было даже назвать занятостью, настоящее неистовое увлечение хозяйственными заботами. К тому же она совсем перестала разговаривать с Адамом. Во всяком случае, разговоры не выходили за рамки тривиальной малозначащей болтовни. Адам никак не мог понять, что творится в душе жены. Хельвен не рассказывала, что произошло между нею и Варэном на борту «Алисанде» — ни единого слова. Однако Адам многое понял, анализируя ее поведение. В первые дни после освобождения Хельвен почти все время проводила в ванной, докрасна оттирая себя жесткими мочалками. Тут не требовалось слишком большого ума, чтобы догадаться: Варэн не только допрашивал свою пленницу. Однажды Адам прямо спросил об этом, но Хельвен сделала вид, что не слышала вопроса, но при этом настолько сникла, что этот безмолвный, но очевидный ответ поразил Адама до глубины души. Он рассчитывал, что время и ласковое обращение помогут Хельвен прийти в себя, но все происходило с точностью до наоборот. С каждым новым прожитым днем она все глубже забиралась в свою раковину. Создавалось впечатление, что ни одно действие или слово Адама не могут изменить ситуацию к лучшему. Ночами было еще хуже. Хельвен не отвергала мужа, наоборот, часто требовала от него больше того, чем он мог дать. Причем вела себя с таким отчаянием и самозабвением, что близость не доставляла искреннего удовольствия никому из них. Адам посмотрел на фигуры, размещенные в центральной части мозаики. Черные волки пытались преследовать собственные хвосты, а вокруг них кольцом бежали красные лисицы. Мастера занимались выкладыванием охотничьих фигур. Садовник куда-то удалился. Адам встал и неторопливо пошел вдоль цветочного дворика, намереваясь составить компанию жене. Та почему-то прижимала руку к животу, белая кожа приняла нездоровый вид и имела оттенок сыворотки. — Хельвен? — Адам озабоченно обнял супругу рукой. — Что с тобой? — Ничего. — Она посмотрела на мужа невидящим взглядом, который Адам уже начинал ненавидеть, но вдруг оживленно улыбнулась. — По-моему, все дело в соленой селедке, которую мы купили в прошлом месяце. Мне от нее как-то не по себе. Кутбрит говорит, мяту надо высаживать вот здесь, а пижму вон там, а я сомневаюсь. Тут больше солнца… Адам крепче сжал жену в объятиях, пытаясь остановить ее красноречие. — Хельвен, ради бога, я больше не могу делать вид, что ослеп! — умоляющим тоном сказал он. — Нам надо поговорить про дела в Анжере. Стоит мне на тебя посмотреть, и такое впечатление, что я стою у подземной реки Стикс, а передо мной какое-то существо из иного мира. — Анжер? — Хельвен, глубоко вздохнув, оглянулась на цветочный дворик, который за последнее время приобрел очень симпатичный вид благодаря серебру, выплаченному королем Генрихом за миссию, исполненную в Анжере. Невелика королевская награда. Она едва сдержала истерический смех, который застрял в горле, сменившись приступом тошноты. — Этот город теперь всегда со мной, каждый миг с утра до вечера я помню о нем, можно даже не говорить мне об этом, — с нескрываемым напряжением в голосе ответила Хельвен. — Я… мне что-то нездоровится. Пойду прилягу. — Хельвен вырвалась из заботливых объятий мужа и убежала. В задумчивости Адам смотрел на приготовленную для посадки трав грядку. Он хотел последовать за женой, но передумал, по-прежнему остро чувствуя, когда его присутствие нежелательно, даже если причина не в нем. На этот раз он предпочел избежать решительного разговора и, отложив вероятную размолвку на потом, пошел к Остину и приказал седлать Лайярда. В сопровождении верных воинов Адам выехал на патрульный осмотр местности и, проехав несколько миль, сделал остановку в небольшой деревушке. Там он переговорил с управляющим и принял из рук сияющей и взволнованной хозяйки пивной угощение — кубок со свежим элем. После этого отряд двинулся дальше. Скачка аллюром по открытому полю сняла напряжение Адама. Он натянул поводья на самом краю рва, отделявшего поместье Торнейфорд от соседей, посмотрел вдаль на Уэльс и глубоко вдохнул пьянящий весенний воздух. Адам дернул поводья и двинулся по гребню пограничного вала, с интересом осматривая состояние ремонтных работ на укреплениях. Не то чтобы он ожидал в этом году столкновений с валлийцами, эта беда, слава богу, отошла в прошлое. Ходили слухи, что Родри ап Тевдр собирался жениться на дочери соседнего валлийского лорда. Адам гадал, насколько эти слухи правдивы, и если да, то изменит ли такое обстоятельство хрупкое перемирие, установившееся на границе. Размышления занимали, уводя Адама к политическим заботам. От мыслей о том, что происходит с Хельвен, ему сейчас было бы совсем тяжело. Он поехал вдоль укрепления с целью заглянуть в небольшой замок, занимаемый одним из вассалов. За едой они с хозяином замка обсуждали, стоит ли ради увеличения пашни выкорчевывать лес. Адам отклонил приглашение поохотиться и поскакал домой. Он въехал во двор своего замка незадолго до вечерней службы. Заходящее солнце еще золотилось на краю неба, согревая землю последним теплом. Однако Адам почувствовал, как по спине пробежал холодок, и спешился, чувствуя неприятную напряженность в окружающей атмосфере. Он спросил у конюха, что произошло за день, однако тут же решил не выяснять ничего в чересчур многолюдном месте и поспешил в большой зал замка. Не было видно ни Хельвен, ни ее служанки Элсвит. Бриен, управляющий, занимался со счетными палочками и долговыми расписками. Заметив вошедшего хозяина, он оставил свое занятие и быстро подошел к нему. — Пока вы отсутствовали, милорд, леди Хельвен заболела, — он с беспокойством посмотрел на Адама. — Мы не знали, куда вы поехали с патрульными, поэтому уложили ее в постель, и моя жена решилась позвать из деревни старуху Агату. Известие сразило Адама, словно метко брошенный камень. Агата имела репутацию местной знахарки и целительницы, а также опытной повивальной бабки, ее часто приглашали живущие в замке женщины. Сам Адам был знаком с ней буквально с первого дня своей жизни. Побледнев, он ринулся мимо встревоженного управляющего и, перескакивая через две ступеньки, побежал наверх в башенную комнату. Агата как раз выходила из прихожей хозяйской спальни. Добрые старушечьи морщины слегка исказило озабоченное выражение. Старушка на ходу вытирала руки чистым куском льняной ткани. — Лорд Адам, — почтительно обратилась она к вошедшему, преграждая ему дорогу, так что Адам вынужден был резко остановиться в дверях. — Где моя жена? Что с ней? — Адам с тревогой глянул на задернутую занавеску. — Успокойтесь, милорд. Ничего серьезного. — Французский язык старушки отдавал сильным английским акцентом, что делало ее речь трудной для понимания. Адам был вынужден вслушиваться, и это невольно успокаивало. Он глубоко вздохнул, сосредотачиваясь на смысле слов. — Она спит. Я напоила ее поссетом. Теперь ей нужен покой, и пусть держит ноги в приподнятом положении. Кровотечение остановилось, но миледи нужно быть очень осторожной. — Кровотечение? — с глуповатым видом повторил Адам. На миг его охватил ужас при мысли, что в его отсутствие Хельвен пыталась покончить жизнь самоубийством. — Что это значит? — Это иногда случается. Побольше отдыха, и я уверена, все будет хорошо. Самое главное, что она не потеряла ребенка, лишь несколько пятен крови. — Ребенок? — В голове у Адама все закружилось. — Какой ребенок? Агата с нескрываемым удивлением посмотрела на Адама. — Ах, милорд, простите меня, я ведь не знала, что жена не сообщила вам — может, сама не была уверена? — Ты хочешь сказать, что моя жена носит ребенка? — буквально выдавил Адам. — Срок примерно от двух до трех месяцев, — кивком подтвердила она. — В это время иногда случается кровотечение. Полагаю, к Рождеству мы увидим хорошего здорового малыша. Адам, остолбенев, смотрел на повитуху. Примерно от двух до трех месяцев. Боже милостивый! Только не это! — Милорд, что это с вами? Не дать ли вам?.. — Со мной все в порядке, — неестественным тоном произнес он, — просто я удивился. — Адам высвободил свою руку. — Спасибо, что пришла. — Он выудил из сумки серебряный пенни и вложил монету в ладонь старушки. — Я приду утром, но если будет нужно, позовите, — повитуха поклонилась и исчезла. Адам приблизился к кровати. Хельвен крепко спала, дыхание было естественным и ровным, словно никаких неприятностей у нее вовсе и не было. Не в силах выйти из оцепенения и не веря своим глазам, Адам мучительно раздумывал, что скажет жене, когда та проснется. Он присел на скамеечку рядом с кроватью и принялся машинально расстегивать легкую летнюю накидку. — Элсвит, ступай вниз и скажи, пусть меня не ждут к обеду. Принесешь мне немного хлеба и похлебки. Адам проводил взглядом присевшую в поклоне и быстро удалившуюся служанку, уронил голову на руки и долго в молчании смотрел на жену. * * * Хельвен открыла глаза и мутным взглядом обвела спальню. Ноги лежали на возвышении из свернутого одеяла. Еще несколько одеял укрывали ее до самого подбородка. В комнате царил полумрак: было непонятно, утро это или вечер. Она даже не сразу сообразила, почему лежит в кровати. Но тут в животе колыхнулась волна тошноты, как это случалось несколько последних недель. Теперь она все вспомнила, в отчаянии повернула голову на подушке и неожиданно встретилась взглядом с устремленными на нее глазами Адама. Показалось, что взгляд мужа хлестнул ее по лицу, и Хельвен торопливо отвернулась с легким стоном, как раненый зверек. Адам также отвернулся, но затем, еле слышно выругавшись, поспешно склонился над кроватью и привлек жену к себе. — Хельвен, не надо. Слезы ручьем хлынули из глаз Хельвен, и тут она увидела, что Адам тоже плачет. Он еще раз выругался и торопливо вытер рукавом лицо. Сквозь пелену слез Хельвен наблюдала, как Адам дрожащими руками налил себе спирта из фляги. Тонкие рыжеватые волоски на запястье мужа под действием ее воображения вдруг превратились в белые курчавые волосы. Запах напитка пробудил настолько сильные воспоминания, что желудок резко воспротивился. Хельвен выскочила из кровати, схватила ночную посудину, и ее обильно стошнило. Адам поставил чашку и флягу и поспешил к жене, но движения словно тонули в зыбучем песке, он решительно не представлял, что нужно делать в таких случаях. — Может быть, послать Элсвит за Агатой? — Это совсем по другой причине, — слабо выдохнула она. — Запах спирта… Варэн заставил меня пить, перед тем как… — Она не договорила, ее снова сильно вытошнило. — Господи! — Адам пытался удержать тело жены, содрогающееся в приступе рвоты, обнимая ее до тех пор, пока рвота не прекратилась. Обессилевшая Хельвен устало прильнула к мужу. — Этим же спиртом я подожгла корабль, — нервно сглотнула она. — Вылила целую флягу в жаровню, когда представилась возможность… — Не надо ничего говорить, любимая. — Адам стиснул плечи жены и поцеловал ее в макушку. — Ты хотел меня расспросить про Анжер… — Не нужно, не порти себе настроение. — Нет, нужно, — настойчиво продолжила она. — Я пробовала жить так, будто ничего не случилось. Но теперь ведь не получится, правда? — Хельвен прижала ладонь к своему животу. Живот был таким же плоским, как и раньше. Ей просто почудилось. Затем медленно, делая длинные паузы, когда рассказывать было слишком мучительно, с подробностями поведала мужу обо всем случившемся. Пока Адам слушал, его кровь не раз закипала от жалости, любви и гнева. Однако по своему обыкновению он старался ничем не выдавать терзающие его чувства. Пришлось сидеть неподвижно, и мучительные крики и боль, сотрясавшие его, таились только в его душе. Когда Хельвен закончила рассказ, в комнате повисла пугающая тишина. — Я не рассчитываю, что ты признаешь этого ребенка, — прошептала Хельвен, видя что муж снова погрузился в молчание, уставившись взглядом в гобелен на стене, словно изображенная там картина представляла для него большой интерес. Адам медленно отвел взгляд от стены. — Он точно так же может быть моим, а не Варэна, — почти беззвучно прошептал он. — В Анжере и перед этим мы несколько раз были вместе. — Да. — Хельвен отвернулась. — Как раз эта неуверенность убивает меня. Повитуха говорит, что если я хочу сохранить ребенка, мне нельзя ездить верхом или быстро бегать по лестнице. Надо только нарушить ее запреты, и будет выкидыш. — Нет! — неожиданно для себя громко выкрикнул Адам, сжимая кулаки. Быстро оправившись от волнения, он продолжил спокойно: — Нет, Хельвен, мой ли это ребенок или Варэна, уж дитя точно ни в чем не виновато. Представь, что бы случилось со мной, если бы твой отец взвалил на меня все грехи моего отца? Если ты преднамеренно лишишься этого ребенка, то сбросишь одну тяжесть, но при этом взвалишь на себя еще большую, носить которую придется вечно. — Адам горько рассмеялся. — Боже, прости меня! Я проповедую, словно священник! — У тебя есть на это право. — В самые первые месяцы моего замужества я забеременела, но случился выкидыш. Как и сейчас, я была на третьем месяце, но потеряла так много крови, что вмешалась Джудит. Она сказала, что следующий ребенок, если появится слишком быстро, может просто убить меня, хочу я этого или нет. Она хорошая знахарка. — Хельвен немного помедлила, затем взглянула на Адама. — Если я не беременела, то это было благодаря тампонам, пропитанным уксусом, и ежедневной порции настойки воробейника, добавленной в вино. — Так ты и… я хочу спросить, ты то же самое?.. — Практиковала ли я такие хитрости в нашей с тобой жизни? — резко закончила Хельвен. — Нет. Такой выбор мне было сделать легко — во всяком случае, так казалось. — Она положила руку на свой живот, и вдруг разрыдалась. — Боже, если бы в тот вечер я сделала это… — Хельвен, не надо… Из-за занавеса послышался сдержанный кашель, вошла Элсвит, неся блюдо с хлебом и тарелкой похлебки, другая служанка держала кувшин со свежим вином и несколько новых свечей. Адам неожиданно почувствовал, что успокоился. Служанки замерли, явно смущенные присутствием хозяина. Он вторгся в женское владение, осквернил укромный уголок женских секретов. Адам плотно сжал губы и посмотрел на Хельвен. Та почему-то дрожала, стоя рядом с ним. Он поднял ее на руки и уложил обратно в постель. Элсвит взяла ночную посудину. — Все еще тошнит? — встревоженно шепнула она, обращаясь к Адаму. Адам покачал головой и кивнул в сторону фляги. — Подействовал запах спирта. — У моей сестры была такая же реакция на сыр, — вмешалась младшая служанка, но под грозным взглядом Элсвит смутилась и покраснела. — Адам, не уходи! — испуганно воскликнула Хельвен, видя, что муж отходит прочь, и его место возле кровати занимают служанки. — Я не ухожу, просто поем здесь, в стороне от тебя, чтобы не раздражать твой желудок. Хельвен откинулась на подушки, глядя на пламя свечи. Пламя едва подрагивало, словно новая жизнь у нее внутри. Свеча помогала ей видеть мужа, но чувства Хельвен были слишком неспокойными — она казалась себе такой несчастной, что в эту минуту была бы рада умереть. Глава 25 Уэльс, декабрь 1127 года — Попробуй, — Ренард протянул Адаму кусок пирога. Тот взял и понюхал с подозрительным видом. — Снова с луком. Господи, я сам скоро превращусь в этот лук-порей[9 - Лук-порей — национальная эмблема Уэльса.]. — Адам откусил кусок и понял, что не ошибся. В начинке ощущался также творожный сыр и смертельная доза шалфея. — Не удивляйся, мы ведь в Уэльсе, — с улыбкой напомнил Ренард и протянул свою чашку, чтобы ее вновь наполнили медовым напитком. — Но ты должен признать, это зелье здесь великолепное. — Пока назавтра утром оно не ударит тебе в голову, — мрачно подытожил Адам. — Вон та девчонка так и пялится на тебя. — Знаю. Как ты думаешь, она свободна? А я не нарушу законы гостеприимства, если попробую узнать об этом сам? Вообще-то я обещал вести себя примерно, то есть не прикасаться к запретному плоду, даже если хочется узнать, созрел ли он. — Глаза юноши насмешливо сверкнули. Ему никогда не суждено стать красивым в том классическом смысле, каким был его отец. Взрослые черты пока недостаточно развились. Однако, оживляясь, смеясь или выражая сильное чувство, Ренард преображался и притягивал к себе такое внимание, что люди, особенно женщины, оборачивались, чтобы взглянуть на него еще раз. Молодому человеку очень шел к лицу богатый бархатный наряд с золотой отделкой. Когда же он надевал накидку с широким воротником из волчьей шкуры, это выгодно сочеталось с его сверкающими серыми глазами. Здесь в Уэльсе, в замке Родри ап Тевдра, на свадьбе Родри и дочери соседнего валлийского лорда Ренард представлял своего отца. Заключенное перемирие нужно время от времени подтверждать делами, именно поэтому Адам сам приехал на торжества. Если бы не политическая выгода, он, несомненно, остался бы рядом с Хельвен в Торнейфорде. Приближалось время родов. В то утро, когда он собирался на свадьбу, жена с грустью призналась, что чувствует себя огромной, словно выброшенный на берег кит. Приехала Джудит, чтобы помогать во время родов, рядом постоянно находилась и знахарка Агата. Все было предусмотрено, однако Адама не покидала тревога. За последние шесть месяцев Адам обрел способность противостоять испытаниям судьбы. Но иногда среди ночной тишины, прислушиваясь к стонам жены, с тревогой вглядываясь, как та с трудом поворачивается, или просто держа ее за руку, он подолгу всматривался в темноту и чувствовал, как страх наполняет все его существо. Хельвен считала мужа сильным, опиралась на эту силу, зависела от нее. От сознания собственной ответственности страх, наваливающийся на Адама, еще больше пугал его. Если ребенок родится со светлыми волосами и голубыми глазами, — а это возможно, даже если Варэн не имел никакого отношения к отцовству, — Адам решительно не мог представить себе, хватит ли у него сил. Если же он сломается… Очнувшись от своих мыслей, Адам торопливо отхлебнул медовый напиток и даже пролил несколько капель на тунику, отчего вполголоса выругался. — По-моему, это не у меня утром будет болеть голова, — не преминул использовать возможность вставить шутку Ренард и широко улыбнулся, показывая белые зубы. — Если тебе запретили вступать в словесные дуэли с валлийцами, не думай, что можешь безнаказанно болтать языком в мой адрес! — сурово оборвал он. Ренард виновато прикусил язык и нерешительно глянул в сторону Адама. Одновременно размышляя, стоит ли отпустить замечание насчет вспыльчивости и тем более увязать это с приближающимся материнством Хельвен. Быстро взвесив возможную реакцию, решил воздержаться, иначе хозяева-валлийцы получат немалое удовольствие, наблюдая открытую потасовку между гостями-норманнами. — Извини, Адам, — пробормотал он, стараясь выразить интонацией искреннее сожаление. — Да нет, это ты извини меня. Не воспринимай меня слишком серьезно. Что-то я сейчас плохо расположен для компании. Ренард двумя руками поднял кубок с медовым напитком. — Хельвен здоровее буйвола. Конечно, ты думаешь, что я говорю это, только чтобы ты успокоился, но это истинная правда, уж я-то знаю по тем шлепкам, которые не раз получал от нее. — Юноша улыбнулся. — Перемени тему или заткнись, — спокойно заметил Адам, улыбаясь в ответ и переключая внимание на энергичное притопывание танцоров, скачущих вокруг костра. — Ну, что ж, пожалуйста. У меня скоро помолвка с дочкой де Мортимера. Помоги мне, Господи! Отец и сэр Хью уже обсуждают приданое. Адам молча прикусил губу. Откуда Ренарду знать, что любое упоминание фамилии де Мортимер обжигало его, словно пылающим факелом. — Поздравляю, — с усилием выдавил Адам, отхлебнув еще несколько глотков. — Только не говори об этом с такой печалью! — рассмеялся Ренард. — Эта крошка — просто прелесть. Теперь, когда Варэн погиб, она единственная наследница сэра Хью, а это сулит отменные пастбища и стада. — Ренард стрельнул глазами сквозь полуприкрытые ресницы в сторону юной валлийки, но поняв причину молчания Адама, добавил: — Ты знаешь, смерть Варэна тяжело ударила по сэру Хью. Он так надеялся, что король простит его сына. — В самом деле? — Адам с усилием изобразил безразличие. Но как спокойно ни звучали его слова, в интонации легко угадывалось злорадство. — Надо же, какая-то уличная стычка в Анжере. Не очень-то славный путь в преисподнюю, как ты считаешь? Адам не смог выдержать и проворчал: — Он еще слишком легко отделался! — А так ли все это было? Неужели он действительно ввязался в пьяную драку возле пристани с какими-то матросами, которые потом сбросили его в воду? На щеке Адама дрогнул мускул. — Откуда мне-то знать? — взорвался он. — Если его отцу сообщили именно такие подробности, значит, так оно и было. — Да я просто подумал, что раз уж ты в это время как раз был в Анжере… Адам резко вскинул руку и с силой стиснул плечо Ренарда, медовый напиток выплеснулся на одежду юноши. — Знаешь, лучше держи свои фантазии при себе! — прошипел он, со злостью выговаривая каждое слово. Он снова погрузился в молчание, в глазах безмолвно плясали огоньки от праздничного костра. Ренард хотел смело заглянуть в глаза Адаму, но почувствовал, что вся отвага куда-то испарилась. Юноше почему-то представился изготовившийся к прыжку волк. Адам презрительно фыркнул, толчком отодвинул Ренарда, вскочил на ноги и ушел. За стенами зала было холодно. Острый морозец все больше наполнял вечерний воздух. — Он обещал хорошо вести себя! — с улыбкой заметил на местном диалекте Родри ап Тевдр. Адам повернулся к молодому валлийскому вождю, незаметно подошедшему к нему. Лицо Родри сияло румянцем от выпитого вина, хотя он вовсе не был пьян. Новоиспеченный жених хорошо понимал, что нынешней ночью лучше оставаться трезвым. — Он всегда обещает, — фыркнул Адам. — Вы ведь не возражаете против его сдержанности, пусть и вынужденной? Мне совсем не хочется, чтобы какой-нибудь разгневанный муж или отец набросился на парня, и наши войны возобновились с новой силой. Родри расхохотался. — Перед первой брачной ночью я хотел бы быть готовым лишь к одной войне, и уж точно не против норманнов. Нет, здесь можно не ждать неприятностей. Муж этой Бранвен бросил ее еще год назад, когда застал в кустах с торговцем шерстью. Можешь поверить, тропинка к ее нижней дверце так исхожена, что удивлюсь, если там еще осталась хоть одна невытоптанная травинка — не подумай только, что я сужу по личному опыту. — Да я и не думаю, — с серьезным видом кивнул Адам. — Эге-ге, да она у него все силы отнимет! — фыркнул Родри и повернулся на звуки нового танца, начавшегося в зале. Некоторые гости закричали, зазывая Родри в круг. — Жаль, что твоя жена не смогла приехать, но и причина стоит того, а? Я помолюсь, чтобы роды прошли легко, и у тебя появился здоровый сын. Надеюсь, моя жена тоже не станет затягивать с наследником! — Валлиец похлопал Адама по плечу и с криком поспешил присоединиться к молодой жене в центре танцующих, невольно освободив Адама от необходимости отвечать. Валлийка уверенно положила ладонь на бедро Ренарда и наклонилась вперед так, чтобы юноше было удобнее заглянуть за вырез платья. Адам отыскал свободный кувшин с вином и уединился, пытаясь найти в нем утешение. * * * У Хельвен перехватило дыхание и, крепко зажмурив глаза, она прижалась к стене и стала тяжело и часто хватать ртом воздух. Боль нарастала и сжимала ее так, что женщина не замечала ничего вокруг себя. Живот холмом вздымался под рубашкой. Хельвен давно желала лишь одного — избавиться от него как можно скорее. В то же время она очень боялась потерять ребенка. — Ты что это, девочка? Ну-ка перестань напрягаться, — ворчливо вмешалась знахарка Агата, решительно беря Хельвен за руку. — Так ты только повредишь себе. Лучше кричи, если невмоготу. Вот так-то лучше, лежи спокойно. Хельвен с облегчением вздохнула, когда боль временно отпустила. — Как же мне хочется, чтобы все закончилось… Джудит, менявшая в ногах роженицы разогретый кирпич, выпрямилась и оглянулась. В карих глазах графини мелькнула печальная улыбка. — Когда я рожала Майлса, ни одного раза не вскрикнула, — со значением заметила она. Агата недоверчиво приподняла брови. — Должно быть, у вас и роды вышли легкие, миледи. — Нет. Пришлось помучиться полтора дня. И каждую минуту я произносила самые грязные солдатские ругательства. Ги после смеялся, что моей грешной душе повезло, когда остальные дети появлялись на свет без больших задержек. Повитуха одобрительно хихикнула. — Так-то лучше. Ничего страшного, если и ругнется несколько раз, лишь бы дело шло полегче… Что, снова началось, девочка? Давай, давай дыши почаще, не волнуйся… Вот и хорошо. Хельвен обмякла, снова жадно хватая ртом воздух. Было бессмысленно заявлять, что она не в силах терпеть это дальше. Выбора нет, но раздражающие предрассветные боли за последнее время стали очень сильными. А сейчас, около полудня, превратились в совершенно невыносимые. Джудит подошла к жаровне и принялась готовить поссет со взбитыми яйцами, чтобы добавить роженице силы. Для уменьшения боли графиня подсыпала в напиток сушеные листья малины. — Очень кстати, что Адам уехал на свадьбу Родри, — деловито заметила она, размешивая напиток. — Здесь бы он только мучился и путался под ногами. Мужчины обычно тяжело переживают роды жены, особенно первые. Хельвен вдруг расплакалась, и обернувшаяся Джудит недоуменно посмотрела на нее. Судя по всему ей трудно было взять в толк, что беременность могла так подточить здоровье и характер приемной дочери, обычно такой веселой и здоровой. Агата ласково ворковала и успокаивала роженицу. В замешательстве Джудит заставила Хельвен выпить напиток и побежала вниз посмотреть, как ведет хозяйство жена управляющего. Спускаясь из башни в зал, графиня как раз оказалась свидетельницей возвращения Адама с Ренардом из Уэльса. Не слишком обрадованная их появлением, помолилась про себя, чтобы Господь дал ей терпение. — Где Хельвен? — требовательно и безо всякой учтивости спросил Адам. — Разве она уже?.. — Время уже подходит, — спокойно сообщила Джудит. — Все идет как положено. Повитуха присматривает за ней, но, по моим прикидкам, ты сможешь познакомиться со своим наследником не ранее, чем в сумерках. — Графиня приняла накидку Адама и, привстав на цыпочках, поцеловала его в щеку — что само по себе было нечастым жестом симпатии. Джудит по своей натуре не любила демонстративного выражения чувств. — Я могу ее повидать? — Адам… — начала графиня, пытаясь поделикатнее выразить отказ, однако что-то в его лице вынудило ее умолкнуть. Джудит почувствовала — он испрашивает разрешения из вежливости, хотя сам нимало не озабочен, услышит согласие или нет. Это его замок, и она, в сущности, не могла ничего запрещать. — Понимаешь, ей сейчас больно. Если тебя это расстроит, лучше подожди где-нибудь в другом месте. — Я выдержу. — Дело твое, ведь именно ты был там во время зачатия, — сказала графиня и удивилась, поймав весьма странный взгляд Адама. Ренард, на которого мать не обратила особого внимания, разве что бегло прикоснулась губами к щеке, подошел к камину, дыханием согревая озябшие руки, и присел поближе к огню. Бабушка Агата пришла в ужас, увидев, что в комнату к роженице входит мужчина. Еще мгновение, и она бы немедленно, засучив рукава, вытолкнула Адама прочь. Однако Джудит энергично оттащила повитуху в сторону и стала что-то нашептывать на ухо. — Адам! — Хельвен тяжело охнула, устремилась к нему навстречу и заключила в объятия. Адам взял лицо жены ладонями, запустив пальцы в распущенные волосы, и принялся целовать мокрые глаза, щеки, губы. — Я не могу здесь оставаться, сладость моя, но знай, что я рядом с тобой, — голос Адама дрогнул. — Джудит говорит, что все идет нормально, верно? — Да, они так говорят, но мне от этого не легче. Она потерлась лицом о накидку мужа и почувствовала, что его одежда сырая и холодная. — Идет снег? — Мокрый. — Как прошли свадебные торжества? — Обычная свадьба. У меня голова раскалывается от вина, а Ренарда разукрасили такими редкостными укусами, что лучше его матери их не видеть! Хельвен не выдержала и рассмеялась сквозь слезы, затем обняла мужа. Даже боль немного отпустила. — О Адам, что бы я сейчас… — Она умолкла и дико завопила, прижимаясь к мужу от невыносимой боли. Волна схваток жестоко и мгновенно скрутила все тело. Адам прикусил губу и стоял совершенно беспомощный и бесполезный, поддерживая вцепившуюся в него жену. — Теперь пойдет чаще и сильнее. — Агата повернулась к Джудит. Повитуху ничуть не убедили просьбы графини проявить снисходительность к Адаму. — Я думаю, — прошептал Адам ей в ухо, — что всякий мужчина, возражающий против уксусных тампонов, должен некоторое время провести в родильной комнате. — Этого мало, — трясущимися губами пробовала пошутить Хельвен, — надо его еще заставить самого походить беременным! — Я бы согласился побывать на твоем месте, если бы мог. — И я бы не возражала… О-о! — Хельвен! Повитуха решила, что далее терпеть такое кощунство не может и бросилась вперед, вклинившись между супругами и заняв место Адама. — Милорд, уходи отсюда! — гневно заявила Агата, все ласковые нотки исчезли напрочь. — Тебе здесь нечего делать, только путаешься под ногами! Иди, иди, мы будем сообщать о ее состоянии так часто, как ты захочешь. Джудит, уловившая признаки гнева на лице Адама, взяла его за руку и настойчиво подвела к двери. — Адам, будь так любезен! — просительно сказала графиня. — Ты уже и так зашел далеко за все рамки приличия. — Адам, со мной все будет нормально, — прошептала Хельвен едва слышно. — Ты уверена? — Адам повернулся, почти вырываясь из рук тянувшей его к выходу Джудит. Хельвен кивнула и плотно стиснула зубы, пытаясь отогнать новую волну боли, которая набирала силу, словно прилив. Но это было невозможно, и она стала снова растворяться в судорогах безжалостной боли. Повитуха ласково пришептывала, удерживая метания молодой женщины и массируя ей спину. — Ну, ну, моя девочка, давай-ка снова походим, дойдем до этого кувшина, вот так, умница. Джудит силой вытащила Адама из комнаты. — Ты весь позеленел, — заметила она в своей привычной колкой манере, — а мне сейчас меньше всего хотелось бы ухаживать за больным или теряющим сознание взрослым мужчиной. — Джудит, все будет нормально? Ты ведь не говоришь это, только чтобы успокоить меня? — Нет, я не просто так все это говорю. Хельвен — вполне здоровая кобылка, схватки нормальные и сильные, как и должно быть. А теперь, убирайся с глаз моих. Найди себе какое-нибудь занятие. Обещаю, что тебе первому сообщим любые новости! * * * — Милорд, у вас сын, — бабка Агата вложила в руки Адаму пищащий сверток в одеяле. Лицо повитухи было слегка суровым, она до сих пор не могла простить его за вторжение на запретную территорию. Адам глянул на сердитое красное личико младенца. Крошечный кулачок выбрался из-под одеяльца и возмущенно размахивал прямо перед носом оторопевшего мужчины. — Здоровый крикун будет, сомнений нет, — добавила повитуха удовлетворенно, когда подкравшийся сзади Ренард заглянул через плечо Адама на своего нового племянника. — Выглядит так, будто его ошпарили кипятком, — разочарованно заметил юноша и крепко хлопнул Адама по плечу. — Мне кажется, ты не захочешь отмечать это событие валлийской медовухой, а? Адам не обращал на парня никакого внимания. — А Хельвен, с ней все в порядке? Повитуха увидела испуг на его лице и смягчилась, рот растянулся в обычной улыбке. — Твоя хозяйка очень устала и местами повреждена, карапуз оказался большим и сильным, но серьезных бед он ей не причинил. — Повитуха еще больше расплылась в улыбке. Хельвен медленно подняла веки и остановила взгляд отяжелевших глаз на лице мужа и беспокойном свертке, который тот неловко держал в руках. — Немножко жаль, что это не девочка, — прошептала она, и слезы облегчения заполнили глаза молодой матери. — Тогда все было бы не так важно, правда? Адам быстро глянул в сторону Джудит, но она хлопотала в дальнем углу комнаты и никак не могла слышать сказанное. — Поскольку ты жива и здорова, все остальное не имеет никакого значения, — ответил Адам вполне искренне. — Вряд ли когда-либо я так боялся, даже накануне сражений. — Он наклонился и поцеловал жену, затем смущенно скривил лицо и осторожно положил ребенка в ее руки. — Он издает такие звуки, словно целый хор ирландских волынок. Тебе не кажется, что он проголодался? Хельвен спустила плечико ночной рубашки и нерешительно предложила младенцу грудь. Ребенок завопил, тыкаясь лицом в грудь, потом случайно попал ртом на сосок и с жадным всхлипыванием зачмокал. Как по волшебству, крик прекратился, сменившись легким довольным сопением. — Вот и слава богу, — насмешливо сказала Джудит, подавая Хельвен чашку с каким-то зельем, пахнущим травами. — Я заварила несколько пучков воловика для образования молока. Похоже, ты держишь в руках обжору. Я такого жадного сосуна не слышала с тех пор, когда родился Ренард. А тот и по сей день никак не может успокоиться. Пойду-ка я принесу чего-нибудь поесть. Тебе надо подкрепить силы, иначе явно понадобится кормилица. Это был повод оставить супругов наедине. Хельвен чувствовала, что пока она не сможет ничего съесть, что бы ни предложили. Она коснулась волосиков ребенка, мягких и темных. Глазки малыша закрылись, на веках топорщились крошечные коричневато-золотистые реснички. Ручка, которой ребенок недавно размахивал, теперь лежала покойно, пальчики веером распластались на ее груди. Хельвен почувствовала беззащитность маленького существа, и сердце, сдавленное сомнениями, заныло еще и от этого нового беспокойства. В миг рождения ребенка, когда тот выскользнул из ее тела, она думала только о совершенном над ней насилии. Но теперь рядом с невеселыми воспоминаниями в душе вдруг раскрылись и радостные, счастливые картины прошлого. Вот она лежит с Адамом, перепачканная чернилами от его пальцев. Так начиналась их светлая полоса в жизни. Вот блюдо с засахаренными сливами. А вот конюшня в Анжере, солома покалывает ее голые ноги — почти такие же укольчики она чувствовала на соломенном матрасе, где проходили роды. Хельвен перевела взгляд с ребенка на мужа. Он сказал, что все остальное уже не имеет никакого значения, но как же быстро отдал ей малыша! Возможно, это естественная мужская реакция на что-то хрупкое и крошечное. По выражению лица Адама Хельвен не могла ничего понять, а спрашивать не хотела. После некоторого молчания Хельвен спросила: — Как бы ты хотел его назвать? — Есть лишь одно подходящее имя, — пробормотал он. — Майлс. — Да, — слегка хриплым голосом выдавила из себя Хельвен, — это должен быть только Майлс. В комнату вернулась повитуха с большим деревянным ушатом горячей воды и охапкой просушенных и подогретых пеленок. За ней следовала Джудит. — Адам, внизу все собрались, ждут, чтобы ты показал им ребенка, — сообщила графиня. — Хорошо, — вздохнул Адам, взъерошивая себе волосы. Он знал, что таков его долг, но не испытывал большого желания следовать традиции — старинному ритуалу, уходящему корнями в языческие времена, когда болезненного или уродливого младенца племя или клан мог не принять с первого дня жизни. Несчастное маленькое существо уносили на высокий холм и оставляли там умирать. Когда же рождался здоровенький мальчик, то после удачного представления родственникам и домочадцам начиналось шумное и разгульное торжество. Церковь неодобрительно относилась к такому обычаю, хотя он и утратил изначально заложенную в нем варварскую жестокость. Но люди привыкли именно к такому приобщению новорожденного к миру взрослых и считали давнюю традицию обязательной и важной. — После того как он насытится, — Адам кивнул на продолжающего активно сосать младенца. — Если забрать его прямо сейчас, он вам устроит такое представление! — Адам легонько стиснул руку Хельвен и улыбнулся. Но этот жест не дошел до сознания молодой матери, она с беспокойством смотрела на мужа. Глава 26 Равенстоу Элинор де Мортимер, семи лет от роду, вытянула перед собой ручку и с молчаливой гордостью стала любоваться золотым колечком с эмалью, подаренным ей в честь помолвки. Оно пришлось впору как раз для безымянного пальчика изящной ладони. В один прекрасный день Ренард наденет на этот палец настоящее обручальное кольцо, но это будет, лишь когда она станет достаточной взрослой, чтобы выйти за него замуж. А пока они только помолвлены, то есть обещаны друг другу, как в романтических сказках, которые иногда няня читала маленькой Элинор. Будущий жених подарил ей и другое кольцо. Она сможет носить его, лишь когда станет настоящей женщиной, пока оно еще слишком велико. Сначала Элинор собиралась носить большое кольцо на шее, нанизав на шелковую нить. Однако, как только они вернулись домой, отец приказал ей спрятать подарок в шкатулку. Все взрослые по-прежнему ели и пили в зале, обсуждая совсем другую свадьбу. Какая-то Матильда вышла замуж за человека по имени Джоффри, и, кажется, кто-то очень недоволен, что эти люди решили пожениться. Элинор принялась шалить, однако никто не обращал на нее внимания, и это ей вскоре наскучило. Тогда девочка придумала, что ей нужно отлучиться в уборную и под этим предлогом улизнула, чтобы исследовать комнаты наверху. Потом, даже зная, что должна быстро вернуться, не удержалась от любопытства и, забыв об осторожности, принялась бегать, изучая каменные комнаты замка, который в один прекрасный день станет ее домом. В одной из комнат она заметила ткацкий станок и скамеечку для вышивания. У окна на солнечной стороне лежала спящая собака. Почуяв появление незнакомки, собака подняла голову и залаяла. Сильно испугавшись, Элинор поспешила скрыться и скоро оказалась у маленькой комнатки в стене замка, которую, как она уже знала, приготовили для нее и ее няньки. В комнатке стоял затхлый запах, всюду были понатыканы пучки сушеной лаванды, чтобы отбить неприятный запах старинного камня. Еще один короткий подъем по винтовой лесенке привел девочку в комнату графа и графини. Когда-нибудь, в далеком будущем, о котором ее детский ум не мог даже предполагать всерьез, она будет жить здесь вместе с Ренардом и станет носить титул графини. На стене внимание Элинор привлекло дорогое сарацинское зеркало. Потрясенная прекрасным предметом, девочка благоговейно замерла перед ним, забыв обо всем от восхищения. Конечно, она уже была наслышана о таких волшебных вещах и даже как-то видела на ярмарке жалкое подобие настоящего зеркала. Но это зеркало было так гладко отполировано, такое яркое, что Элинор даже мелкие детали видела без малейшего искажения. Из зеркала на нее смотрела девочка с длинными до пояса иссиня-черными волнистыми и блестящими волосами. На голове с особой тщательностью была прикреплена корона из живых цветов, однако заколки так и норовили выскочить. Элинор разглядывала широко посаженные золотисто-зеленые глазки, нежную кожу, немного испорченную отсутствием переднего зуба улыбку и все шаловливое выражение лица, на котором особенно примечательным был маленький вздернутый носик. Девочка принялась танцевать перед зеркалом, замирая от счастья при виде своего льняного платья изумрудного цвета с поясом из золотистой парчи и пряжкой из настоящего золота. Ее отец печально улыбался, когда перед церемонией помолвки поправлял складки этого наряда. Охрипшим голосом он шепнул тогда Элинор: — Деточка моя, как ты похожа на свою мать! Элинор никогда не видела свою мать, вторую жену отца, француженку, гораздо моложе, чем он. Мать Элинор умерла от неудачных родов, едва только оправившись после появления на свет дочери. Молодая женщина оказалась недостаточно крепкой, чтобы выдержать новые испытания. Отец всегда ходил печальный, но особенно сильно загрустил в последнее время, после известия о смерти Варэна. Элинор скорчила рожицу своему двойнику в зеркале. Ей никогда не нравился гораздо более старший сводный брат. Он привозил ей подарки, всегда ожидая бурной радости, а потом совершенно забывал о сестре. Отец тоже переставал обращать на нее внимание, когда Варэн был дома, и обычно отсылал ее погулять, поиграть или побыть с нянькой. От неожиданного звука девочка вздрогнула и испуганно повернулась. Только теперь она заметила женщину, сидевшую в кресле с высокой спинкой и баюкающую на руках ребенка. Элинор узнала сводную сестру Ренарда. Узнать ее было очень легко даже в тени, ведь волосы молодой женщины горели как пламя. — Не бойся, я тебя не съем, — с улыбкой обратилась к девочке Хельвен. Отняв ребенка от груди, она прикрыла лиф платья. Элинор на цыпочках подошла к креслу и, не устояв от соблазна, прикоснулась любопытным пальчиком к золотисто-коричневому пушистому ежику волос на головке ребенка. — А как его зовут? — поинтересовалась девочка. — Майлс, в честь прадедушки. — Ага. Хельвен внимательно изучала девочку. В ней было очарование юной озорницы, и Хельвен не увидела ничего, что бы напоминало о погибшем Варэне. Ни намека на семейное упрямство не обнаруживалось в маленьком хорошеньком личике. — Хочешь его подержать? Лицо Элинор засветилось радостью. — А взаправду можно? Вместо ответа Хельвен подняла сына и положила на протянутые ручонки девочки, показав, как правильно держать ребенка. Впрочем, держать его было совсем необязательно — малыш уже умел сидеть самостоятельно и беспокойно поворачивал головку по сторонам, стараясь не пропустить ничего из происходящего. — Когда мы поженимся с Ренардом, у меня будет много детей, — с серьезным видом сообщила Элинор. — А сколько у него зубов? — Уже два. Элинор вздохнула. — Хотела бы иметь братьев и сестер. Варэн был гораздо старше меня, и никогда не играл со мной. Хельвен похолодела от одного упоминания этого имени. — Ну так что же, — словно со стороны услышала она свой сочувствующий голос, — зато теперь, после помолвки, у тебя целая семья родственников. Уильям — твой ровесник, и Генри не намного старше. Элинор кивнула и радостно улыбнулась Хельвен, затем перевела взгляд на Майлса, который разглядывал ее круглыми любопытными глазами. — Мне очень нравятся малыши. А у вас скоро еще будут дети? Хельвен закашлялась. — Это зависит от воли божьей, — с трудом выдавила она. Краем глаза увидев какую-то тень, подняла взгляд от увлеченной разговором маленькой Элинор и увидела, что в дверях стоит отец девочки. Холодок страха пробежал по спине Хельвен. — Ах, вот ты где! — набросился сэр Хью на дочь. — Как же ты додумалась сбежать с праздника в честь твоей же помолвки? Ты хотя бы понимаешь, как это невежливо и невоспитанно? Элинор закусила нижнюю губку. — Я не собиралась убегать, папа, — ее голосок задрожал. — Я просто побежала в уборную, а потом… — А потом заглянула сюда посмотреть, как я кормлю Майлса, — быстро пришла на помощь Хельвен, ласково посмотрев на малышку. — Это я виновата, что задержала Элинор здесь. Сэр Хью что-то пробурчал и перевел взгляд со своей дочери, все еще кусающей губки и вот-вот готовой расплакаться от обиды, на медноволосую женщину, спокойно взявшую ребенка. Младенец едва не вывернул шею, стараясь получше разглядеть незнакомого дядю. — И все-таки ей нельзя было убегать, — недовольно заметил де Мортимер, откашлялся и с хмурым видом сурово продолжил: — Ты нечестно поступила с моим сыном, но я признаю, он также запятнал свою честь и, к сожалению, не раз. Ради благополучия сегодняшней помолвки я решился забыть о прошлом и уже поговорил с твоим мужем. Он сказал… — Сказал, что постарается, — продолжил Адам, вошедший в комнату вслед за сэром Хью и, подойдя к жене, поцеловал ее в щеку. Хельвен встала, крепче прижимая к себе вырывающего Майлса, и встретилась глазами с красноречивым взглядом Адама. Хельвен похолодела, но сумела изобразить для гостя жалкое подобие улыбки. — Слуги расставляют в цветочном дворике столы для ужина. Ты не хочешь спуститься вниз? Можно посадить Майлса на овчину среди женщин. Сэр Хью внимательно смотрел на супругов и закутанного в пеленки ребенка. Он чувствовал неприятную горечь во рту от мысли, что этот малыш мог быть его родным внуком. Элинор подбежала к отцу, непокорные черные локоны никак не уживались с цветочной короной, закрепленной на голове. Де Мортимер обнял девочку за плечи, крепко прижал ее к себе и повел к выходу. У дверей он остановился и повернул голову. — У вас хороший сын, — тяжело обронил он. — Примите мои поздравления. Пусть он принесет вам больше радости, чем доставил мне мой сын. — С этими словами де Мортимер удалился, уводя с собой Элинор. На некоторое время в комнате воцарилось молчание, которое нарушил Майлс, требуя внимания к себе. Ребенок загукал и решительно потянулся к Адаму. Немного поколебавшись, тот взял ребенка у Хельвен и подошел к окну, задумчиво глядя на освещенный солнцем сонный двор замка. Огромный черный пес, рвущийся на поводке вперед, тащил за собой по двору Ранульфа де Жернона. — Вот жалость, этот де Жернон всю компанию нам испортит, — с досадой заметил Адам. Хельвен что-то пробормотала в ответ и сделала вид, что занята складыванием детских вещей на кровати, исподтишка поглядывая на стоящего у окна мужа. Адам бережно прижимал к себе Майлса. Малыш чувствовал себя спокойно и с любопытством следил за пылинками в лучах солнечного света, пытаясь хватать их пухлой ладошкой, солнечные блики золотили пушок на его голове. Хельвен с трудом проглотила подступивший к горлу комок. Она до сих пор не знала, как Адам относится к сыну. Вынашивая ребенка, она боялась, что дитя станет нежеланным для обоих. — Тебе папа что-нибудь говорил про замужество императрицы? Адам подошел к жене. — Нет, Гийон в последнее время избегает меня. Чувствуется, он хотел бы что-то высказать мне, но знает, что сделав это, может вызвать раскол в наших отношениях. Мне кажется, мы уже вплотную подошли к этому — я имею в виду разговор, а не раскол. — Он направился к двери. Хельвен пошла следом, задержавшись возле зеркала, чтобы разгладить складки платья и поправить диадему и вуаль. Адам остановился, поджидая жену. Майлс протянул пухлую ручку и хлопнул по стеклу, смеясь своему отражению. — Он выглядит совсем, как ты, — негромко сказала Хельвен. — Адам, это твой сын, я в этом уверена. От удара крошечной ручки зеркало задрожало, отражение затряслось. Несколько мгновений Адам стоял, молча глядя на ребенка, мужчину и женщину в зеркале. Один был веселым и невинным, остальные словно балансировали на лезвии ножа. — Неужели ты полагаешь, для меня есть какая-то разница, что бы я ни увидел в этом зеркале? Хельвен сглотнула слюну. Слова звучали по-доброму, но ей все равно было страшно. — Но могло быть и так, — промолвила она пересохшими губами и увидела, как лицо Адама напряглось, а глаза прищурились именно так, как она не раз наблюдала на тренировочной площадке перед упражнением с копьем. — Адам… — Не надо больше никаких слов, — прервал ее Адам так же ласково и, передав ей Майлса, ушел. Хельвен низко склонила голову и, чувствуя предательскую резь в глазах, принялась ерошить шелковистые волосики сына. Она опять необдуманно задела честь мужа. Если же сейчас броситься за ним с объяснениями, то положение еще больше обострится. Хельвен уже хорошо изучила, что означает взгляд, которым окинул ее муж перед тем, как уйти. Шмыгая носом, она вытерла глаза рукавом платья, прижала Майлса к бедру и медленно пошла вниз по лестнице. * * * Цветочный дворик был окутан запахами травы и терпким, слегка едким ароматом лесных цветов. Над раскрытыми соцветиями летали пчелы. В пруду мерцали чешуей ленивые карпы. Огромная рыба выплыла почти на самую поверхность, пытаясь застать врасплох севших на воду мух. Небо было роскошно голубым, солнце палило, но легкие порывы ветра смягчали зной. Глядя в сторону из-под насупленных бровей, Адам видел, как Хельвен подошла к другим женщинам и положила Майлса на толстую овчину. Малыш пытался грызть мячик, сделанный из полосок мягкой раскрашенной кожи. Женщины наперебой умилялись славным ребенком и, забыв обо всем, расшумелись. Словно притянутая магнитом, Элинор оставила отца и подбежала к малышу. Рядом с ними двое слуг устанавливали столы для еды и выпивки. Адам уловил пристальный взгляд Хельвен и поспешно отвернулся. Он еще раз повторил про себя, что не имеет значения, чей ребенок, хотя, возможно, просто убедил себя в этом. Но каждый раз твердя себе одно и то же, он каждый раз видел, что сомнения неизменно прокрадываются в его сердце. Неприятнее всего, что Хельвен видела его терзания. Адам сердился на себя больше, чем на нее. Ранульф де Жернон демонстрировал своего пса. Огромный, мускулистый, с гладко лоснящейся шкурой, пес рвался с поводка и свирепо рычал на Брита, любимого четвероногого друга маленького Уильяма. — Если у тебя самый большой конь, самый большой пес и самый большой прожорливый рот, это все равно не гарантирует тебе уважения со стороны других, — держа в руках кубок с вином, хмуро процедил сквозь зубы Гийон, подходя к Адаму, стоявшему возле разросшихся у стены кустов роз. — А если вдобавок не умеешь ими управлять, тогда ты еще и самый большой дурак, — подытожил Адам. — Прежде всего интересно, как он здесь оказался? Думаю, вы вряд ли специально приглашали его. — Я его вовсе не приглашал. Он едет в Честер. И напросился к нам переночевать. К сожалению, это произошло как раз накануне помолвки Ренарда. — Граф испытующе посмотрел на Адама. — Впрочем, просьба приютить его вряд ли была главной причиной, по которой он сюда заехал. — Как это понимать? — Его отец хочет разузнать, что мы намерены делать в отношении вероломного брака между Матильдой и Джоффри Анжуйским. А Ранульфа послал сюда в качестве ищейки. — Почему вероломного? — О, только не делай из меня дурака! — вспылил Гийон. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Восемнадцать месяцев назад в Виндзоре нам всем было гарантировано, что при выборе мужа для Матильды учтут наше мнение. И вот, его полностью проигнорировали. Генрих, как обычно, за нашими спинами преспокойно затеял тайные переговоры, чтобы добиться своих целей. Адам почувствовал, как кровь прилила к лицу. — Что же вы намерены делать? Добиться, чтобы этот брак аннулировали, и начать войну? А кого предложите вместе Джоффри? Случайно, не Ранульфа де Жернона? Гийон отхлебнул глоток вина и со значением приподнял брови, не сводя глаз с Адама. — Я вовсе не считаю себя неопытным щенком гончей, способным опрометью мчаться по ложному следу. А если открыть всю правду, то предпочел бы не бегать ни с одной из двух стай. Ты ведь знал об этом замужестве, верно? Адам шумно выдохнул воздух и нервно откинул волосы со лба. — Извини, мне лучше всего этого не говорить, но у нас с Хельвен только что произошла размолвка, и я не вполне владею собой. Да, я знал. Но не желая опорочить свою честь, я не мог тебе ничего рассказать. — А не станет ли Джоффри Анжуйский таким же камнем на шее? — Этот парень способен управлять женой да и всеми нами, если представится случай. Хорошо это или плохо, не знаю. Если будет на то воля божья, он вместе с Матильдой произведет на свет сыновей, которые, когда придет время Генриху уходить, унаследуют своему деду. — Все это породило много неприятных ожиданий, — продолжил Гийон, допив вино. — Может быть, Генрих и решил свои проблемы за проливом, особенно теперь, когда Уильям ле Клито совершил благородное деяние, позволив убить себя во Фландрии. Но вот в отношении Англии я совсем не уверен. Слишком многие из нас очень уж нацелены на собственное благо. — Граф посмотрел на Ренарда, Гарри и толпу смеющихся молодых людей, идущих в направлении к тренировочному двору. Громче всех звучал голос Гарри, похожий на скрип несмазанных ворот. Юноша взахлеб рассказывал о чем-то своим товарищам. Внезапно Гийон почувствовал, какой он уже старый. Адам тоже повернулся в сторону молодежи. Гийон положил руку ему на плечо. — Если ты поссорился с моей дочерью, я должен сейчас же уладить все проблемы. Но если ты улизнешь с моими сыновьями, то только сделаешь еще хуже. — Легче сказать, чем сделать. Гийон улыбнулся и подтолкнул Адама вперед. — Ладно, иди… — Видя, что Адам все еще колеблется, добавил: — Ребенок развивается прекрасно. У него такие же глаза, какие были у матери Хельвен. Но в остальном он весь в тебя. Волчью породу ни с чем не спутаешь, как вечно приговаривала служанка моей жены, когда качала твою колыбельку, не веря, что из тебя выйдет что-то путное. Адам окинул графа острым взглядом. — О боже! — ухмыльнулся он. — Вот вроде бы я не нуждаюсь в искусственном кормлении, но что-то сегодня все как сговорились пичкать меня одним и тем же. Ничего не понявший Гийон удивленно посмотрел на него. — Что? — Так, ничего. — Адам тряхнул головой и, продолжая улыбаться, решительно шагнул в сторону женщин. Де Жернон все-таки упустил поводок своего черного пса. Тот с рычанием вырвался из его рук и принялся бегать по всему дворику, прыгая среди женщин и пытаясь наброситься на собаку Уильяма. В конце концов две собаки сплелись в клубок, рыча и повизгивая. Элинор закричала и бросилась к отцу. Девочка в страхе прижалась к сэру Хью, уткнувшись лицом в его тунику. Кричащий Уильям пытался схватить Брита за ошейник, но в результате с громким воплем отскочил в сторону. На руке мальчика красовалась кровоточащая царапина. Де Жернон громко закричал на своего пса, однако тот, все больше разъяряясь, совершенно не повиновался своему хозяину. В это время Хельвен была занята разговором с Джудит. Заметив наконец происходящее, она закричала и, подняв юбки, бросилась к сыну. Ребенок лежал в опасной близости от разгоряченных собак, дерущихся уже не на шутку. В любую секунду собачий клубок накатится на младенца и произойдет нечто страшное. Главная опасность заключалась в собаке де Жернона, пришедшей в состояние полного неистовства — на черных влажных губах животного появилась пена, огромные острые зубы желтоватого цвета яростно щелкали в воздухе. Тут уже закричали все женщины. Маленький Майлс заплакал. Молодой гончий пес Уильяма, более легкий по сложению и менее злой от природы, уже стремился только убежать от злобного врага. Брит заливался кровью, его повизгивания становились все более жалобными. Адам стремительно побежал и выхватил Майлса из опасного места у самых ног тяжелого откормленного пса де Жернона, уже чувствовавшего победу. Однако безумная ярость взбесившегося зверя привела к тому, что пес зарычал и набросился на ближайший движущийся объект. Неспособный защитить себя из-за того, что держал в руках ребенка, Адам повалился от толчка крепких собачьих лап, в нос ударило зловонное дыхание. Адам увидел безумные глаза с белыми обводами и надвигающуюся звериную пасть, попытался перекатиться в сторону, чтобы ускользнуть от острых собачьих клыков. Сверху пролилась какая-то жидкость. Губы ощутили вкус вина, и Адам понял, что кто-то вылил целый кувшин на собаку, пытаясь отвлечь и оттащить ее. Хельвен визжала так, что ее голос перекрывал все. Затем где-то над лежащим Адамом послышался твердый вибрирующий звук удара и ужасный предсмертный вой, вскоре сменившийся тишиной. Адам почувствовал облегчение, когда кто-то медленно стащил с него убитое животное. Только после этого он сумел сделать вдох, перекатился по земле и сел. Майлс в его руках громко вопил, слегка придавленный и красный от возмущения. К счастью, на ребенке не оказалось ни одной царапины. Рядом в луже крови лежал пес. Остро отточенное турнирное копье буквально пригвоздило его к дерну цветочного дворика. Хельвен отбросила в сторону пустой кувшин из-под вина, который держала в руках, и упала на колени возле Адама, рыдая от испуга и облегчения. Позади, побелев лицом и с окаменевшим взглядом, Ренард противостоял разъяренному Ранульфу де Жернону. — Ты, ты убил моего пса! — яростно завопил дворянин. В его крике было что-то от избалованного ребенка, у которого отняли любимую игрушку. — Да неужели? — Ренард процедил ответ сквозь необычайно плотно для обычно цветущего и веселого парня сжатые губы. — Ах, какая жалость. И даже не дал этому славному зверю вдоволь порезвиться с ребенком. Де Жернон продолжал наступать, брызгая слюной. — Да ты знаешь, сколько он стоит! — О да, — парировал с привычным юмором Ренард, — эта взбесившаяся зверюга стоит хорошего удара копьем. — Круто повернувшись спиной к разгневанному наследнику обширных владений Честера, юноша уверенно приказал двум остолбеневшим перепуганным слугам: — Уберите это отсюда. Бросьте в мусорную кучу. Адам все еще хватал ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова. Сразу же броситься на де Жернона мешал ребенок, которого он по-прежнему прижимал к себе. Он все-таки поднялся на ноги, вся туника была залита вином и кровью. Вместо драки с обидчиком Адам ограничился грозным взглядом. Гийон решительно разрядил ситуацию, вставая между своими сыном и зятем и так называемым гостем, не давая конфликту разгореться. Законы гостеприимства порой изрядно стесняли свободу хозяев, но нарушать священные традиции было совершенно немыслимо. — Только последний дурак может притащить такую зверюгу в компанию людей, — обронил он негромко, вкладывая в каждое слово изрядную долю презрения. — Я понимаю, бессмысленно ждать от тебя извинений, но меня поражает твоя попытка обвинить в случившемся кого-то другого! Де Жернон посмотрел на окруживших его сердитых людей, ощущая на себе враждебные взгляды, заметил, что руки некоторых мужчин уже нетерпеливо сжимают кинжалы. Для дальнейшего развития ссоры достаточно случайно оброненного слова или даже жеста. Не желая усугублять свое положение, де Жернон насупился, сплюнул на землю и молча прошествовал мимо Гийона, грубо задев того плечом. Ему также удалось перед уходом слегка толкнуть и Ренарда, своего главного обидчика. Собравшиеся услышали, как де Жернон закричал, требуя, чтобы ему немедленно подвели коня. — Каков пес, таков и хозяин, — заметил Ренард. Гийон недовольно поморщился. — Мы приобрели могущественного врага, причем такого, кто до смерти не забудет обиды. — А разве кто-то рассчитывал заводить с ним дружеские отношения? — ядовито бросила Джудит, поливая вином рану на руке младшего сына. Уильям нетерпеливо порывался убежать от матери, озабоченный состоянием своей израненной собаки. — Многое зависит от того, как станут развертываться события при дворе, — с унылым видом заметил Гийон. — Адам, с тобой все в порядке? — Отделался синяками, — ответил тот, коротко кивнув, и повернулся в сторону слуг, тащивших прочь труп черного пса де Жернона. — Слава богу, не случилось ничего страшного. Я боялся, что не успею подхватить Майлса. — Он поцеловал сына в щечку и крепко прижал тельце ребенка к себе, потом протянул малыша Хельвен. Взгляды супругов встретились над головкой ребенка, но в данный момент им было невозможно начинать выяснение отношений. Одна из женщин протянула Адаму кубок с особо крепким вином. Гийон покачал головой. — Он ведь даже не узнал то, что хотел разузнать. — Нет, по моему, — возразил Адам, на мгновение отрываясь от кубка. — Он узнал даже больше, чем надеялся. Впрочем, мы многое тоже узнали. * * * Ночь была тихая, как молитва. Позолоченные туфли Хельвен неслышно шуршали по траве опустевшего цветочного дворика. Из пруда доносился плеск играющих рыб. Между цветками порхали мотыльки. На мгновение небо, разукрашенное зеленоватыми полосами, прочертил полет летучей мыши. Хельвен и Адам остановились возле пруда. Хельвен опустила взгляд на свои пальцы, переплетенные с пальцами мужа. Перепуганные лягушки спасались бегством, ныряя с кувшинок в воду и поднимая фонтан брызг. За стеной, над которой витал благоуханный аромат роз, возвышался замок, белый и огромный. Из караульного помещения доносились невнятные голоса. Адам притянул Хельвен к себе и крепко обнял за талию. — Ты была права, — нарушил он молчание, вглядываясь вдаль над темной зеркальной гладью воды. — Временами мне действительно трудно разобраться самому. — Адам… — Хельвен слегка повернулась, собираясь сказать, что ей не нужны объяснения. Однако Адам перехватил ее руку, намеревавшуюся закрыть ему рот, и крепко сжал ее. — Сейчас я даже думаю, что мне следовало поблагодарить де Жернона, — продолжил он с грустью в голосе. — До самого того момента, когда мне показалось, что его адская псина вот-вот сожрет Майлса, я просто не понимал, что он для меня значит. — Он твой сын. — Хельвен дотронулась рукой до рукава мужа. — Я ведь не просто так сказала об этом днем. Адам едва заметно улыбнулся, и его улыбка быстро растаяла, как последний луч света. — Хорошо, все это меня очень радует, однако не сможет изменить глубины моей привязанности к Майлсу. Хотя знать о том, что он твой родной, конечно же, лучше. — Адам наклонил голову и поцеловал жену. Та пылко ответила, крепко обхватив мужа за шею. Став матерью, она обычно носила свободные платья, чтобы легко обнажить грудь и покормить Майлса, не раздеваясь. На этот раз верх скользнул под руками Адама. — Хочешь лечь со мной? — прошептал он, осыпая Хельвен поцелуями. Хельвен удивленно посмотрела на него. Глаза Адама поблескивали в темноте, загадочные, словно вода в пруду. — Здесь? Сейчас? Адам уже расстегивал ее накидку, стягивал свою и затем торопливо постелил одежду на пахнущую ароматом летних трав землю. — А разве найдешь сейчас лучшее место? В замке полно народу. У Хельвен перехватило дыхание. По телу пронеслась приятная горячая волна, задержавшись внизу у живота. Не колеблясь более ни мгновения, она упала в его объятия. * * * Горизонт стал уже совсем темным, и луна светила высоко над ними, белый серп серебрил небо и землю. Адам с неохотой потянулся и сел, протягивая руку к рубашке. Хельвен вздохнула и, дотронувшись указательным пальцем до обнаженного тела Адама, провела по его позвоночнику, улыбнувшись, когда он вздрогнул. — Боюсь все-таки, — с сожалением сказала она, — что Майлс ревет вовсю, требуя, чтобы его покормили. Элсвит может в любую минуту прийти разыскивать меня, пока этот крикун не переполошил весь замок. Адам расхохотался, представив себе лицо служанки, когда она увидит их здесь, тем более в таком виде. Хельвен села, придвинувшись к нему, распущенные волосы волной спадали до самой земли. Она губами прижалась к плечу мужа. — Адам, давай завтра поедем домой? — Свободной рукой она помогла ему натянуть рубашку. — Почему бы и нет. — Адам повернул голову и поцеловал жену. Затем продолжил одеваться. — У тебя появилась какая-то причина? — Да нет. — Хельвен стала торопливо надевать свою одежду. — Просто хотелось бы увидеть готовым наш собственный цветочный дворик до того, как закончится лето. — В голосе неожиданно прозвучали нотки озорного смеха. — Конечно, там будет удобнее, чем приезжать для этого каждый раз в Равенстоу, — согласился Адам, не удержавшись от того, чтобы легонько шлепнуть по округлому месту жены. Хельвен в ответ шутливо толкнула его ногой, но затем лицо стало серьезным. — Мне бы хотелось построить часовню в память о моем дедушке… если не возражаешь? Адам тоже поднялся. — Ну как это я буду возражать. Мы настолько многим ему обязаны, что оплатить долг не сможем всей нашей жизнью. Разумеется, мы построим часовню. — Спасибо тебе, Адам. — Хельвен страстно поцеловала мужа. Набросив свою накидку, Адам помог Хельвен застегнуть ее верхнюю одежду. В лунном свете ярко блеснула брошь в виде волка. — Больше не будем гоняться за собственным хвостом? — Хельвен закрепила брошь. — Не будем, — согласился Адам и, улыбнувшись, повел жену в замок. notes Примечания 1 Поссет — горячий напиток из молока, сахара и пряностей, створоженный вином. 2 Святые. 3 Pax vobiscum (лат.) — мир вам. 4 Нард — благовонное ароматическое вещество. 5 Локоть — 114 см. 6 Мартынов день — 11 ноября. 7 Принц-консорт — супруг королевы, сам королем не являющийся. 8 Ярд — 91 сантиметр. 9 Лук-порей — национальная эмблема Уэльса.